Янсон коснулся пальцем второго круга топографической карты.
В этот момент на орбите Марса в 150 градусах по уровню к его орбите ожил спутник «Voyeur 90», второй зонд с космическим радаром, который заблаговременно прибыл до появления землян. На радость Янсону и всей группе трехлетний «шпион» был в рабочем состоянии.
– Впадина Маринера, – сказал он, – все тот знаменитый каньон.
Прямоугольный экран показывал марсианский пейзаж, отдающий слегка буро-рыжим оттенком. Огромное углубление от некогда упавшего метеорита. Это место занимало половину неровной окружности и полуразрушенных скальных останков. При каждом пошаговом увеличении местности тень заметно становилась еще более темной в виде сигары, прятавшаяся у порога в темной стороне углубления, выделяясь на краях впадины.
– Хм. Однако мы на планете не одни, – сказал задумчиво Луалазье.
Янсон заметил еще одну картину. Еще никогда лица экипажа не были так серьезны.
– Эка… – присвистнул Ястребов, – и что же вы, капитан, скрывали от нас такое гопографическое чудо?
Русский не мог оторвать взгляд от темноватой фигуры, выделявшейся в тени, как затаившийся организм под микроскопом. Он не знал о карте.
– Мне самому не было ничего известно. Данные Войера я решил проверить случайно вчера, после ужина.
Янсон на удивление команды стал разговорчивым. Можно было бы предположить, что он весьма компанейский парень, не будь у него регалий отличий и должностной ответственности. В течение двух лет ему надлежало отвечать не только за весь корабль, но и за вверенных ему пять человеческих жизней.
Русский, Линдау и Волон посмотрели на руководителя.
– Может, вам покажется странным то, что у меня внезапно проснулось желание, – Янсон пожал плечами, – просто я решил просмотреть наши спутники и эту гопографическую карту.
– Она была дополнена уже после установки коллектора управления и предусматривалась в использовании как при чрезвычайном моменте, вы, наверное, поняли, о чем идет речь? – дополнил командир.
– И что вы предлагаете, старший лейтенант, что это может быть? – задал вопрос после недолгой паузы Луалазье, спрашивая, скорее, себя, чем Майкла.
Потирая короткую козлиную бородку, он пристально всматривался в экран или переводил взгляд на командира. Ему не было даже дела до вопроса, для чего в каюте было, как оказалось, вмонтировано табло дистанционного визолятора, до сих пор считавшееся им дежурным информационным монитором, показывавшим порядок управления всем кораблем, в случае нарушения работы аппаратуры в командном отсеке.
Очертания фигуры, будто намеренно скрывались, укрывшись между закатом солнца и тенью впадины, четко выделяя ее грани.
– А послушай, Майкл, – Ястребов словно прилип к экрану, – как, думаешь, можно узнать, что это может быть?
– Ну, сэр Ястребов, это, собственно, и является вашей основной задачей, – сказал Майкл.
Ястребов посмотрел на Янсона.
– А что, сэр, – Андрея передернуло.
В обязанности Ястребова, как он считал, не входило указание на какое-либо обследование местных проявлений, кроме как исследований местных поверхностных достопримечательностей, ландшафтов, и уж тем более не было никакой речи о вступлении с местным индивидуумом в какой-либо непосредственный контакт. Но планетолог сдержался, к тому же собственный интерес овладел им больше.
– Как я понимаю, вторым?.. – в него закралось сомнение.
Ведь обязанности каждого астронавта являются обычным выполнением своих функций. На минуту создалось впечатление, что полет является не просто межпланетной командировкой.
– Вторым приказом… Я думаю, вы догадались, Андрей, – сказал Янсон скорей сочувственно, чем душевно, так как понимал, что встреча с неизвестным может оказаться губительным для человека.
Майкл Янсон – мужчина тридцати шести лет. На два года старшего русского астронавта. Еще лет десять назад он руководил небольшим отрядом урегулирования революционных сил в Пакистане. И однажды весной, 24 апреля, проникнув в одну из деревень, расположенную на краю централитета, их отряд попал в засаду.
В тот день на дороге им повстречался ребенок, который выглядел вполне мирно. Он сжимал мягкую игрушку, подаренную представителем российского правительства, это традиционный Чебурашка с большими ушами. Большие глаза мальчика были невинными и вызывали умиление. Но Янсон, помня о безопасности в первую очередь, не забывал и об ответственности за вверенных ему людей. Взяв двух людей из отряда, остальным он приказал остаться с мальчиком и выяснить, находятся ли здесь еще люди. Песок с пылью клубились по безлюдной местности, гонимые слабым ветром закидывая их между беззвучных одноэтажных хижин. Янсону пришлось поморгать глазами, чтобы прочистить глаза от пыли.
– Крейсон! – окрикнул он сержанта.
– Да, сэр!
– Вы останетесь с мальчиком и попытайтесь разузнать, где могут находиться его родители. А я возьму Иохансона и Гранда, мы пройдемся вокруг домов, думаю, здесь нет опасности и нет необходимости вести весь отряд. Иначе бы они всех нас давно поцокали. Пусть остальные немного отдохнут. Держите со мной постоянную связь.
