Мулен разбудил меня, выражение его лица, если не заставило испугаться, но добавило напряжения.
— Да, ну что я могу сказать, Эдгар. Ваш мозг, ваше физическое состояние в отличном состоянии.
— Понятно. Я здоров, но почему вы говорите таким похоронным тоном? — не удержался я от улыбки.
Он вздохнул, прошелся медленно до окна, створки жалюзи разошлись, хлынул яркий, но мягкий свет, оживил обстановку, но заставил пригаснуть экраны, на которых все еще бежали строчки символов, выскакивал графики, исчезали.
— Вы — единственный человек, который смог вернуться из этого передряги. Туда, в эти туннели посылали сотни добровольцев и тех, кто летел туда по принуждению. Они или возвращались в невменяемом состоянии. Это в лучшем случае. В худшем — не возвращались вообще.
— Я не понимаю, — я слез с каталки, уселся на стул верхом, наблюдая за Муленом. — И что тут плохого в том, что я смог вернуться? И при этом остался в здравом уме и твердой памяти?
— Плохое? Плохое в том, что мы не можем повторить этот процесс ни с кем другим. Никто, кроме вас, Эдгар не в состоянии пройти туннель и выжить. Адмирал Хов считал, что мы сможем скопировать ваш нейро-интерфейс, загрузить другим пилотам. Они смогут пилотировать звездолеты, которые будут перемещаться в любую точку Вселенной. Но, увы.
— А я вижу только прекрасную перспективу быть уникальным. Значит, меня будут оберегать и лелеять.
Мулен как-то странно тяжело вздохнул, вернулся к столу, присел на краешек и смерил меня таким печальным взором, что стало не по себе, так неуютно, что бросило в дрожь, до холодных мурашек.
— Вы очень популярны, Эдгар. Вы — герой нации. Вами восхищаются, вас причисляют к сонму небожителей.
— Мулен, вы говорите таким печальным, мрачным тоном, будто читаете некролог. Не понимаю вас.
— Я вам ничего не говорил, помните, — сказал он почти неслышно, словно боялся, что кто-то подслушает. — Проблема в том, что ваша слава рождает и много завистников. И среди очень высокопоставленных людей.
— Адмирала Хова, я так понимаю? — скривился я.
— Ему недолго осталось быть адмиралом. Дела его совсем плохи. Скорее всего, его снимут с должности. Ну а кого поставят, как вы думаете?
Я поднял в удивлении брови.
— Неужели меня? Я ведь только полковник. Который совсем недавно был лейтенантом.
— Вы были лучшим в академии.
— Как и Кельси Хов.
Мулен брезгливо скривился:
— Все прекрасно знали, что Кельси ставят повышенные баллы из-за его отца. А вы реально лучший. Вас прочат на его место. Слишком много он совершил ошибок. Бездарь.Но у Кельси Хова очень влиятельные друзья. И не только среди членов правительства. Вы в серьезной опасности, Эдгар.
— Чего я должен бояться? Этот подонок может чем-то мне навредить?
— Может.
Мулен встал, вновь прошелся до окна, вернулся. Что-то сильно не давало ему покоя. Вытащив из кармана халата ручку, повертел в руках, сунул назад. Казалось, он не знает, что вообще делать, это мучает его, пытается вырваться наружу.
— Знаете, Эдгар. Я вам дам один совет. Вы можете не следовать ему, забыть, поступать, как вам вздумается. Но вот, что я вам скажу. Уезжайте отсюда. Улетайте куда-нибудь в далекие колонии, на Зартх Девять, на Оннолу. Или даже на Дузигаву.
— Да зачем⁈ — разозлился я. — На кой ляд мне улетать в эти вонючие дыры от моей славы здесь?
— Потому, что, Эдгар, адмирал Кельси Хов — интриган. Он может сделать так, что вас обвинят в попытке переворота, захвате власти. Вас арестуют, как заговорщика. Как вашего… — Мулен запнулся и отвернулся, как-то болезненно мотнул шеей, освободил воротник белой рубашки, будто воздуха ему не хватило.
Он не договорил, но я прекрасно понял, что имел в виду Мулен. Именно Хов сделал все, чтобы моего отца обвинили в заговоре. Только тогда главным обвинителем оказался отец моего злейшего врага по академии. Но сынок в лучшую сторону не отличался от своего папаши, которого упрятал в сумасшедший дом, где тот буквально через пару месяц отправился в иной мир.
Почему я должен прятаться, как раненный зверь, в какой-то дыре? Нахлынула такая обида, что стало тяжело дышать. Заболел затылок. Все сильнее и сильнее. Махнул головой.
И очнулся.
Я лежал на выступающем из монолитной стены прямоугольном козырьке. Голова раскалывалась, будто по затылку ударили с размаху сковородкой, но боль стала отступать, утихать, погрузив в приятную расслабленность, как всегда, бывало, когда медпомощь скафандра лечила меня, бедолагу. Вспомнил, как сорвалась нога, оступился на площадке. Отчаянный крик Дарлин: «Эдгар!» Жуткий полет вниз, от которого перехватило дыхание, в адское жерло движков Ядерный Шторм. Удар. Тьма набросила плотное покрывало. Память оживила картину прошлого, увидел родную планету, столицу. Врача, что вживил мне нейро-интерфейс. И все это так реалистично, правдоподобно выглядело.
С трудом приподнявшись, я прилег у самого края, заглянул вниз. И голова закружилась от жуткого вида бездны, где в самом низу пламенел костер двигателей Ядерный Шторм.
