Тарен снисходительно улыбнулся и нежно посмотрел на озадаченно нахмурившуюся Эйлонви.
— Что верно, то верно, давно я не ухаживал за Хен Вен, нашей белой свиньей, — покивал он. — Пока мы с Гурджи путешествовали по стране Свободных Коммотов, чем только мне не пришлось заниматься! А вот на скотном дворе я так и не побывал. Я соткал этот плащ своими руками на ткацком станке Двивач Ткачихи. Я выковал этот меч в кузнице Хевидда Кузнеца. А такие штуки, — он покачал на ладони глиняную миску, — такие штуки я лепил на гончарном круге Аннло Велико-Лепного. — Он грустно улыбнулся и вложил миску в руки Эйлонви. — Если она тебе нравится, бери. Она твоя.
— Красивая, — протянула Эйлонви, разглядывая миску. — Я буду ее беречь. Но ты не понял меня. Я не говорила, что ты уже не годишься в Помощники Сторожа Свиньи. Лучше тебя этого не делал никто в Придайне. Но что-то еще в тебе появилось…
— Пожалуй, принцесса угадала главное, — вставил Колл. — Уезжал от нас просто помощник на скотном дворе, а вернулся мастер на все руки.
Тарен печально покачал головой.
— Не знаю, много ли я умею, — ответил он, — но знаю зато наверняка, что я не ткач, не кузнец, и гончара, увы, из меня тоже не выйдет. В одном уверен: я дома и останусь здесь навсегда.
— Рада слышать это, — сказала Эйлонви. — Я опасалась, что ты будешь странствовать до скончания дней. Даллбен рассказал мне, что ты отправился искать родителей и встретил кого-то, кого посчитал своим отцом, но ошибся. Так? Я уж совсем запуталась в твоих приключениях. Ничего не понимаю.
— А тут и понимать-нечего, — откликнулся Тарен. — Я отправился за одним, нашел другое. Но совсем не то, что искал, что надеялся найти. Так что я больше потерял, чем нашел.
— Нет, — заговорил Даллбен, который внимательно прислушивался к их разговору, — ты должен понять и запомнить одно: ты, Тарен, нашел больше того, что искал, и обрел, возможно, больше, чем имел.
Старый волшебник распахнул дверь и широким жестом пригласил всех в хижину.
— Уж не собираешься ли ты вновь отправиться на поиски? — спросила Эйлонви, оглядываясь, на шедшего следом Тарена.
Тарен не успел ответить, как кто-то схватил его за руку и принялся неистово трясти ее, будто намеревался вырвать из плеча.
— Привет, привет! — закричал молодой человек, белесый, взлохмаченный, с блеклыми голубыми глазами. Его богато расшитый плащ, казалось, сначала вымочили, затем хорошенько выкрутили, а уж потом накинули ему на плечи. Ремешки его сандалий были разорваны, небрежно и неумело связаны крупными узлами, а сами сандалии, хоть и отличной выделки, расшлепались и скособочились, словно прежде их носила корова.
— Принц Рун! — едва узнал его Тарен. Рун стал выше ростом и здорово похудел. Зато улыбка его была по-прежнему жизнерадостной и широкой, во все лицо.
— Не принц, а король Рун, — со вздохом поправил его молодой человек, — отец мой, король Руддлум, умер прошлым летом. А я вот привез Эйлонви. Королева Телерия хотела оставить принцессу на Моне. Надо же, говорила она, завершить ее воспитание. Ты же знаешь мою мать: ее бы и сам Даллбен не уговорил. И поэтому, — Рун приосанился и гордо взглянул на Тарена, — поэтому я сам, собственной волей, принял решение. Я приказал, да-да, приказал снарядить корабль, и мы отплыли с Моны. Удивительно, что может сделать король, если только пожелает!
Эйлонви лукаво улыбнулась, а Рун, не замечая ее улыбки, продолжал важно:
— Мы привезли с собой еще кое-кого. — Он указал в сторону очага, где Тарен заметил толстенького коротышку, сидевшего прямо на полу и державшего между колен большую кастрюлю.
Незнакомец облизал пальцы и пошевелил отвислым носом, глядя исподлобья на Тарена. Он и не подумал встать или хотя бы приподняться в знак приветствия, только коротко кивнул, будто они знакомы сто лет. Жидкие волосы вокруг его лукообразной головы затрепетали, как водоросли под водой.
Тарен с недоумением глядел на этого странного человечка. А тот высокомерно фыркнул и в то же время обиженно оттопырил губу.
— Мог бы запомнить, — раздраженно пропищал он, — не так часто встречаешься с великанами! Забыл?
— Да как я могу забыть? — воскликнул Тарен. — Еще как помню! Пещера на Моне! Хотя, когда я в последний раз видел тебя, ты был… чуть больше ростом, кажется. Впрочем, это с каждым может случиться. Но тем не менее это ты! В самом деле! Глю!
— Если бы я по-прежнему был великаном, — проворчал Глю, — не многие бы решились меня не узнавать. К несчастью, таковы уж люди. Тогда, в пещере…
— Ты угодил в самое больное место, — прошептала Эйлонви. — Теперь его не остановишь. Станет вспоминать о тех славных деньках, когда был великаном. Замолкает он только для того, чтобы поесть, и перестает есть лишь для того, чтобы поговорить. Я еще могу понять и простить его обжорство. Еще бы, питаться так долго одними сырыми грибами! Но эта болтовня про его несчастное великанство!
— Я знал, что Даллбен послал Карр с обещанным зельем для Глю, чтобы вернуть ему прежний вид, — сказал Тарен, — но что произошло дальше, понятия не имею.