– Да, сэр.
– Сержант, мы как на ладони, советую тоже отойти в сторону, – посоветовал бывалый Янсон.
– Есть сэр! – отрапортовал Крейсон, хотя в последних словах Янсон выразил обычный человеческий совет. Тот двадцатилетний парень навсегда остался в памяти Янсона.
Деревня казалась вымершей, опустошенной временем. Лишь где-то вдали, раздавался негромкий лай собак, отдаваясь эхом о бетонные стены хибар. Иногда, пропадая в проемы между домов, заунывно дул ветер.
Янсон едва успел занести ноги в одну из хижин. Она стояла неподалеку от оставшихся позади его людей, их лагеря. В ней единственной была открыта дверь, как позади них раздался оглушительный взрыв. «Колядка…» – пронеслось в голове Янсона. Разрывной пакет. Так окрестили русские солдаты разновидность партизанских и террористических взрывчаток. Янсон знал о таких видах, когда в молодости проходил учения в Ярославле.
Как только Янсон покинул шлюзовой отсек, спустившись на поверхность планеты, в этот же момент в микрофоне шлема он услышал шипящий раздосадованный голос Волона.
– Можете не торопиться, сэр, объект исчез, – сказал француз.
Дверь шлюза закрылась.
– Продолжайте вести наблюдение, я уже вышел, – отпарировал Янсон.
Командир экипажа стоял неподвижно, всматриваясь вдаль. С правой стороны на смену Ужасу пришел маленький Страх, осветив часть равнинных барханов. Но часть пиковых вершин представлявшие минивулканы или горные хребты землянам не было это известно, отдавали большими тенями при одной, нежели при другой луне. Янсон никогда не был при такой картине навевающий пустоту, и для сравнения ему нечего было вспомнить.
Наблюдаемый пейзаж дополнялся плеядой становившимися уже заметными миллиардами звезд, совершенно не схожий с ночным небом, наблюдаемым с Земли.
Майклу ни в чем не угадывалось, что он на Земле, но ощущение скованности в костюме, в котором он находился, словно в коконе, давало предположение об учебной вылазке. Далее все напоминало о космосе. Идти до палатки не было смысла. После рабочего дня в наступившей ночи изучать было нечего. Все же Янсон надеялся услышать в наушнике утвердительный голос Волона.
«Находясь в инопланетной структуре, имеется гораздо больше шансов встречи иного разума», – думал Янсон. Он решил задержаться «на улице», готовясь ринуться к аппарату слежения при любом сигнале бортового инженера. Посмотрев на вмонтированный в рукав прибор, показывающий время, температуру в минус сто тридцать четыре градуса по Цельсию и градусы меридиана с вычислениями равного широтам Марса. В который раз он одобрил нанотехнологию Евросоюза, но забраковал за неудобство в использовании видеобинокля, он не был предусмотрен для ночного видения.
Майкл находился в тридцати метрах от челнока. Впереди не было ничего, пустота, щебневый песок, сгустки коричневой пыли навеянными дневными ветрами, руины гор.
Поразмыслив, Янсон направился в сторону куполообразного сооружения. Внутри осталась еще недоделанная работа. Рядом располагался парник, в котором были посажены неделю назад семена, адаптированный наиболее удачный урожай пошел бы в пищу команде. Это укроп, сельдерей, томат, подорожник и некоторые виды ягод. Температура внутри парника на электронном термометре показывала температуру двадцать градусов по Цельсию. Кислород также был стабилизирован, а давление доходило до двадцати атмосфер. Можно было снять шлем, расслабиться и подышать свежим чистым воздухом.
Оказавшись внутри контрольного входа перед входом в сам парник, дождавшись, пока кислородный уровень придет в норму, Янсон отстегнул шлем. Внезапно за дверью, внутри рассадника, до ученого донесся глухой взрыв, и, не успев еще понять, в чем дело, Янсон почувствовал тепловую волну, которая прижала его к стене у двери.
Из-за легкости постройка разлетелась в стороны, и Янсон, оказавшись снаружи, почувствовал дикую нарастающую боль быстро обмерзавшего лица. Единственное, о чем он успел подумать, точнее, вспомнить, что температура ночью здесь очень серьезная. Собрав силу воли и не желая сдаваться чужой стихии, Майкл с огромным усилием заставил надеть на себя шлем. Пар и наступившая теплота разбудили застывшую кровь. Теплым потоком она побежала по венам, мозг заработал. Янсон потерял сознание.
Табло циферблата на рукаве второго пилота высвечивало 23:32.
В 2031 году числовой ход времени в европейском конгрессе считался официальным цифровым номиналом дня и ночи в зависимости от континента, по всей Европе, но огромным деферентом при действующей на него иной формы гравитации. В это время на Земле при наблюдении за состоянием космического корабля стоял полдень.
Ястребова заволновало отсутствие Янсона.
– Ну как? – спросил он Волона, когда тот появился на камбузе.
– Никак, – тот достал стаканчик кофе из нерегулярного запаса, – никаких продвижений, как сквозь землю… точнее сказать, сквозь Марс, – поправил себя Волон, заметив обеспокоенную ухмылку на лице Ястребова.