После ее ухода пожилой человек воззрился на меня.
– Басир, – коротко представился он. – Константин, – указал он на парня с восточной внешностью. – Богдан. – Скрюченный палец перевелся на его рыжего соседа.
Я назвал свое имя, от души жалея, что я – это я. Но тут официантка принесла несколько красивых бутылок и стаканы, троица начала выпивать, выжидательно поглядывая и на меня тоже. Я поначалу старался пить понемногу, но в какой-то момент сорвался, потому что атмосфера вдруг стала дружелюбной и непринужденной. Во всяком случае, такое у меня на тот момент создалось впечатление. Константин и Богдан посмеивались над своим должником Амиром, Басир добродушно усмехался их шуткам. Иными словами, на встречу криминальных авторитетов, пришедших выбить деньги, это не походило. Все ели и пили, постоянно подливали друг другу напитки, и мне тоже, и я как-то незаметно надрался вусмерть. Вдобавок принесли кальян, и я отведал и этого удовольствия. Густой ароматный дым пробирался прямо в мозг, и без того заполоненный алкоголем, и создавал там отдельное туманное государство со своими законами и правилами. Я уже совсем слабо соображал, где я и что я.
В такой-то неудобный момент Басир и обратился ко мне с вопросами, но это я запомнил урывками. Помню, как хвастливо говорил что-то о всех языках мира, мертвых и живых, нес никому не нужную чушь о том, как они читаются, помянул аль-Табари, чем вызвал удивление и одобрение Басира. Помню, как передо мной возникли листки, сплошь исписанные арабскими и еще какими-то символами, листки чистые и простой карандаш. Помню, как вещал что-то, попутно царапая на чистых листках. Помню, как сделанные мной надписи оказались в руках Басира, Богдана и Константина и как они посмотрели на меня, Константин – оторопело, Богдан – благосклонно. Потом Басир вдруг заметил, что я постоянно пялюсь на официантку, и спросил, не хочу ли я провести с ней время. Я, приканчивая очередную порцию виски, ответил, что, конечно, хочу, и после этого завис на несколько минут. Я внезапно осознал, что Басир обратился ко мне не на русском языке. И я ответил ему так же.
Раньше я как-то об этом не думал и не делал попыток, но в тот момент был перегружен алкоголем и ароматным дымом, и понятие языка, как и хотел Асфодель, начисто испарилось из моего сознания – к сожалению, вместе со всеми другими понятиями. И оказалось, что я не только могу читать на любом языке. Я могу понимать и говорить.
Но радость от этого открытия была несоизмерима с тем, что я фактически пал по всем пунктам. Последняя череда моих воспоминаний о том вечере самого интимного свойства – я, явно по протекции Басира, умудрился еще и распрощаться с девственностью, причем прямо у столика, на бордовом диване, с той самой официанткой. Ошарашенный новыми для себя ощущениями, я прижимал ее к себе, пока она, смеясь, не сказала, что я заставляю ждать других. Я ее отпустил, она скользнула под стол и вскоре вынырнула на другой стороне, втиснувшись между Басиром и Богданом, которые тут же принялись обхаживать ее.
Только тогда до меня наконец дошло, что я оказался в каком-то притоне, где подобное было в порядке вещей, о чем сообщили стоны, продравшиеся из другого конца зала сквозь музыку и общий говор. Я пришел в ужас, одновременно с этим ощутив омерзение ко всему и всем – даже к хорошенькой официантке, подарившей мне немалое наслаждение. Я хотел было сбежать, но ноги, конечно, не слушались, да и Амир присел ко мне и запрокинул в меня очередную – я уже давно сбился со счета, какую – порцию спиртного.
Очнулся я холодным серым утром на скамейке в каком-то дворе, где до этого никогда не был. Хорошо еще я сидел, а не лежал, не то от стыда за самого себя провалился бы сквозь землю. Впрочем, поводов для этого и без того хватало.
Когда пытаются отвадить людей от пьянства, рисуют такую – вполне реальную – картину: пьяный человек, растрепанный, неспособный подняться, в рвоте или еще в чем похуже, часто ограбленный. У меня все вышло в точности наоборот. Да, я был довольно потрепан, встать теоретически мог, от меня, конечно, несло перегаром, но пополам с каким-то изысканно-тонким восточным ароматом – не то духами, не то еще чем-то, – я помнил, что переспал с девушкой, а в кармане у меня лежала толстая пачка денег.
Честно говоря, это меня порядком перепугало. Я понятия не имел, откуда эти деньги. Купюры были крупные, новые, стопка перехвачена аккуратной лентой. Я посчитал и сделал неутешительный вывод, что такую сумму не то что никогда не держал в руках, но даже и не видел. Откуда они могли взяться? В себе я был уверен: по пьяни, как выяснилось, мог нести всякую чушь, переспать с девушкой легкого поведения, искренне веря, что нравлюсь ей, но не красть. Правда, мне пришло в голову, что я мог подобрать бесхозные деньги и машинально сунуть в карман с тем, чтобы найти владельца. Такой вариант был возможен, но верилось в него с трудом. Я почему-то был уверен: деньги дали лично мне. Но за что?
Накрапывал дождь. Я встал и побрел куда глаза глядят. Через некоторое время выяснилось, что я рассиживался минутах в пяти ходьбы от ресторана. Как я покинул его, я не помнил, как и вообще ничего, что произошло после того, как официантка показалась на коленях у Басира.
