Но те, кажется, и не пытались пробраться к нам. Рентгеновский лучи сканера прошли сквозь стену и дрожащими зелеными линиями показали контуры бронированных солдат, замерших в отдалении от входа.
Тимур, шатаясь, подошел к щитку на стене. Вытащил провод, воткнул себе в бок и медленно опустился рядом. Я не ощущал себя уставшим. Наоборот, прошёлся по комнатушке в сильнейшем возбуждении.
— Как справиться с этими мразями? Как их победить? — повторял я. — Как? Они меняют молекулярную структуру металла, или что у них там за доспехи? Как это возможно?
Внутри меня кипело бешенство, досада, злость на бессилие, на тщетность всех наших усилий.
Я поставил стул напротив Тимура, сел верхом, вглядываясь в бледное лицо напарника. Он открыл щиток и тяжело дышал, прикрыв глаза. Костюм у него, конечно, крутой, но вот хватает его ненадолго.
Через пару минут, лицо парня уже начало розоветь, он вздохнул легко, свободно расправил плечи, открыл глаза и сел прямо, подтянув одну ногу.
— Что делать будем?
— Не знаю.
Я вновь вскочил с места, отбросив стул. Вспомнил, что давно не проверял, как дела у Ковалева с Дарлин.
Динамик нейро-интерфейса взвыл, взорвал мозг мерзким до тошноты хохотом. Оборвался. И я услышал едва заметный стон. Ну, Ковалев жив. Ага. Тепловизор показал, что рядом где-то Дарлин и пацан.
— Тебе больно, Ковалев? Больно? — радостно орал Вайсерман. — А как мне было больно узнать, что ты изнасиловал мою жену!
Я вздрогнул от этой фразы. Может быть, Тимур не прав? И Ковалев еще тот мерзавец и в отношении женщин?
— Я твою жену не насиловал, я ее пальцем не трогал, — голос полковника звучал глухо и тихо, он говорил через силу, каждое слово давалось ему с трудом. — У меня своя жена была. И лучше твоей в миллион раз!
— Ах, была жена? А куда ж ты ее дел, Ковалев?
— Ольга погибла.
— А может, ты ее сам убил, чтобы она не мешала тебе трахать чужих жен? Она ревновала тебя? А? — каждое слово Вайсерман выкрикивал так, словно вонзал нож.
— Она не мешала мне. Только видно такая же, как ты мразь, ее убила!
Интересная картина сложилась. Заглушив разговор, я вновь уселся верхом на стул напротив Тимура, который уже явно пришел в себя. Оглядывался по сторонам, о чем-то думал, между бровей залегла глубокая складка. На щеках играл лихорадочный румянец, губы распухли, будто он их искусал.
— Тимур, я вот, что спросить хотел. А Ковалев был женат. Ну раньше?
— Ну да, был. А почему вы спрашиваете?
— Ну так. Решил узнать.
— Ковалев был женат. Таскал жену с собой, оберегал её всячески. Просто дрожал над ней.
— Сильно любил?
— Очень сильно. Боготворил, что называется. Она у него всегда одета была, как принцесса, как королева. Невероятно красивые наряды, побрякушки всякие, ну кольца, брошки, серьги из какого-то редчайшего драгоценного сплава. Ну и все в этом роде.
— А потом что же? Куда она делась?
— Убили. Потом ее растерзанное тело нашли где-то на свалке.
— А убийц поймали?
— Нет. У нас это обычное дело. Женщин мало, а если одна красивая женщина выбрала одного мужика, то держись.
— А что же её не клонировали?
— Ну что вы, Эдгар, у нас воскрешают только очень известных людей, — в голосе Тимура я ощутил скрытую печаль, словно он вспомнил еще о ком-то, кого хотел бы воскресить. — Государственных деятелей, знаменитых артистов. А тут ведь простая женщина.
— А Ковалев как это перенес?
— У-у-у. Он просто как с цепи сорвался. Он и раньше крут был. А тут просто спятил. В каждом мужике видел убийцу и насильника своей обожаемой супруги. Никакой пощады никому. Злой стал, как черт.Жестокий. Сволочь. Интересно, сдох он или все еще жив?
— Жив. Я могу включать разговор этого психа с полковником. А что ты его пристрелить хочешь?
— Хочу. Вот, честно, если это дурак Вайсерман его не убьет, я сам задушу Ковалёва голыми руками. Вот так возьму и сверну ему шею, как цыпленку. И ведь никто не узнает, что именно я это сделал. Ведь правда?
— А зачем, Тимур? — я не удержался от усмешки. — Я же его оживить могу, как тебя после того, как ты умер около оранжереи.
— Не возвращайте его к жизни. Пожалуйста! Для Ковалёва в аду уже котел черти подготовили. Особый.
— Что ж ты его так ненавидишь-то? Он кого-то из твоих близких убил?
— Он многих убил, — проворчал Тимур. — Или сделал все, чтобы убили. Он мразь последняя.
— А знаешь, Тимур, я как-то уничтожил целую планету. Там было восемь миллиардов представителей разумной расы. Помимо животных, растений. А я сжег, спалил дотла. Представь, вместо живой планеты обугленный каменный шарик.
Тимур выпрямился, замер, лицо застыло, как маска, а глаза широко раскрылись. Воззрился на меня, будто я превратился в ядовитую змею, или еще какого мерзкого гада.
— А зачем вы это сделали, Эдгар? — чуть заикаясь, спросил.
