На следующий день я подарил тебе птичий череп. Я долго чистил его и приводил в порядок. Мне казалось, что лучшего подарка придумать нельзя, и он и в самом деле очень тебе понравился. Теперь ты была истинной Марией, при черепе, как и положено, и глядя на тебя, я не мог не улыбаться, но прятал улыбку, чтобы ты не расценила ее как надежду на продолжение наших отношений.
Ты снова спросила, будем ли мы видеться. Я сказал, что иногда, но на самом деле был уверен в обратном. Пусть Асфодель довольствуется тем, что мы не будем вместе, но ничто не помешает мне проходить мимо твоего дома, исподволь смотреть на тебя, питаться одним твоим видом. По крайней мере, первое время; я не мог так сразу, окончательно и бесповоротно выбросить тебя из своей жизни.
Тогда нас разогнал дождь, не дав открыться друг другу. Ты убежала. Я тоже собрался уходить, но задержался, чувствуя удовлетворение от того, что по лицу хлещут ледяные струи. Хотелось, чтобы они били как можно сильнее, заглушая режущую боль внутри.
– Привет, – неожиданно произнес рядом детский голос.
Я опустил взгляд. Рядом со мной стояла девочка – та самая, которую я видел у твоего дома. Вблизи она меньше походила на могильный портрет, но все-таки походила, и еще кого-то напоминала. Возможно, все-таки Лилию, не с портрета, а из жизни, но, попытавшись удостовериться в этом, я осознал, что не помню точно, как она выглядела.
– Привет, – ответил я.
Девочка что-то сказала, но за шумом дождя я не расслышал.
– Что? – переспросил я и наклонился к ней.
Она приоткрыла рот, но вдруг испуганно вздрогнула, обернулась, вскрикнула и, оттолкнув меня, бросилась бежать. Я от неожиданности отступил и посмотрел не ей вслед, а вперед, чтобы увидеть, что ее так испугало. И оторопел – прямо на меня шел Богдан. За дымкой дождя он казался не человеком, а скорее видением. Он шагал быстро, но стена непогоды словно делала воздух вокруг него вязким, и каждый шаг растягивался на много секунд. Или так казалось?
Наваждение оборвал визг тормозов и глухой удар. Я обернулся и снова замер – от ужаса.
Девочка, еще минуту назад стоявшая рядом со мной, недвижно лежала на окровавленном асфальте, как сломанная кукла. Рядом обреченно мигала иномарка, врезавшаяся в фонарный столб – водитель пытался увернуться от столкновения и влетел в него.
К месту происшествия стали стягиваться люди. Я блуждал по ним глазами, то и дело невольно возвращаясь к маленькому тельцу, лежащему на асфальте, и думал о том, что Богдан исчез. Почему девочка так испугалась его, что бросилась бежать через проезжую часть? Почему он ушел? Испугался расправы?
Пока я стоял, погруженный в эти мысли, подъехали «Скорая» и полиция. Девочку положили на носилки и внесли в машину «Скорой». Она тут же сорвалась с места. Один из полицейских подошел ко мне.
– Видели что-нибудь? – спросил он.
– Насмерть? – выдал я вместо ответа.
– Пока живая. Знаете ее?
– Нет. Она подошла ко мне, сказала что-то, потом испугалась и бросилась бежать.
– Чего испугалась?
Я подробно описал внешность Богдана. Был он виноват в этом случае или нет, полиции все равно нелишне с ним потолковать. Ведь он как минимум был причастен к контрабанде оружия.
Зафиксировав приметы Богдана и мои данные, полицейский спросил:
– А что вам сказала девочка?
– Я не расслышал.
– Ну хоть примерно. Не просто же так она к вам подошла.
– Вроде сказала что-то про ключ, но я не уверен.
– О, – сказал полицейский. – Понятно.
– Правда? – удивился я.
– Да. Я, кажется, знаю, кто она. Странный ребенок, не раз была замечена в краже ключей и приставании к людям, опять же из-за ключей. Я сам ее не видел, но слышал рассказы товарищей. Они довольно часто наведываются к ее бабушке, но той как будто дела нет. Так что не волнуйтесь, – ободрил он, видимо, прочувствовав охвативший меня тошнотворный мрак. – Вы тут уж точно не виноваты, рано или поздно все равно бедой бы закончилось. Всего хорошего.
Он ушел, а я остался стоять, слабо осознавая, кто я и где я. Воспоминания, от детства до трагической развязки, сплелись в плотный комок и никак не хотели отставать одно от другого. Маленькая светловолосая девочка, сошедшая с могильного камня, продолжает искать ключи и, похоже, следит за мной. Кто-то из нас проклят – она или я, а может, и оба. Учитывая то, что произошло, это совсем неудивительно.
Я не обращал внимания на одежду, промокшую от дождя, и продолжал стоять, тупо созерцая бесконечность, наполненную ключами и светловолосыми девочками. Из забытья меня вывела ты.
Ты сказала, что уезжаешь.
И со мной снова случилось это. Я думал, ничто и никогда не сможет вызвать те темные всплески эмоций, которые несколько раз кружили мне голову и заставляли действовать почти помимо своей воли. Но когда ты сказала, что уезжаешь, во мне разверзлась бездна, полная черного пламени.
Я забыл обо всем: о Лилии, Асфоделе, чтении. Остался только я, и все, что мне было нужно – ты. Перед этим чувством все обращалось в ничто.
