— Пойдем, — сказал он наконец, помогая Гурджи подняться на ноги. — Пойдем. Впереди у нас длинный путь.
В домике Аннло горел свет. Ночь почти прошла, но Тарен увидел гончара, склонившегося над крутящимся кругом.
Аннло встал навстречу Тарену. Оба они некоторое время молчали. Гончар с беспокойством вглядывался в лицо Тарена. Наконец он спросил:
— Посмотрел ли ты в Зеркало, Странник?
Тарен кивнул.
— Несколько мгновений. Но теперь уж никто не сможет смотреть в него. Зеркала больше нет. — Он рассказал о Дорате и о том, что произошло на озере Яшонет.
Когда Тарен кончил свое печальное повествование, гончар вздохнул и осторожно спросил:
— Значит, ты ничего не увидел?
— Я узнал то, что хотел узнать, — ответил Тарен.
— Я не стану расспрашивать тебя, Странник, — мягко сказал Аннло. — Но если в тебе созрело желание рассказать мне, я с вниманием выслушаю.
— Я увидел себя, — медленно проговорил Тарен. — Я всматривался и увидел силу… и хрупкость. Гордость и тщеславие, смелость и страх. Совсем немного мудрости. Много глупости. Немало благих порывов и добрых намерений, но многие из них пока так и остались невыполненными. В этом, увы, я увидел себя, обычного человека, такого, как и все.
Голос Тарена окреп, и он продолжал уже уверенно:
— Но вот что я увидел еще. Да, я похож на всех, но это только кажется, что люди похожи друг на друга. Они разнятся, как снежинки. Нет двух одинаковых. Ты говорил мне, что тебе не нужно искать Зеркало, потому что знаешь, кто ты: Аннло Велико-Лепный. Теперь и я знаю, кто я. Слышишь, гончар, я сам и никто другой. Я — Тарен.
Аннло не спешил с ответом.
— Если ты узнал это, — вымолвил он, помолчав, — то, значит, постиг самую важную тайну, какую могло поведать Зеркало. Возможно, оно и впрямь было волшебным.
— Нет там никакого волшебства, — улыбнулся Тарен. — Это был водоем. Самый красивый из всех, что я видел. Но водоем, и не более того.
Теперь улыбка, легкая и все же чуть печальная, не сходила с его лица.
— Сначала, — продолжал он, — я подумал, что Орду подала дурню глупейшую идею, лишь бы отвязаться. Нет, это не так. Она хотела, чтобы я увидел то, что я увидел. Любой ручей, любая лужа подарила бы мне мое отражение, но я не понял бы этого тогда, как понял сейчас.
Тарен вздохнул.
— Что же касается моих родителей, — добавил он, — не всё ли равно, кто они? Никакие узы крови, как бы сильны они ни были, не сравнятся с настоящим родством, родством душ. Я думаю, что все мы родичи, братья и сестры один другому, все дети всех родителей. И я не стану больше искать того, что называется правом рождения. Народ Свободных Коммотов научил меня, что зрелость и честь не даются, а добываются. Даже король Смойт из королевства Кадиффор пытался втолковать мне это, но я не обратил на его слова никакого внимания.
Тарен уже не мог остановиться. Он говорил, говорил, изливая душу.
— Ллонио повторял, что жизнь — это сеть, сплетенная для лова удачи. Для Хевидда Кузнеца жизнь — это кузница, где выковывается характер. Для Двивач Ткачихи жизнь — ткацкий станок, на котором переплетаются нити судьбы. Каждый из них прав, потому что жизнь — это всё. Но ты, — Тарен встретился глазами с гончаром, — ты открыл мне еще одну, может, самую главную сторону жизни. Это глина, которую надо лепить, придавая ей форму на гончарном круге дней.
Аннло согласно кивнул.
— А ты, Странник, как ты станешь лепить свою глину?
— Я не могу оставаться в Мерин, — ответил Тарен, — хотя и сильно полюбил его. Каер Даллбен ждет меня, как ждал всегда. Жизнь моя там, и я с радостью вернусь туда после такого долгого отсутствия.
Потом они посидели молча все трое — Тарен, Гурджи и Аннло Велико-Лепный. А когда наступил рассвет, Тарен подал руку гончару и пожелал ему всего хорошего.
— И тебе хорошего путешествия, Странник, — закричал Аннло, когда Тарен вскочил в седло и подхватил поводья Мелинласа. — Не забывай нас, как мы не забудем тебя!
— У меня есть меч, который я выковал своими руками, — гордо крикнул в ответ Тарен, — плащ, который я соткал сам, и чаша, которую я слепил. И дружба людей самой прекрасной земли в Придайне. Никто не смог бы найти больше сокровищ.
Мелинлас нетерпеливо бил землю копытом, и Тарен натянул поводья.
Так Тарен выехал из Коммот Мерин. Гурджи трясся рядом на своем пони. Вдруг Тарену показалось, что он слышит голоса, зовущие его: «Помни нас! Помни-иии!» Он обернулся, но Коммот Мерин остался уже далеко позади и скрылся из виду. От холмов налетел ветер, который нес перед собой целую волну осенних листьев. Ветер дул в сторону дома, в Каер Даллбен. И Тарен, подгоняемый этим попутным ветром, ускорил бег коня.
