Тарен уже опасался, что такое время никогда не наступит. Но вот одно из его изделий, простую миску, Аннло признал годной к обжигу. Он поставил ее вместе с другими горшками и чашками, которые изготовил для жителей Коммот Исав, в печь. Глубже и выше была эта печь, чем горн в кузнице Хевидда, и долго стояли там заалевшие глиняные горшки, объятые пламенем. Аннло тем временем спокойно заканчивал остальные сосуды, невозмутимо разгоняя гончарный круг. Зато Тарен не мог оторваться от устья печи, нетерпение его росло, он весь пылал, будто его самого обжигают в гудящем пламени. Но, наконец, когда вышло время обжига и посуда остыла в печи, гончар вытащил миску, подержал ее на ладони, постучал по краю заскорузлым, в засохшей глине пальцем и усмехнулся, взглянув на Тарена, который затаил дыхание.
— Хорошо звенит, — сказал мастер. — Работа ученика, но можешь не стыдиться её, Странник.
Сердце Тарена запрыгало в груди, будто он сотворил нечто подобное тому, что видел в сокровищнице лорда Гаста.
Но недолго длилась радость Тарена. Вскоре она сменилась отчаянием. Всю осень он лепил и лепил один сосуд за другим, но они рождали лишь печаль и разочарование. Ни одно из его творений не могло и сравниться с тем, что он лелеял в своих надеждах, несмотря на мучительный труд, который он вкладывал в них.
— Чего же мне не хватает? — сокрушался он. — Я сумел достаточно хорошо выковать меч, у меня получился вполне сносный плащ. Но теперь то, что я пытаюсь понять и уловить, все время ускользает от меня, — В его голосе прорывалось подлинное страдание. — Неужели я лишен настоящего дара?
Тарен поник головой, сердце его застыло в тоске, потому что он понял — правда, которую он сам от себя старательно скрывал, прорвалась в этих его словах.
Аннло не прерывал его, но только глядел с глубокой печалью.
— Почему? — шептал Тарен, — Почему это так?
— Это непростой вопрос, — ответил наконец Аннло. Он положил руку на плечо Тарену. — Ни один человек не знает ответа на него. Есть такие, кто всю жизнь работал, веря в свой дар и боясь признаться себе, что они ошиблись. Есть и такие, в которых есть талант, они родились с ним, но даже не подозревают об этом. Есть неудачники, растратившие всё, что было дано им, потому что потеряли или не обрели смысла свободного труда. Есть несчастные, которые никогда и ни к чему не стремились, ничего в своей жизни не начинали.
Гончар с доброй улыбкой посмотрел прямо в глаза Тарену.
— Считай себя удачливым, — сказал он. — Ты понял то, что понял, сейчас, а не потратил годы на тщетные надежды. Ты что-то еще узнал о себе, а никакое знание не бывает бесполезным.
— Что же мне теперь делать? — спросил Тарен.
Ему казалось, что жизнь рухнула, и всколыхнулась та же печаль, захлестнула та же горечь, что терзала его в долине Краддока.
— Есть много путей к счастью кроме лепки горшков, — улыбнулся Аннло. — Ты был счастлив здесь, в Коммот Мерин, не так ли? И это счастье у тебя никто не отнимал. Тут есть для тебя работа. Я с радостью приму твою помощь. Ты мой друг и ученик. А вот и дело для тебя, — продолжал он бодрым голосом, — завтра мне нужно будет отослать мои изделия в Коммот Исав. Но путешествие длиной в день слишком длинно для человека моих лет. Сделай одолжение, друг мой, отнеси их.
Тарен грустно кивнул.
— Я отнесу твои изделия в Исав.
Он отвернулся, зная наверняка, что надежды его на счастье рассыпались, как сосуд, треснувший при обжиге.
Глава 20
На следующее утро Тарен, как и обещал, нагрузив Мелинласа и пони Гурджи корзинами с гончарным товаром Аннло, выехал в Коммот Исав в сопровождении своего преданного лохматого друга. Тарен прекрасно понимал, что гончар мог бы просто послать весточку людям из Коммот Исав, и они сами приехали бы за своими сосудами.
— Не я выполняю его поручение, а он оказывает мне услугу, — толковал Тарен едущему рядом Гурджи. — Мне кажется, он отправил меня в дорогу, чтобы предоставить самому себе и тем помочь разобраться в своих мыслях. Но я только запутался, — печально добавил он, — Мне хочется остаться в Коммот Мерин, но в то же время ничто меня здесь не удерживает. Я ценю Аннло как великого мастера и доброго друга. Но его ремесло никогда не станет моим.
Охваченный такими беспокойными мыслями, приводящими в смятение душу, Тарен и не заметил, как упали сумерки и в сером полумраке обрисовался Коммот Исав. Это было самое маленькое селение из всех что ему встречались на земле Коммотов. Всего-то полдюжины небольших хижин и крохотное пастбище для овец и коров. Кучка людей собралась возле овчарни. Когда Тарен подъехал к ним поближе, он увидел, что лица их мрачны и напряжены.
Озадаченный таким приемом, он назвал себя и сказал, что привез глиняную посуду от Аннло Велико-Лепного.
— Приветствуем тебя, — сказал человек, назвавшийся Друдвасом, сыном Пебира, — прими нашу благодарность. И прощай. Наше гостеприимство может стоить тебе жизни.