Я едва пришел в себя, когда уловил в твоем лице мимолетный испуг и боль, которые вдруг сменились счастливой улыбкой. Только тогда, поняв, что делаю, я отпустил тебя.
Все во мне разом утихло, оставив чувство опустошенности. Ты не была ею. Ты была другой, много сильнее меня самого, и тебе под силу укротить не только птиц, но и черноту, способную убить. И с помощью чего? Счастливой улыбки. Чему ты так обрадовалась? Что я причинил тебе боль? Или тому, что люблю тебя настолько, что способен потерять разум?
– Ты мне тоже нужен, – сказала ты. – Сейчас я должна уехать, но я обязательно вернусь, и у нас все будет хорошо.
Я был благодарен за этот ответ, но сомневался в его правдивости, особенно в том, что у нас все будет хорошо. Снова попав в черный водоворот, я как никогда четко осознал, что я – убийца, убил один раз и, наверное, могу убить снова. Что бы ты сказала, если бы узнала об этом?
Ты словно прочитала мои мысли и напомнила, что мы должны поделиться секретами. И я рассказал. Одной холодной фразой. Ты дрогнула – не от страха, а от сочувствия. Кажется, ты даже хотела коснуться меня, но удержалась.
– У меня была дочь, – сказала ты. – Ее звали Лилия. Я убила ее. Буквально. – Ты помедлила и добавила: – Я не хотела, но так получилось.
Не знаю, почему, но я не удивился и не ужаснулся. Только почувствовал боль внутри – боль за тебя. Хотя наши секреты прозвучали практически одинаково, между ними была огромная разница, и я подумал, что тебе, должно быть, пришлось многим тяжелее, чем мне. Мне захотелось обнять тебя, но я подавил этот порыв.
А потом ты ушла. Я долго смотрел тебе вслед, надеясь и не веря, что ты действительно вернешься.
Жизнь вдали от тебя потекла устрашающе серым потоком. Я продолжал переводить и читать, но меня окружало плотное мрачное облако. Это заметили не только Асфодель и Старый Чтец, но, по-моему, даже мои слушатели, в обликах которых появилась причудливая смесь настороженности, интереса и сочувствия. Асфодель, конечно, сказал, что все к лучшему, для нас обоих. После этих его слов я попробовал на прочность свою ограду. Хлипкая, но она все еще существовала, и я подумал, что, может быть, действительно сумею прийти в себя и забыть о тебе.
Время шло, и постепенно я если не почувствовал себя лучше, то хотя бы немного забылся в повседневных делах. Впрочем, по вечерам я неизбежно думал о тебе. Смотрел в темное небо за окном и пытался представить, где ты. Я ведь даже не спросил, куда и зачем ты едешь.
В одну из таких долгих минут за окном вдруг запела птица. Свиристель. Тот самый звук, который разносился по заснеженной поляне, где я впервые увидел, как ты разговариваешь с птицей. Губы невольно тронула улыбка – подумалось, что он передал привет от тебя.
Не успел я расстаться с этой мыслью, как птица вспорхнула на карниз и посмотрела на меня сквозь стекло. Красновато-пепельный хохолок придавал ей недобрый вид, да и черные глаза глядели, как мне показалось, недружелюбно. Птица раскрыла клюв и разразилась новой трелью.
Я потянулся к окну и приоткрыл его. Свиристель не улетел. Его «сви-ри-ри» прокатилось по кухне оглушительной, режущей ухо песней.
– Я тебя не понимаю, – сказал я. – Лучше бы тебе найти Птицелова.
Вместе с новым всплеском пронзительного звука позвонили в дверь. Оставив окно открытым, я вышел в коридор и распахнул дверь. Я ждал Асфоделя, но вместо него на пороге оказался человек в нелепой шапке и с торчащим хохолком на затылке. Сходство со свиристелем было разительное, и я невольно подумал, а не превратилась ли птица в человека, чтобы поговорить со мной по-человечески, раз уж я не понимал по-птичьи.
– Старший следователь Каимов. – Он показал мне корочку.
– А, – сказал я. – Вы из-за девочки?..
– Нет, Маркус, я из-за вас. Позвольте пройти.
Я посторонился. Старший следователь Каимов уверенно перешагнул порог и целенаправленно двинулся в кухню. Я пошел за ним. Свиристель так и сидел на карнизе, разрушая мою версию о превращении. И я вдруг все понял.
– Разрешите приготовить кофе? – спросил старший следователь Каимов.
– Готовьте, – ответил я.
Пока он с заметной легкостью варил кофе, я внимательно наблюдал за ним. Свиристель перепрыгнул с карниза на подоконник и принялся чистить перышки.
Спустя пять минут старший следователь Каимов поставил перед ним пробку с водой, куда свиристель тут же окунул свой клюв, передо мной – кружку шоколада, а перед собой – черный кофе.
– Я вас знаю, – сказал я, сделав глоток шоколада. Напиток получился подозрительно идеальным.
– Неужели?
– Я вас видел, – поправился я. – Вы шли по улице. С ваших крыльев опадали перья.
– Довольно неловко. – Старший следователь Каимов вздохнул и приложился к кружке.
Чтец. Я видел.
Камио. Это было давно, и то, что вы видели это недавно, не значит ровным счетом ничего. Человеческие глаза часто видят то, чего видеть не следует и чего давно уже нет.