— Шли годы. Земля рождалась весной, расцветала летом, увядала осенью и замирала зимой, — глухо продолжал он. — Короли возвышались и падали, войны приходили к миру, и мир приближался к войне. И вот однажды, столько лет назад, сколько лет тебе, разразилась в этой земле ужасная война. Я отчаялся в своем поиске и направил шаги свои в сторону Каер Даллбен. В этот день я должен был пересечь поле, где совсем недавно бушевала битва. Много убитых лежало повсюду. Пали и благородные и простые люди, смерть не пощадила никого. Не избежали ее и женщины и дети.
Даллбен тяжело вздохнул.
— Из соседнего леса донесся пронзительный крик. Ребенок был укрыт среди корней дерева, будто его мать долго искала и наконец нашла самое безопасное место. На пеленках его не было вышито ни имени отца, ни знака рода. Одно было ясно — и отец и мать лежат на поле среди убитых.»
Слушатели боялись дышать. Тишина была такой, что звенело в ушах.
— Передо мной, — медленно произнес Даллбен, — без сомнения, лежал тот, у кого не было положения в жизни неизвестный ребенок неизвестного рода. Я принес младенца с собой в Каер Даллбен. Имя, которое я дал ему, было Тарен.
Тарен буквально впился глазами в старого волшебника.
— Я не мог ничего сказать тебе о твоем происхождении, хотя и очень желал сделать это, — продолжал Даллбен. — Не мог, потому что до сих пор знаю об этом не больше тебя. Моими тайными мыслями я поделился только с двумя людьми. С лордом Гвидионом и Коллом. Пока ты мужал, росли и наши надежды, хотя никогда мы не могли быть уверенными, что ты именно тот младенец, который рожден, чтобы стать Верховным королем Придайна.
В глазах Даллбена мелькнула едва уловимая улыбка.
— До этого момента, мой мальчик, — сказал он, — ты был нашей надеждой, ожиданием, неясным «возможно».
— То, что было написано, предсказано, стало прошлым, — заметил Гвидион. — А сейчас мы должны сказать друг другу слова прощания.
Настала долгая тишина. Ллиан, чувствуя подавленное настроение барда, нежно его обнюхивала, щекотала усами и терлась о его бок своей громадной головой. Все словно бы замерли. И тогда выступил вперед Глю. Он заговорил первым.
— Я не расставался с этим с тех пор, как был вынужден оставить Мону, — сказал он, вытаскивая из кармана куртки маленький голубой кристалл. — Он напоминает мне о моей пещере и тех великих днях, когда я был великаном. Но по некоторым причинам я больше не желаю ни воспоминаний об этом, ни напоминаний. Вот, возьми его как совсем маленькое напоминание обо мне. — И он вложил кристалл в руку Тарену.
— Вот уж не думал, что наш Глю кладезь доброты и великодушия, — усмехнулся Ффлевддур. — Впервые в жизни, уверен, он добровольно отдает что-то свое. И это, клянусь Великим Белином, означает, что коротышка на самом деле подрос на целый дюйм. Если так дальше пойдет, он скоро перестанет быть всего-навсего маленьким человечком.
Доли достал из-за пояса прекрасно сделанный топорик.
— Бери, — сказал он Тарену. — Он хорошо послужит тебе в любом деле. Это работа мастера из Красивого Народа, друг мой, и затупить его не так-то просто.
— Никогда он не сможет послужить мне вернее, чем его хозяин, — уверенно сказал Тарен, принимая подарок карлика, — и этот закаленный в огне металл все же не крепче твоего сердца, добрый старый Доли…
— Хм! — недовольно хмыкнул карлик — Добрый… старый… слыхали не раз!
Карр, сидя на плече Доли и желая обратить на себя внимание, вертелась и подпрыгивала. Она тут же замерла, когда Тарен нежно провел пальцами по ее гладким перьям.
— Пр-рощай! — прокаркала ворона. — Пр-рощай! Тар-ррен!
— Прощай и ты, — ответил Тарен, улыбаясь. — Хорошим манерам мне так и не удалось тебя обучить. И все же ты, проказница, доставила мне много веселых и радостных мгновений. Ты поистине орел среди ворон!
Ллиан, мягко ступая, подошла к Тарену и потерлась о него всем телом с такой любовью, что чуть не сбила его с ног.
— Будь моему другу хорошей и верной спутницей, — сказал Тарен, почесывая гигантскую кошку за ухом. — Радуй его своим мурлыканьем, подбадривай, когда он в плохом настроении. Не покидай его надолго, потому что даже такой смелый бард и король, как Ффлевддур Пламенный, не чужд одиночества.
Ффлевддур с грустью смотрел на Тарена рядом с Ллиан. Потом подошел к нему, держа в руках спасенную из огня последнюю струну своей неизменной арфы. Пламя так скрутило и искорежило тугую прежде струну, что она свернулась в странном узоре, у которого, казалось, нет ни конца, ни начала. И теперь Тарен как бы слышал бесконечные, сменяющие одна другую и сливающиеся воедино, витающие в воздухе мелодии.
— Увы, это все, что осталось от моей старушки, — сказал Ффлевддур, протягивая Тарену опаленный вензель струны. — Сказать по чести, я даже рад. Она все время расстраивалась и расстраивала меня… — Он помолчал, смущенно крякнул. — Э-э… я хотел сказать, что я расстраивал ее некоторыми своими… фантазиями… А по чести, я грущу об этих оборванных струнах.
— Не больше, чем я, — грустно сказал Тарен. — Помни обо мне. А я всегда буду вспоминать о тебе с нежностью.
