Эту ночь Тарен провел без сна. Даллбен разрешил ему отправиться в дорогу утром. И теперь каждый час до восхода солнца лежал на сердце Тарена тяжелой гирей. В глубине души он уже давно все решил, но ничего не сказал о своих планах ни Даллбену, ни Коллу, ни Гурджи, потому что и сам боялся того, что задумал. Сердце его разрывалось от мысли, что он покидает Каер Даллбен, но еще больше ныло от нетерпения начать путешествие. Сюда примешивалась и тоска по Эйлонви, любовь, которую он старательно и глубоко прятал, но которая, словно наводнение, захлестывала его с головой и перехватывала дыхание.
Задолго до рассвета Тарен поднялся и стал седлать своего серого с серебряной гривой Мелинласа. Покуда Гурджи, жмурясь и зевая готовил в дорогу свою лошадку — низкорослого, коренастого пони, такого же лохматого, как и он сам, Тарен отправился к загону Хен Вен. Как будто почувствовав расставание, белая свинья печально захрюкала. Тарен опустился на колени и обнял её.
— Прощай, Хен Вен, — шептал он, почесывая ее щетинистую шею, — Поминай меня добром. Колл будет заюотиться о тебе, пока я… О Хен, — прерывисто вздохнул Тарен, будет ли мне сопутствовать удача? Дай мне хоть какой-нибудь знак. Подари надежду.
В ответ свинья-прорицательница лишь тревожно захрюкала. Тарен глубоко вздохнул и в последний раз нежно потрепал Хен Вен по загривку.
Даллбен, тяжело покряхтывая, приковылял во двор. Рядом с ним, высоко держа факел, шел Колл. Серое утро наложило на лицо Даллбена тень бесконечной усталости. Колл выглядел озабоченным. Лицо старого воина, озаренное светом факела, было хмурым. Тарен обнял их, и ему показалось, что его любовь к ним обоим никогда не была так велика, как в этот миг расставания.
Гурджи, сгорбившись, уже сидел верхом на пони. На плече его висела потертая кожаная сумка с неисчерпаемым запасом еды. Взяв только меч и отделанный серебром древний рог, который дала ему при прощании Эйлонви, Тарен вскочил на нетерпеливо бьющего копытом Мелинласа. Он принуждал себя не оглядываться, не желая длить печаль последних мгновений.
Два путника молча ехали вперед до тех пор, пока солнце не поднялось высоко над округлыми, окаймленными деревьями вершинами холмов. Тарен углубился в свои мысли. Гурджи тихо ехал рысью за ним, то и дело запуская руку в кожаную сумку и вытаскивая полную горсть еды, которую с удовольствием поглощал Когда они остановились у реки, чтобы напоить коней, Гурджи соскочил с седла и подошел к Тарену
— Верный Гурджи, — вкрадчиво начал он, — покорно следует за добрым хозяином. О да! И спешкой и побежкой. Но куда лежит этот путь? К благородному лорду Гвидиону в Каер Датил? Гурджи очень хочет увидеть высокие золотые башни и большие столы, полные чавки и хрумтявки.
— Я тоже хотел бы увидеть Гвидиона, — ответил Тарен. — Но до этого нам предстоит еще долго скитаться. Даллбен сказал мне, что принц Гвидион и король Матх ничего не знают о моем происхождении.
— Тогда добрый хозяин отправится в королевство Ффлевддура Пламенного? — с надеждой спросил Гурджи. — О да, да! Смелый бард встретит нас весёлыми треньками и бреньками!
Тарен улыбнулся, но снова покачал головой.
— Нет, друг мой, ни в Каер Датил, ни в королевство Ффлевддура мы не поедем, — он устремил взгляд на запад, — Я долго думал об этом и понял, что есть только одно место, где я могу найти то, что ищу. — он помолчал и добавил: — Болота Морвы.
При этих его словах Гурджи посерел. Челюсть его задрожала, зубы выбили мелкую дробь. Он хлопнул себя по голове лохматыми руками и, словно бы подавившись воздухом, закашлялся и захрипел.
— Нет, нет! — завопил Гурджи, — Опасности затаились в злых Болотах! Смелый, но осторожный Гурджи боится за свою бедную слабую голову! Он не хочет возвращаться туда! Ужасные колдуньи превратят его в жабу с ее прыгами и дрыгами! О, страшная Ордду! Жуткая Орвен! И Оргох, о, самая худшая из них!
— И все же я хочу встретиться с ними снова, — твердо сказал Тарен — Ордду, Орвен и Оргох, кто бы они ни были на самом деле, обладают могуществом не меньшим, чем Даллбен. А возможно, и более могущественны, чем он. От них не скрыто ничего, все тайны ведомы им. Они, только они знают правду. Разве не может быть, — в голосе его зазвенела надежда, — не может разве быть, что родители мои благородного происхождения? И по каким-то тайным соображениям они оставили меня на воспитание Даллбену?
— Но добрый хозяин уже благороден! — вскричал Гурджи. — Благородный, щедрый и прекрасный для маленького простого Гурджи. Не надо спрашивать колдуний!
— Я говорю о благородной крови, — ответил Тарен, улыбаясь наивности Гурджи. — Если Даллбен не может мне сказать, то вдруг Ордду скажет? Захочет ли она, этого я не знаю, — тише добавил он. — Но я должен попытаться!
Гурджи пробирала крупная дрожь. Тарену стало жалко его.
— Я не хочу, чтобы ты рисковал из-за меня своей бедной слабой головой, — сказал он, — Ты найдешь укромное местечко на краю Болот и будешь ждать меня там.
