— Тихо, тихо, — успокоил ее глубокий, густой голос. — Боюсь, что на некоторое время тебе придется забыть о небе.
Лицо белобородого человека было бугристым, морщинистым и очень походило на кору древнего дуба в снежном сугробе. Белые волосы ниспадали на широкие плечи, голубой драгоценный камень сиял на золотой ленте, охватывающей его лоб. Карр без обычной для нее клокочущей болтовни скромно и послушно склонила голову. Никогда раньше она не летала в эту долину, но сердце ее знало, что это спасительное убежище всегда открыто для нее. Это тайное чувство, глубоко запрятанное в лабиринтах ее памяти, было присуще всем живым существам Придайна. И чувство это безошибочно вело ее все последние дни. Теперь ворона твердо знала, что она оказалась в жилище Медвина.
— Давай посмотрим, давай посмотрим, — приговаривал Медвин, сдвигая мохнатые брови и словно бы пытаясь что-то припомнить. — Ты… да… верно… ты Карр, дочь Кадвира. Да, конечно. Извини, что не узнал тебя сразу, но так много вороньих кланов, что я их иногда путаю. Я знал твоего отца, когда он был еще долговязым птенцом. — Медвин улыбнулся своим давним воспоминаниям. — Плутишка частенько навещал меня. То починить сломанное крыло, то вправить вывихнутую ножку. У него одна неприятность набегала на другую.
Медвин притворно строго поглядел на Карр.
— Надеюсь ты не так непоседлива, как он, — продолжал Медвин. — Я уже много наслышан о твоей смелости, сметливости и… и некоторой склонности к излишнему озорству. Это дошло до моих ушей так же, как и то, что ты служишь Помощнику Сторожа Свиньи в Каер Даллбен. Мелинлас его имя, кажется… О нет, прости. Это его лошадь. Конечно же, Мелинлас, сын Мелингара. А имя Помощника Сторожа Свиньи ускользнуло из моей памяти. Но не важно. Служи ему верно, дочь Кадвира, потому что у него хорошее сердце. Он из немногих среди рода человеческого, кому я позволил войти в мою долину. Что же касается тебя, то только чудом гвитанты не поживились твоим скудным мясом. Впредь будь внимательнее. Небо в эти дни просто кишит вестниками Аровна. Ты в безопасности сейчас, но скоро поправишься и полетишь дальше.
Огромный орел, усевшись на спинке тяжелого стула Медвина, внимательно изучал ворону. Рядом со стариком сидел волк Бринач. Тощий и серый, он вилял хвостом и тоже неотрывно смотрел на ворону своими узкими желтыми глазами. Спустя мгновение в комнату вбежала волчица, поменьше ростом и с белым пятном на груди. Она распласталась на полу рядом со своим супругом.
— А, Бриаваэль, — приветствовал ее Медвин. — Ты пришла поздороваться с нашей гостьей? Как и ее отец, она, вероятно, принесла нам на крыльях занятную историю, которую мы все не прочь послушать.
И Карр заговорила на своем гортанном вороньем языке, который Медвин конечно же понимал. Лицо его по мере продолжения рассказа мрачнело все больше и больше. Когда ворона кончила, Медвин некоторое время молчал и хмурился. Бринач беспокойно завыл.
— Оно пришло, — медленно проговорил Медвин. — Я должен был догадаться сам, потому что чувствовал волны страха, накатывающие на животных. Они бегут и бегут сюда, смутно ощущая опасность. И все как один толкуют i об Охотниках. Они говорили об Охотниках, вышедших за границы земель Аннувина, о толпах вооруженных людей. Теперь я понимаю значение и смысл этих новостей. День, которого я всегда опасался, пришел. И все же моя долина не может вместить всех, кто ищет убежища.
Голос Медвина наполнялся силой и уже гудел, как нарастающая буря.
— Род человеческий сталкивается с рабской силой Аннувина. То же произойдет и с дикими существами Придайна, со зверями и птицами. В мрачной, непроглядной тени Земли Смерти песня соловья захлебнется и умрет. Галереи барсуков и норы кротов превратятся в их темницы. Ни один зверь не сможет бродить свободно, ни одна птица не посмеет взлететь ввысь по зову своего сердца, не сумеет ощутить радости покорения небесных просторов. Тех, кого не убьют, постигнет судьба гвитантов, давно схваченных, изломанных и сломленных. Их когда-то нежные и свободные сердца поработил и исковеркал для своих подлых целей Аровн.
Медвин обернулся к орлу.
— Ты, Эдирнион, лети поскорее к горным теснинам, к родовым гнездам своих родичей. Попроси их подняться всей неисчислимой стаей, собрать все подвластные им силы. Ты, Бринач, и ты, Бриаваэль, — приказал он, когда волки навострили уши и поднялись, — разнесите тревожный призыв среди ваших собратьев, среди медведей с их дробящими задними лапами, с их бьющими и крушащими передними лапами, среди остророгих оленей, среди всех лесных жителей, больших и малых.
Медвин поднялся во весь свой рост. Его руки сцепились, как корни деревьев вцепляются в скалистую землю. Ворона молча смотрела на него, пораженная благоговейным страхом. Глаза Медвина сверкали, как вспышки ночных зарниц. Голос его гудел, словно ветер в глубинах ущелий.
— Поговорите с ними от моего имени и скажите им: таковы слова, такова просьба и приказ того, кто построил корабль, когда темные воды нахлынули на Придайн и грозили затопить его, того, кто спас их древних предков. Теперь против этого наводнения зла должно восстать каждое гнездо, каждая нора. Любое дерево, всякая щель в скале, даже малый пригорок должны стать крепостью. Пусть каждое живое существо обратит свой клюв, когти, зубы, клыки, колючки против всех, кто служит Аровну, повелителю Земли Смерти.