— Не сомневайся! — воскликнул бард. — Столько еще не спетых песен и не рассказанных сказок! Я их и спою и расскажу! Ффлевддур Пламенный никогда и ничего не забывает!
— О, у-уу, — вдруг завыл Гурджи, — бедному Гурджи нечего дать доброму хозяину! Какую память оставит он для долгих воспоминаний! О, жалки и печалки!
Он готов был уже расплакаться, как вдруг лицо его просветлело, и он захлопал в ладоши.
— Нет, нет! Да, да! Бедная, слабая голова Гурджи забыла о подарке! Вот, вот он! Из горящей сокровищницы злого повелителя Земли Смерти! Смелый Гурджи ловкими уловками выхватил из огня эту штуку.
С этими словами Гурджи вытащил из своей кожаной сумки маленький, оплавленный в огне и помятый металлический ящичек и протянул его Тарену. Тот с любопытством повертел непонятную вещицу в руках, обнаружил тяжелую печать и сломал ее.
В ящичке оказались тонкие, густо исписанные листки пергамента. Тарен быстро пробежал глазами один, другой, третий, затем быстро повернулся к Гурджи.
— Знаешь ли ты, что нашел? — прошептал он, все еще не веря сам себе. — Это тайны мастерства. Секреты ковки и закаливания металлов, секреты лепки и обжига гончарных изделий, секреты плодородия земли и выхаживания растений. Всего того, что Аровн украл много лет назад и спрятал от людей. Эти знания — бесценное сокровище.
— Самое ценное, — уверенно сказал Гвидион, бережно беря из рук Тарена свитки. — Пожар в Алнувине уничтожил волшебные инструменты, которые работали сами по себе и обещали беззаботное безделье человеку. Эти сокровища обещают большее. Чтобы постигнуть мастерство, овладеть им, необходима сила ума и рук.
Ффлевддур присвистнул.
— Владеющий этими секретами становится настоящим хозяином Придайна, — сказал он — Тарен, старина, да любой лорд или князек будет молить тебя, чтобы ты даровал ему хотя бы один из тех секретов, что теперь у тебя в руках.
— И Гурджи нашел это! — возопил Гурджи, прыгая вокруг Тарена. — Да, о да! Смелый, умный, верный! Смелый Гурджи всегда находит нужные вещи! Когда-то он разыскал потерявшуюся поросюшку. Потом он обнаружил злой Черный Котел! Теперь он разнюхал могущественные секреты для доброго хозяина!
Тарен улыбнулся возбужденному Гурджи.
— Ты и в самом деле нашел самые великие тайны. Но они не мои, я не могу оставить их у себя. Я открою их людям Придайна. Они по праву принадлежат всем.
— Тогда раскрой перед ними и это, — сказал Даллбен, протягивая Тарену тяжелый, обтянутый кожей том, который он до сих пор держал под мышкой.
— «Книга Трех»? — воскликнул Тарен, удивленно глядя на волшебника. — Я не осмелюсь…
— Смелее, мой мальчик, — ободрил его Даллбен, — ты не обожжешь рук и не покроешься волдырями, как это когда-то произошло с чересчур любопытным Помощником Сторожа Свиньи. Теперь все ее страницы открыты для тебя. «Книга Трех» больше не предсказывает то, что должно произойти. В ней записано лишь то, что было. Осталось лишь вписать последние слова на ее последней странице.
Волшебник взял со стола птичье перо, открыл книгу и вывел смелой твердой рукой:
«И таким образом Помощник Сторожа Свиньи стал Верховным королем Придайна».
— И это тоже немалое сокровище, — сказал Гвидион, кладя ладонь на кожу книги. — «Книга Трех» теперь стала и историей, и сокровищницей знаний. Не представляю, что же большее можно подарить тебе. Не могу предложить тебе и королевские отличия, потому что настоящего короля отличает его сердце. — Высокий воин положил руку на плечо Тарену. — Прощай. Мы больше не встретимся.
— Возьми тогда в память обо мне Дирнвин, — сказал Тарен.
— Дирнвин твой по праву, — выставил ладонь Гвидион, — как это и должно быть.
— Но Аровн убит, — возразил Тарен, — зло повержено, и для огненного меча больше нет дела здесь, в Придайне.
— Зло повержено? — нахмурился Гвидион. — Ты научился многому, но усвой и этот последний и самый тяжкий урок. Ты победил только носителей зла. Это было, пожалуй, самое легкое из всех твоих испытаний. Только начало, а не завершение дела. Неужели ты думаешь, что само зло можно победить так быстро? Нет, оно живо, пока люди будут ненавидеть и убивать друг друга, пока жадность и неразумный гнев будут подстрекать их. Против этого даже огненный меч бессилен. Доброта, согревающая человеческие сердца, — вот то пламя, которое невозможно погасить.
Эйлонви, стоявшая до сих пор молча в стороне, теперь подошла к Тарену. Глядя ему прямо в глаза, девушка медленно вытащила из складок плаща золотой шар.
— Возьми это, — тихо промолвила она, — хотя он горит не так ярко, как любовь, которая зажглась между нами. Прощай, Тарен из Каер Даллбен. Помни меня.
Эйлонви уже собиралась отвернуться и кинуться вон из хижины, как вдруг глаза ее вспыхнули голубым огнем, она топнула ногой и воскликнула:
— Это несправедливо! Разве я виновата, что родилась в семье волшебниц? Я не просила наделять меня магической силой! Навязывать человеку непрошеное волшебство хуже, чем заставлять его носить башмаки, которые ему не подходят по размеру! Не понимаю, почему я должна владеть тем, чего не желаю?