— Нет, нет, — застонал Гурджи. Он так жалко моргал, и голос его упал почти до шепота, — Верный Гурджи пойдет вместе с хозяином, как обещал.
Они вновь оседлали коней и двинулись в путь Спустя несколько дней они достигли Великой Аврен, перешли её вброд и устремились на запад вдоль зеленых склонов высокого берега реки. Потом они повернули на север, с неохотой покидая дышащую свежестью реку и углубляясь в дикую равнину. Тарен видел, как Гурджи все больше мрачнеет и глаза его наполняются тревогой. Он и сам был обеспокоен не меньше, но шага не замедлял и с дороги не сворачивал. Чем ближе они подступали к Болотам, тем сильнее одолевали его сомнения. План, казавшийся таким разумным и выполнимым в Каер Даллбен, теперь представлялся ему опрометчивой и опасной затеей. В иные моменты Тарен даже сознавался себе, что если бы Гурджи повернул своего пони и устремился обратно домой, он бы с удовольствием последовал его примеру.
Прошел еще один день путешествия, и перед ними раскинулись Болота, голые, бесцветные, отвратительные, словно весна сюда и не наведывалась. Вид и стойкий гнилостный запах Болот, неподвижность затянутых коричневой ряской луж наполнили Тарена отвращением. Раскисший торф смачно чавкал и жадно всасывал копыта Мелинласа. За спиной боязливо фыркал маленький пони. Приказав Гурджи держаться поближе и не отклоняться ни вправо, ни влево, Тарен осторожно направлял коня в заросли высоких тростников. Здесь почва была упругой, и он старался не заступать за кромку твердой земли, продвигаясь у самого края топей.
Узкий перешеек, ведущий в глубь Болот, они миновали без особого труда. Тарен еще помнил эту узкую тропу. Здесь, когда он, Эйлонви, Гурджи и Ффлевддур искали Черный Котел, напали на них Охотники Аннувина. Снова и снова проживал Тарен этот момент в страшных ночных кошмарах. Пришпорив Мелинласа, он кивком поторопил Гурджи и смело углубился в Болота. Конь брел, спотыкаясь, приминая траву, увязая иногда в чавкающей топи, и, наконец набрёл на цепь невысоких кочек, которые плавали и колыхались под его ногами, утопая в солоноватой воде. Здесь он обрел равновесие и пошел быстрее. Еще через некоторое время конь ощутил под копытами твердую почву и уже без понуканий перешел на галоп. Пони изо всех сил поспешал за ним, как будто боялся отстать и остаться в одиночестве среди погибельной топи. Вдруг перед ними открылась узкая лощина, поросшая карликовыми, искривленными деревцами. Тарен остановил коня. Среди жалкой болотной поросли стояла хижина Ордду.
Прилепившаяся к крутому склону высокой насыпи, наполовину скрытая пожухшим дерном и сухими ветками, хижина эта казалась еще более разрушенной, чем прежде. Соломенная крыша, похожая на огромное птичье гнездо, совсем осела и нахлобучилась по самые окна. Паутина плесени расползлась по стенам, которые готовы были, казалось, вот-вот рухнуть и рассыпаться. У покосившейся двери стояла сама Ордду.
С сильно бьющимся сердцем Тарен спрыгнул с лошади. Стараясь высоко держать голову и твердо ставить ноги на неверной, колышащейся земле, он в полной тишине, нарушаемой только громким лязгом зубов Гурджи, медленно пересекал двор. Ордду внимательно наблюдала за ним острыми черными глазками. Если крохотная колдунья и была удивлена, то виду не показывала, только чуть склонилась вперед и не отрывала от Тарена пристального взгляда. Ее платье, похожее больше на бесформенный балахон, чуть трепетало на ветру у колен, пряжки с драгоценными камнями и золотые булавки нелепо поблескивали в перепутанных с тонкими побегами болотной травы волосах. Она с видимым удовольствием кивала головой и приветливо улыбалась.
— Вот так так! — закурлыкала Орду, — Дорогой маленький птенчик и с ним этот, как-вы-его-там-называете! О, как ты вырос, мой утенок! Теперь тебе, пожалуй, в кроличью нору не протиснуться! Входи, входи, — поспешно проговорила она, делая приглашающий жест рукой, — Ты такой бледный, несчастный. Уж не заболел ли?
Тарен, охваченный неясным беспокойством, последовал за ней. Гурджи, трясясь всем телом, прижался к нему.
— Остерегайся, остерегайся, — тихонько хныкал он, — Гурджи знает, её ласки страшнее опаски!
Все три колдуньи были поглощены, как показалось Тарену, хозяйственными заботами. Оргох, чье лицо было совершенно скрыто под черным капюшоном, сидела на шатком стуле и безуспешно пыталась вычесать цепкие репьи из лежащей у нее на коленях сваляной шерсти. Орвен, или та, кто была на этот раз Орвен, с трудом вертела довольно перекошенное прядильное колесо, молочно-белые бусы низко свисали с ее короткой шеи и грозили запутаться в спицах скрипящего колеса. Сама Ордду — когда только она успела? — склонилась у ткацкого станка, стоящего в углу хижины посреди беспорядочной кучи древнего ржавого и сломанного оружия. На раме было растянуто начатое полотно, но окончания работы еще и не предвиделось. Спутанные нити, сплошь покрытые крупными узлами, скорее похожими на репьи, свисали со станка. Редкие уток и основа не позволяли даже примерно угадать, что за рисунок задуман нелепыми ткачихами. Тарен никак не мог разглядеть его. То ему казалось, что на полотне возникают смутные человеческие и звериные фигуры. То они исчезали. А то вдруг вновь появлялись и начинали двигаться.