— Эта раса хотела напасть на нашу планету, а у нас оказалось очень устаревшее вооружение. Они бы уничтожили нас. Или мы — их, или они — нас.
— Но вы могли лишь уничтожить вооружение. Там же мирные жители. Дети.
— Вооружение они бы быстро восстановили. А у нас был лишь один шанс. Наши ученые создали такую адскую смесь, которая могла поджечь атмосферу планеты. И я это сделал. Сжег всю атмосферу.
— Они все погибли?
— Да, Тимур, видимо, все. По крайней мере, напасть на нас они уже не пытались. У них остались колонии на планетах их звездной системы. Но создать новое вооружение они уже не смогли. Ну что, теперь меня ненавидишь, как Ковалева? — я встал со стула, подошел ближе, вглядываясь в лицо парня.
Тимур не выдержал мой взгляд, отвернулся, но лицо словно в тень ушло, нахмурился.
— Не знаю, что сказать, Эдгар. Оправдать я это не могу. Но, наверно, у вас выхода другого не было. Иначе…
Не стал я Тимуру рассказывать, что действительно стоял перед дилеммой — или меня казнят, как моего отца, или я выполню эту миссию. И всякий раз возвращаясь к этой ситуации, пытался ответить на вопрос, правильно ли я поступил. Или всё-таки надо было отказаться, не совершать подобный геноцид целого народа, лишь бы спасти свою жизнь. Никчёмную жизнь. Преступника, изгоя.
Мысли цеплялись друг за друга, как шестеренки в старинном часовом механизме, оживили воспоминания, как мы прибыли сюда, на лунную базу. Передо мной вспыхивали и гасли картины. Вот Ковалёв выходит из космолёта, направляется к лже-Семенову. Маршируют роботы в своих бронированных доспехах, и тут я зацепил ясно и отчетливо ту мысль, которая так не давала мне покоя.
— Тимур, слушай, я кое-что вспомнил об этих роботах.
Тимур поднял на меня удивленный взгляд, видимо, не понимая, почему я так резко сменил тему.
— Что именно?
— Когда мы прибыли с Ковалёвым сюда, на эту базу, то нас встретили бандиты, которые закидали роботов минами. Магнитными минами. Они прилеплялись к их броне. У этих металлических тварей взрывалась башка. Что это могло быть? Мины выводили из строя электронику?
— Не думаю, — покачал головой Тимур. — Это ведь не совсем роботы. Это киборги. Ну то есть, у них человеческий мозг.
— Мозг. Человеческий? — не понял я. — Это как? После смерти человека его мозги пересаживают в этих… как ты сказал — киборгов?
— Не совсем так. Пересаживают от живого человека.
Я в полном замешательстве воззрился на парня, какое-то время даже прийти не мог в себя. В висках противно и больно застучали молоточки. На миг представил себя, запертым в железной коробке, без шанса выбраться оттуда. И мурашки пробежали по спине.
— Подожди, и кто же захочет перенести свои мозги в этих железных уродов? Тимур, ты шутишь что ли?
— Никто не хочет. Это делают насильно. Если человек — враг общества, его приговаривают к этому. Он даже выбирать не может.
— Но, если мозг пересадить в это железное чудище, человек же с ума сойдет от ужаса. Разве нет?
— Для того, чтобы человек не спятил, придумали блокиратор эмоций. Он отключает эмоции и человек перестает понимать, что он в этом металлическом панцире.
— Кажется, понимаю. Эти мины отключали блокиратор эмоций, мозг просыпался, и человек, осознав всю чудовищность своего положения, сходил с ума. И голова его взрывалась?
— Видимо, да.
Я прошелся по комнате от разбитых окон до двери, заваленной металлическим хламом. Потом вернулся к Тимуру. Оперся руками на спинку стула. В голове зрел план, но пока я видел лишь неясные очертания. Но расчетный блок моего нейро-интерфейса уже включился в работу, просчитывая все варианты.
— Хорошо. Ты сиди пока. А я пока кое-что проверю.
Тимур непонимающе взглянул на меня, но кивнул утвердительно.
А я подошел ближе к двери, настроился нейро-интерфейс по самым ближайшим контурам, которые обрисовывали железных рыцарей.
Мягко из голубоватой дымки возникла, прорисовалась живая картинка. Стройная, прелестная девушка спешила куда-то, бежала по улице, развевались длинные волосы, их золотили солнечные лучи, играли на стройных загорелых ножках, белых маленьких туфельках. Там, на углу девушку ждал парень с маленьким букетом цветов, белые колокольчики. Они обнялись.
— Сережа, нам нельзя видеться перед свадьбой, — голос девушки срывался, но кажется не от того, что она бежала слишком быстро, а от переполнявших её чувств. — Это плохая примета.
— Я не верю в приметы, — парень улыбнулся широкой, искренней улыбкой. — Всё будет хорошо… Я уверен….
«Уверен…» — голос прозвучал слишком высоко, будто воскликнул ребенок.
«Уверен…» — голос снизился, превратился в бас.
«Нет! Не надо! Это так больно. Так больно!»
Картинка исчезла, взорвалась, разлетелась на мелкие осколки. Громкий хлопок, звон металла, словно упала и прокатилась по полу кастрюля. Грохот падения железной махины.
Тимур подскочил ко мне, оказавшись рядом, бросил взгляд, в котором светилось изумление.
— Что вы сделали, Эдгар?
— Отключил через свой нейро-интерфейс блокиратор эмоций. У одного из этих киборгов.