— Вот что с ним случилось, — с готовностью принялась объяснять Эйлонви. — Как только Глю уменьшился до своих размеров и смог выбраться из пещеры, он пробрался в замок Руна. Там он всех замучил бесконечными и бестолковыми слезными историями и разговорами про свое великанство. Но прогнать его ни у кого не хватало решимости. А когда мы собрались плыть сюда, то взяли его с собой, думая, что он захочет поблагодарить Даллбена. Не тут-то было! Знаешь, сорока стрекочет, что хочет, и не думает о твоих ушах. Он всех нас заговорил. Я уж теперь жалею, что мы не оставили его там.
— Даже Глю здесь, — проговорил Тарен, оглядываясь вокруг, — а троих наших лучших друзей я, к сожалению, не вижу. Нет старого доброго Доли. И Ффлевддура Пламенного, нашего короля-барда, не слышно. Даже лорд Гвидион не появился. А я-то думал, что уж он наверняка прибудет поприветствовать Эйлонви.
— Доли прислал привет, — сказал Колл. — Но придется обойтись без его общества. Нашего друга карлика выковырять из его подземного королевства так же трудно, как выкорчевать старый пень в поле. Что же касается Ффлевддура, то он как раз легок на подъем, как перекати-поле. Ничто не удержит его от веселой встречи. Думаю, он скоро явится сюда вместе со своей арфой.
— Принца Гвидиона тоже ждем, — добавил Даллбен. — Кое-что нам надо с ним обсудить и обдумать. Но вы, молодые люди, конечно, вольны считать, что важнее возвращения домой принцессы и Помощника Сторожа Свиньи нет ничего на свете.
— Ладно, я это опять надену, когда приедут Ффлевддур и принц Гвидион, — сказала Эйлонви, снимая с головы золотую диадему. — Просто для того, чтобы и они могли посмотреть, как она выглядит, — смущенно добавила она. — А пока пусть моя голова отдохнет. Эта штука так сжимает лоб, будто это не лоб, а груша, из которой надо выжать побольше соку.
— Что ж, принцесса, — улыбнулся Даллбен, отчего его морщинистое лицо и вовсе сморщилось, — корона еще более неудобна, чем это украшение. Научилась малому, поймешь большее.
— Хм, научилась! — хмыкнула Эйлонви. — Да я этого учения вдосталь наглоталась. Хорошо еще, что не утонула в нем с головой! Впрочем, кое-чему дельному меня выучили. Смотри, — она вытащила из кармана плаща сложенный вчетверо кусок ткани и смущенно протянула его Тарену, — я вышила это для тебя. Правда, она не совсем еще закончена, но все равно возьми.
Тарен развернул лоскут материи и расправил его на вытянутых руках. Во всю ширину полотна на зеленом поле искусно была вышита белая свинья с голубыми глазами.
— Это как бы Хен Вен, — пояснила, еще сильнее смущаясь, Эйлонви.
Рун и Гурджи протиснулись поближе, чтобы рассмотреть ее рукоделие.
— Поначалу я попыталась вышить здесь и тебя тоже. Ну, потому… — она запнулась, — потому что ты любишь Хен Вен и потому что я… я думала о тебе. Но ты получился похожим на тоненькую рогульку с птичьим гнездом наверху. Пришлось вышивать заново, но уже только одну Хен Вен. А ты… ты просто должен поверить, что стоишь рядом с ней чуть левее, вон в том углу. Иначе я бы и за год не управилась. И так целое лето провозилась.
— Если и вправду, вышивая, ты думала обо мне, — тихо сказал Тарен, — то лучшего подарка я и не желаю. И не важно, что глаза у Хен Вен на самом деле карие.
Губы у Эйлонви задрожали.
— Тебе не нравится? — потерянно спросила она.
— Нравится, очень нравится! — с горячностью воскликнул Тарен. — Какая разница, карие ли, голубые у нее глаза. Это полотно мне пригодится…
— Пригодится? — вспыхнула Эйлонви, — Это подарок на память, а не попона для твоего коня, Тарен из Каер Даллбен! Даже этого не можешь сообразить!
— Зато могу сообразить, какого цвета глаза у Хен Вен, — ответил Тарен с добродушной усмешкой.
Эйлонви строптиво встряхнула своими рыжевато-золотыми волосами и фыркнула:
— Гм, и очень похоже, что забыл цвет моих!
— Ничего подобного, принцесса, — вдруг посерьезнел Тарен, — я даже не забыл того дня и часа, когда ты подарила мне это. — Он снял с плеча боевой рог. — О, мы и представить себе не могли, какая сила была в нем сокрыта! Правда, теперь ее больше нет. Но я все равно ценю этот рог, потому что получил его из твоих рук. — Он пристально поглядел в глаза Эйлонви и продолжал: — Тебе хотелось бы знать, зачем я так упорно искал своих родителей? — Он печально вздохнул. — Потому что надеялся на свое благородное происхождение и хотел найти подтверждение этому. Тогда я имел бы право претендовать на то, о чем и помыслить боялся. Надежды мои не оправдались. Хотя теперь, — Тарен умолк, подыскивая подходящие слова, — теперь я готов решиться и попросить…
Но договорить он не успел. Дверь хижины резко распахнулась, и Тарен, обернувшись, чуть не вскрикнул.
В дверях стоял Ффлевддур. Лицо барда было мертвенно-бледным, его обычно всклокоченные желтые волосы прилипли к влажному лбу. На плечах он держал бессильно обвисшее тело какого-то человека.