Заметив недоумение в глазах Тарена, Друдвас быстро пояснил:
— По холмам бродят разбойники. Отряд человек в двенадцать. Мы слышали, что они уже разграбили два селения. И отнимали не одну овцу или корову для собственного пропитания, а злодейски убивали весь скот ради удовольствия. Сегодня днем я видел всадников на гребне ближайшего холма, и вел их желтоволосый злодей на гнедой лошади.
— Дорат! — вскричал Тарен.
— Как? — удивился кто-то в толпе, — Ты знаешь их?
— Если это действительно Братство Дората, то знаю довольно хорошо, — усмехнулся Тарен. — Это наемники. Но если их никто и не нанял, то, уверен, они готовы грабить и убивать по собственной воле. Они безжалостны и жестоки, как Охотники Аннувина.
Друдвас печально кивал.
— Да, так говорят. Но может случиться, что они минуют наше маленькое селение, — с надеждой сказал он, — хотя я очень сомневаюсь. Коммот Исав, конечно, небогатая добыча, но там, где мало защитников, опасность нападения больше. Легкая добыча соблазняет.
Тарен оглядел толпящихся мужчин. По их лицам и решительным жестам он понял, что смелости им не занимать. Но словно бы въявь услышал грубый смех Дората и припомнил его коварство и жестокость.
— Если они все-таки нападут, — спросил он, — что вы будете делать?
— А как ты думаешь? — взорвался Друдвас. — Станем униженно просить, чтобы они пощадили нас? Или отдадим наш скот под их ножи, а наши дома их факелам? Коммот Исав всегда жил в мире. Наша гордость — зеленеющее поле, а не кровь на поле боя. Но мы выступим против них! Разве у нас есть другой выбор?
— Я могу отправиться назад, в Коммот Мерин, — предложил Тарен, — и привести вам подмогу.
— Слишком далеко и слишком долго, — ответил Друдвас. — Кроме того, нельзя оставлять и Мерин без защитников. Неизвестно, куда повернут разбойники. Нет, будем защищаться сами. Нас семеро против двенадцати. Я считаю и моего сына… Ллассар! — подозвал Друдвас высокого, с открытым и смелым лицом мальчика, который был едва ли старше, чем Тарен, когда Колл впервые дал ему титул Помощника Сторожа Свиньи.
— Твой счет неверен, — перебил его Тарен. — Вас не семеро. Гурджи и я с вами. Выходит, нас девять против двенадцати.
Друдвас нахмурился.
— Ты не обязан служить нам, Странник. Ваши мечи, конечно, не будут лишними. Но ты не в долгу у нас, и мы не можем просить ваших мечей в помощь нам.
— Тем не менее они ваши, — решительно сказал Тарен, и Гурджи с готовностью кивнул. — А теперь выслушайте меня. Девять человек могут выстоять против двенадцати и даже выиграть бой. Но в стычке с Доратом число значит меньше, чем умение. Будь он даже один против нас всех, я боялся бы его так же, как целой дюжины отчаянных разбойников. Он бьется злобно и коварно, добиваясь хитростью того, чего не может добыть силой. Мы должны ответить ему тем же.
Люди внимательно слушали его, а Тарен уже развивал свой план. Надо, говорил он, заставить разбойников поверить, будто защитников Коммот Исав больше, чем на самом деле. А потом ударить с той стороны, откуда Дорат и не ждет никакого сопротивления.
— Если два человека затаятся и станут ждать в овчарне, а двое в коровнике, готовые в любой момент выскочить и броситься на врага, — растолковывал Тарен, — они смогут застать нападающих врасплох и задержать их, пока остальные нападут из засады с тыла. Ваши женщины должны скрыться в домах и там греметь, стучать и грохотать всем, что подвернется под руку — граблями, мотыгами, кочергами. Воины Дората решат, что они окружены чуть ли не целым войском.
Друдвас долго думал, потом оглядел своих товарищей.
— Твой план кажется мне разумным, Странник, — согласился он. — Но я боюсь, что те, кто скроется в загонах для скота, примут на себя главный удар. Если что-нибудь пойдет не так, у них будет мало надежды на спасение.
— На страже в овчарне буду я, — твердо сказал Тарен.
— А вторым буду я! — выступил вперед Ллассар. — Ведь я же всегда охранял стадо, — добавил он смущенно.
Друдвас насупился.
— Я не собираюсь щадить тебя только потому, что ты мой сын. Ты хороший мальчик, хороший пастух и так любишь животных, что готов за них рисковать жизнью. Но я думаю о твоих годах…
— Стадо — моя обязанность, — вспыхнул Ллассар. — И потому мое место рядом со Странником!
Мужчины посоветовались между собой и, наконец, согласились, что Ллассар останется на страже вместе с Тареном. Друдваса отрядили караулить в коровнике вместе с Гурджи, который, хоть и был здорово напуган, желал оставаться поближе к Тарену. К тому времени, когда все было обдумано и мужчины скрылись среди деревьев позади овчарни и коровника, настала ночь. Полная луна проглянула сквозь прозрачную пелену облаков. Холодный свет резко очертил контуры теней, обрисовал силуэты стволов и веток. Тарен и Ллассар залегли в овчарне среди беспокойно блеющих овец.
Некоторое время они молчали. В ярком свете луны лицо Ллассара показалось Тарену совсем мальчишеским. Он видел, что юноша всеми силами старается не показать своего волнения и испуга. Он и сам тревожился, но все же ободряюще улыбнулся Ллассару. Друдвас был прав. Мальчик слишком молод и неопытен. И всё же Тарен любовался им, зная, что и сам, будь он так же юн, как Ллассар, не остался бы в стороне.