А внизу, под этим ярусом я обнаружил еще один выступ. Перегнувшись, заметил, что там виднеется какой-то проход, коридор. Может быть, я там смог вылезти наружу и вернуться к остальным? Зацепившись за край козырька, я осторожно спустил ноги, и прыгнул. Уфф. Едва не поскользнулся и не сверзился вниз.
Действительно коридор заканчивался ярким пятном. Когда быстрым шагом направился туда, проем посветлел, расширился, и я вошел в просторный зал. Слева почти все свободное место занимали высокие прозрачные пластины, внутри проступали ленты с золотистыми квадратами. По краям шли полупрозрачные трубки с голубоватой жидкостью. Справа всю стену занимал экран, состоящий из темных полос со странными символами золотистого цвета. Нейро-интерфейс запнулся и не смог дать их значение, что сильно удивило, даже напугало меня.
Брр. Холод здесь стоял просто ошеломляющий, что контрастировало с пылающим жаром двигателей. Скафандр усилил терморегуляцию, и я решил, что это мгновенно разрядит аккум. И снизил выработку тепла, морозец заставил поежиться.
Я прошелся по залу из начала в конец, наблюдая, как по трубочкам бежит голубая жидкость, как мерцают, перемигиваются символы на экране. Но выхода так и не нашел.
Раздосадованный и потерянный вернулся к краю бездны. Меня считают погибшим, это точно. Иначе хотя бы Дарлин связалась бы со мной. Но в эфире наблюдалось полная тишина. Я присел на край, свесив ноги, задумался. Как выбраться отсюда? Или просто спрыгнуть вниз и закончить никчемное существование в этом мире?
— Эдгар! Ты жив! — радостный крик заставил вздрогнуть и вскочить на ноги.
Они меня увидели!
— Да, жив, все в порядке. Но выбраться не могу, — передал мысленно ответ Дарлин.
— Ничего. Зайцев за лестницей побежал, сейчас мы тебя вытащим.
— Хорошо, Дарлин. Я тут кое-что интересное нашел. Не хочешь посмотреть?
Ждать пришлось мучительно долго. Или так казалось? Наконец, с громким шуршанием проскользнула гибкая металлическая лестница. Последние ступени хлопнулись с лязгом у моих ног.
Судя по тому, как натянулась и провисла лестница, спускалась ко мне вовсе не хрупкая, невесомая Дарлин.
Показались ноги в высоких башмаках. И через мгновение на площадку ко мне спрыгнул полковник. Оправил скафандр, смерил меня взглядом, в котором сквозила не радость, а скорее насмешка.
— Ну показывай, б… чего ты тут нашёл. Летаешь ты здорово не только на космолётах и звездолётах, но и сам по себе. Крылья не выросли ещё? Как умудрился выжить-то?
— Бессмертный я, Ковалёв. Вот поэтому и летаю на всем, что летает. И даже сам по себе. Без крыльев.
Мы вернулись в зал. Ковалёв походил, пригнувшись, внимательно осмотрел пластины, подошел к стене-экрану.
— Как думаешь, что это за хрень такая?
— Комплекс суперкомпьютеров. Вычислительный центр.
— Ага. Точно. У нас тоже такие компьютеры есть, только экспериментальные.
— Такие же из прозрачных пластин?
— Да, абсолютно такие. Только пока работают не очень. Перегреваются, черти, сбоят. Но, если удается их запустить — у-у-у! Такая скорость. Бешенная. Один такой агрегат может заменить целый центр из наших машин. Но пока… — Ковалев развел руками. — А вот тут чего написано? — постучал ногтем по экрану на стене.
— Не знаю. Мой интерфейс не смог перевести.
— Во как, — Ковалёв обернулся ко мне, приподняв одну бровь. — А мне докладывали, что ты можешь на любом языке любой печатный текст разобрать. Может твой электронный мозг, — постучал пальцем по виску. — Того. Сломался? Когда ты тут шмякнулся?
Добрый полковник Ковалёв, прямо-таки жалостливый. Даже не спросил, а больно ли мне было?
— Нет. Не сломался. Если бы сломался, я бы и тебя не понимал.
— Логично. Значит, тут эти самые пришельцы устроили себе вычислительный центр. И что интересно он обсчитывает? Хотя. Все равно мы все это уничтожим. А жаль. Было бы здорово передать нашим ученым, изучить. А энергию они черпают из наших движков, — задумчиво подытожил. — Умные пришельцы. Все предусмотрели.
— Могу снять все в деталях, — предложил я. — Как есть.
— О! Давай. Может что-то ценное обнаружим.
Я включил в нейро-интерфейсе самое глубокое и максимально точное сканирование. Информация быстро потекла в мой мозг. Покажу Дарлин, может быть, она найдет соответствии в своей базе данных с этими надписями.
Когда я закончил съемку, мы с Ковалевым друг за другом поднялись по лестнице на площадку. Увидев меня, Дарлин бросилась ко мне, обвила руками, прижалась. И я с удовольствием ответил её тем же. А когда оторвался от девушки, обратил внимание, как зло сощурился полковник, как сжал челюсти. Заметив, что я пристально смотрю на него, тут же отвернулся и направился к началу мостика.
— Ну что? Пошли, — махнул рукой.
Сделал шаг, второй, мост покачнулся, провис и вдруг оборвался, душераздирающий скрежет ударил по ушам. Прочертив дугу в бездне, мост ударился о противоположную стену. Полковник не удержался, и рухнул в пропасть.