Волки выпрыгнули в дверь. Орел стремглав вылетел в окно.
Глава 9
Путники успели удалиться от замка Смойта всего лишь на полдня пути, как повалил снег. К тому времени, когда достигли долины Истрад, склоны холмов были выбелены и лед постепенно стал сковывать реку. Они перешли ее вброд, и мелкие осколки разбитого льда больно резали ноги лошадей. Отряд направился теперь через открытые ветру Княжеские холмы на восток в сторону Свободных Коммотов. Из всего отряда больше всего от холода страдал Гурджи. И, хотя его закутали в огромный плащ из овечьей шерсти, бедняга мелко дрожал. Губы его посинели, зубы дробно стучали, ледяные капельки свисали с его густых лохм. И все же он старался не отставать от Тарена, а его одеревеневшие руки по-прежнему сжимали копье с бьющимся на ветру стягом.
Через несколько дней тяжкого пути они переправились через Малую Аврен и очутились в селении Кенартт, где Тарен решил начать сбирание народа Свободных Коммотов. Но лишь только Тарен въехал в круг крытых тростником невысоких хижин, он увидел большую толпу деревенских жителей. Мужчины собрались в самом центре Кенартт. Среди них был и Хевидд Кузнец, здоровяк с широкой бочкообразной грудью и щетинистой бородой, который тут же протолкался сквозь толпу и дружески хлопнул Тарена по плечу своей тяжелой, как молот, ручищей.
— Добро пожаловать, Странник, — загудел Кузнец. — Мы увидели тебя издали и вот собрались тут, чтобы поприветствовать тебя.
— Со всей теплотой сердца приветствую добрых моих друзей, — ответил Тарен. — Не с пустыми руками я приехал, а с большой просьбой, которую и обращаю к вам в обмен на добрый прием. Внимательно выслушайте меня. — Он поднял руку, прося тишины. — Нелегко просить о том, с чем я осмеливаюсь обратиться к вам, да и нелегко ответить на такую просьбу: я прошу силы ваших рук и мужества ваших сердец, а коли потребуется, так и ваших жизней.
Над головами людей поднялся гул, шепот, удивленные возгласы. Народ Коммотов теснее столпился вокруг Тарена. И он подробно рассказал о том, что произошло с Гвидионом, и не скрыл, что Аровн собирает большое войско. Он говорил долго, и, когда закончил, такое же долгое молчание было ему ответом. Люди стояли с суровыми лицами, опустив головы, тяжело переступая с ноги на ногу. Первым подал голос Хевидд Кузнец.
— Народ Свободных Коммотов чтит короля Матха и Дом Доны, — сказал он. — Но мы последуем только за тем, кого знаем как друга, и отдадим в его руки наши жизни не по обязанности, а из дружбы. Поэтому позволь Хевидду присоединиться к тебе, Тарен Странник.
— Все последуют за ним! Все присоединятся! — раздался хор грубых мужских голосов.
Через мгновение еще недавно мирное селение Кенартт зашевелилось, загудело, заволновалось, как надвигающийся на море шторм. Каждый мужчина спешил вооружиться.
Но Хевидд вдруг горько усмехнулся.
— Наше желание велико, но мало у нас оружия, — заявил он — Впрочем, это не самое главное, Странник. Ты хорошо потрудился когда-то в моей кузнице. Теперь моя кузница поработает на тебя. А я пошлю весточку каждому кузнецу в земле Коммотов, чтобы они так же верно потрудились для тебя, как я сам это сделаю.
Пока люди готовили своих лошадей к дальнему и трудному походу, а Хевидд раздувал огонь в кузнице, Тарен повел свой маленький отряд в соседнее селение. Весть о нем и о его деле быстро облетела всю Землю Коммотов, и каждый день стекались к нему толпы пастухов и пахарей, которых не нужно было упрашивать и уговаривать. Все они с радостной готовностью становились под знамя Белой Свиньи. Для Тарена дни и ночи слились в одну бесконечную и бессонную вереницу часов. Верхом на неутомимом Мелинласе он объезжал возникающие тут и там военные лагеря, встречал мирных мужчин, превратившихся в суровых воинов, следил за тем, чтобы всем достало провизии и оружия, у тлеющих в ночи караульных костров держал совет с новыми своими воинами и предводителями боевых отрядов.
Хевидд, завершив свою работу в Кенартт, присоединился к странствующему по селениям Тарену и с готовностью исполнял службу оружейного мастера.
— Ты хорошо выполнил свою работу, но мы все равно еще слабо вооружены, — сказал ему Тарен. — Боюсь, всех кузниц в Придайне не хватит, чтобы вооружить народ. Нужно найти какой-то выход…
— И ты найдешь его, как и свою удачу! — раздался чей-то громкий голос.
Тарен обернулся и увидел подъезжавшего к нему странного всадника. Он был облачен в разномастную и разноцветную одежду, так непохожую на обычный наряд людей Коммотов. Долговязый, с длинными и худыми, как у аиста, ногами, которые болтались по бокам его лошади и чуть ли не касались земли. Гладкие прямые волосы обрамляли его узкое лицо. На голове всадника красовался шлем, сделанный, кажется, из обычной кастрюли и нахлобученный почти до самых глаз. Куртка его, словно панцирь, была обшита кусками железа и лоскутами толстой кожи. В руке он держал длинный посох, увенчанный лезвием косы.