ВЕРХОВНЫЙ КОРОЛЬ
Глава 1
Под холодным серым небом, увязая в раскисшей, но уже прихваченной холодом торфяной жиже, медленно тащились двое всадников. Один из них, стройный и высокий, наклонился вперед к шее коня и не отрывал взгляда от дальних холмов. На поясе у него висел меч, а за спину был закинут окаймленный серебром боевой рог. Спутник его, лохматый, как и пони, на котором он восседал, зябко кутался в плащ, тер побелевший от мороза нос и постоянно хныкал. Слыша эти стоны и причитания, Тарен — а это был, конечно, он — придержал коня и укоризненно взглянул на своего спутника, верного Гурджи.
— Нет, нет, — всхлипывал Гурджи, — верный Гурджи готов ехать вперед! Он последует за добрым хозяином, о да, как он это делал всегда! Не обращай внимания на все его всхлипы и хрипы! Не жалей его бедную, слабую голову!
Тарен улыбнулся, видя, как Гурджи, хоть и хорохорится, но с надеждой поглядывает на уютную полянку, окруженную вязами.
— Ты прав, нам надо торопиться. Уж очень хочется побыстрей добраться до дома — Он лукаво глянул на приунывшего Гурджи. — Но, — тут же добавил Тарен, — не ценой твоей слабой, бедной головы. Мы сделаем здесь привал и не двинемся дальше до самого утра.
Они привязали лошадей и разожгли небольшой костерок, огородив его кольцом из камней. Гурджи засыпал сидя. Не успев даже дожевать свою еду, он свернулся калачиком и сладко захрапел. Тарен, превозмогая усталость, сторожко сидел у костра и чинил кожаную упряжь. Внезапно он замер и тут же вскочил на ноги. Прямо с неба на него падал черный комок.
— Гурджи! — закричал Тарен. Отяжелевший со сна Гурджи сел и часто заморгал. — Гурджи! Посмотри! Это Карр! — радовался Тарен. — Ее, наверное, послал за нами Даллбен!
Ворона громко хлопала крыльями, щелкала клювом и кружила над головой Тарена с пронзительными криками.
— Пр-ринцесса! Пр-ринцесса Эйлонви! — каркала она во всё горло. — Каер-рр! Каер-р! Домой! Домой!
Усталость, словно плащ, свалилась с плеч Тарена. Гурджи, окончательно проснувшийся, бешено скакал вокруг него.
А ворона уселась на плечо Тарена и дергала его за ухо, словно бы поторапливая. Гурджи побежал отвязывать лошадей. Тарен вскочил в седло серого своего коня Мелинласа и бешеным галопом поскакал прочь из рощи. Гурджи на потряхивающем густой гривой пони еле поспевал за ним.
Они не слезали с седла и день и ночь, останавливаясь лишь для того, чтобы напоить коней, наскоро перекусить и прикорнуть на полчаса. И снова неслись вперед, не щадя сил. Они стремились все время на юг, спускаясь вниз с гористой долины к берегам Великой Аврен, переправились наконец через нее и вот одним ясным, сверкающим утром увидели простирающиеся вдали поля Каер Даллбен.
Не успев еще въехать во двор, Тарен попал в круговорот суматохи и радостной суеты. Он просто не знал, куда повернуться, с кем первым здороваться и обниматься. Карр оглушительно хлопала крыльями и испускала пронзительные крики. Колл, чья большая лысая голова и широкое лицо сияли, словно полная луна в ясную ночь, не отрывал глаз от Тарена и гулко похлопывал его по спине. Гурджи вопил от восторга и кувыркался так, что его лохматая шерсть становилась дыбом. Даже древний волшебник Даллбен, который редко позволял себе оторваться от бесконечных размышлений, приковылял из своей хижины и молча глядел из-под лохматых бровей на взбудораженных обитателей обычно тихой усадьбы. Затормошенный Тарен никак не мог пробиться к Эйлонви, зато ее мелодичный и звонкий голос легко пробился к нему сквозь невообразимый шум и говор.
— Тарен из Каер Даллбен, — издали выкрикивала Эйлонви, — дай хоть поглядеть на тебя! Только подумать, сколько я ждала этого дня! С того самого момента, как выучилась быть молодой леди… будто до тех пор я не была ни молодой, ни леди. Я вернулась домой, а тебя здесь нет.
В следующий момент он оказался рядом. На груди принцессы блистал серебряный полумесяц, палец тяжелило кольцо, сделанное мастерами Красивого Народа, а лоб охватывал тонкий золотой обруч. Тарену бросилось в глаза богатое одеяние девушки, и он вдруг со смущением вспомнил о своем запыленном плаще и заляпанных грязью башмаках.
— И если ты думаешь, что жизнь в королевском замке приятна, — продолжала тараторить Эйлонви, не переводя дыхания, — то могу уверить тебя — нет! Скучно, утомительно и тоскливо! Они заставляли меня спать на перинах и громадных подушках, набитых гусиным пухом. От этого можно задохнуться. Думаю, гусям они нужны больше, чем мне… перья, разумеется. И эти слуги, приносящие тебе как раз ту еду, которую ты терпеть не можешь. И бесконечное укладывание волос к завтраку, обеду, ужину, перед сном, после сна… И вышивание, и реверансы там всякие… И все такое, о чем и вспоминать-то не хочется. Ты только подумай, за все время я
даже не притронулась к мечу, луку и стрелам! И тебя так долго не…
Эйлонви вдруг резко замолчала и с любопытством посмотрела на Тарена.
— Это странно, — задумчиво проговорила она, — с тобой что-то произошло. Даже волосы будто не твои, словно ты кромсал их ночью с закрытыми глазами. Впрочем, они всегда у тебя торчали лохмами. Ты… ну, не могу я объяснить. Пока сам всё не объяснишь. Может, мне кажется, но ты уже не похож на прежнего Помощника Сторожа Свиньи.