Я двинулся в сторону дома по пустынным улицам – нормальные люди еще спали. Но не прошел и четверти пути. У меня закружилась голова, подкатила тошнота – тяжкая, нестерпимая. Я кое-как забежал в первую попавшуюся подворотню, где расстался с дорогими ресторанными закусками и, главное, хоть какой-то частью алкоголя, пропитавшего мой организм. После этого мне заметно полегчало, в голове прояснилось, но слабость навалилась такая, что я испугался не дойти до дома. Однако попробовать стоило – не садиться же, в самом деле, на землю.
Я с трудом выбрался из обезображенной мной подворотни, порадовался даже своему успеху, но через секунду пожалел, что не грохнулся там же, рядом с тем местом, где меня вырвало. Ибо, выйдя на улицу, я столкнулся с Асфоделем. Его лицо при виде будущего Чтеца, едва передвигающего ноги после бурной пьянки, надо было видеть.
Он разразился ругательной отповедью, схватил меня за шкирку и потащил за собой, не переставая сыпать проклятиями. Ни о каком сопротивлении с моей стороны не могло быть и речи. Минут через пять я вообще отключился.
Проснулся я на жесткой кровати в далеко не лучшем состоянии. Но самое страшное было позади, тем более что кто-то предусмотрительно оставил на подоконнике кувшин с водой. Я опустошил его с такой скоростью, что едва не захлебнулся, зато почувствовал себя лучше.
В крохотной комнатке не было никакой мебели, кроме кровати больничного типа, а окно закрыто фанерой. Я вспомнил о найденных в кармане деньгах и готов был всерьез запаниковать, подумав, что, где бы я ни находился, так просто меня отсюда не выпустят. Но дверь очень кстати отворилась, в комнату заглянул человек средних лет в такой же сутане, в какой расхаживал Асфодель, поздоровался, с видимым трудом скрывая улыбку, и пригласил меня следовать за собой.
Он провел меня в закуток в конце коридора, где имелась раковина, и я смог умыться и кое-как пригладить встрепанные волосы, потом мы спустились по лестнице и оказались в небольшом помещении, оборудованном под кухню. До меня донеслось хоровое пение, сильно приглушенное расстоянием и не одной дверью.
– Мы в церкви? – решился спросить я. Мужчина кивнул и все-таки улыбнулся, явно забавляясь моим неведением. – А где Асфодель?
– Служит мессу. Скоро придет. Выпей пока кофе.
– Я не люблю кофе, – смущенно буркнул я.
– А что посерьезней, гляжу, любишь? – усмехнулся священник. – Ну, может, сделаешь выводы. Одну чашку тебе все-таки выпить придется, если хочешь, чтобы полегчало.
Мне по-прежнему было стыдно, поэтому я не стал возражать и принял кофе как справедливую кару. Горькая горячая жидкость вызвала у меня отвращение, но я все-таки превозмог себя и быстро осушил кружку. Головная боль после этого немного отступила, и я почувствовал себя бодрее.
– Не думай, что это все, – проницательно заметил священник. – Вот придет Асфодель…
– Он заставит меня отмаливать грехи?
– Хуже, – ответил он на полном серьезе. – Прочтет лекцию.
Через пару минут в кухню кто-то заглянул, и священник, сославшись на дела, оставил меня одного. Вскоре его угроза исполнилась: пришел Асфодель и обрушил на меня нечто среднее между нравственной проповедью и изложением того, что он обо мне думает. Я молча сидел, скромно потупив взор, пока он, наконец, не перевел дух и не потребовал ответа на вопрос, есть ли у меня ум и хоть какое-нибудь чувство меры.
Я честно рассказал ему, как все произошло, признал себя виновным по всем пунктам, сослался на неопытность, поблагодарил за помощь и пообещал впредь быть осторожнее. После этого я смог поделиться с ним своими опасениями.
– Что ты им наговорил? – вопросил Асфодель.
– Я не помню, – пробормотал я. – Может, и все. Они ведь давали мне какие-то тексты… Я точно помню, что там были совершенно разные языки.
– Помнишь, о чем там говорилось?
Я уже открыл рот, чтобы ответить отрицательно, но внезапно в голове вспыхнуло размытое воспоминание, и я окончательно уверился: отныне у меня все плохо.
– Что-то об оружии, – пролепетал я.
– А остальные книги и прочее, что тебе давал Амир?
– Там в основном о Ближнем Востоке… Что-то про политику, про партии, рассуждения о законах. Я это плохо понимаю, не вникал. Больше был сосредоточен на том, чтобы имена правильно написать, как они у нас приняты… Пришлось кучу всего перерыть и даже новости смотреть.
Асфодель с укором покачал головой. Он встал из-за стола, наполнил кофеварку, и только когда кофе был готов, снова сел напротив меня и сказал:
– Подождем. Возможно, ничего не случится. Будут предлагать новые встречи – отказывайся. Любыми способами старайся прервать с ними контакт, с Амиром в том числе. Если не получится… Что ж, тогда тебе придется уехать на некоторое время. Мне все равно, для кого и что ты переводишь, но подобные структуры опасны тем, что в любой момент могут захотеть убрать нежелательного свидетеля. А мне Чтец нужен живым.