вердом! Как будто я много часов плавала на корабле, а не совершила небольшую прогулку по несуществующему мосту.
Разиэль отпустил меня, но слегка придержал за плечи, чтобы я не упала от нахлынувшего головокружения. Когда оно прекратилось и я смогла оглядеться, ангела уже не было. Как будто темнота поглотила его, а быть может, он самовольно растворился в ней, чтобы продолжать предаваться печали и радостям открытий.
Я поблагодарила Разиэля за помощь, надеясь, что слова успеют настигнуть его, и на ощупь пошла вперед. Вскоре я оказалась в довольно просторном помещении и заколебалась, последовать ли мне дальше или сперва обойти его.
– Это здесь, – услышала я знакомый голос.
Я повернула голову влево и увидела Ару. Его роскошные перья сверкали в удушающей тьме и освещали небольшой участок на полу у стены.
Ару сидел на крышке сундука, прямоугольного и серого, так что он даже вблизи походил на каменную ступень. Но, ощупав его, я нашла скважину – точь-в-точь такую же, как на двери.
Достав ключ, я вставила его в замок и повернула три раза. Крышка взметнулась вверх, и Ару перепорхнул с нее ко мне на плечо.
В сундуке лежала книга. Я взяла ее в руки, открыла и в свете Ару разглядела ровные строки причудливых символов, которые, конечно, не могла прочитать. И сразу поняла, что мне следует делать.
– Ты не позовешь Разиэля снова, чтобы я смогла вернуться? – спросила я Ару.
– Ты можешь пойти по другому пути, – ответил он.
Ару расправил крылья и полетел вперед. Я пошла за ним.
В конце комнаты зиял черной пастью еще один проход. Ару очень скоро растворился в его темноте, последовав за Разиэлем, и я, прижав книгу к груди, направилась за ним, с горечью подумав, что снова отправляюсь в путешествие по коридорам.
Но это уже совсем не было похоже на мои сны. Всего через несколько метров я снова уперлась в дверь и отперла ее все тем же ключом, сделав семь оборотов; едва я прошла за нее, тьма мягко уползла за мою спину, открыв слабо освещенный коридор, в конце которого виднелась лестница, ведущая вверх. Оттуда и падал свет.
У ее подножия я оглянулась и посмотрела назад, но увидела только глухую стену. Ни намека на проход, ни скважины – просто неровная серая каменная стена.
Лестница вывела меня из страшных подземелий. Густой лес окружал со всех сторон, однако никаких звуков в нем не раздавалось, так что было очевидно, что это не то место, которое мне нужно.
Я наугад побрела через заросли, несколько раз свернула и, уже пошатываясь от усталости, набрела-таки на Топкие джунгли. Жужжание роем пчел пробиралось в уши и расползалось внутри головы. Стоило больших усилий не остановиться и не рухнуть прямо там, но книга, прижатая к груди, заставляла мое сердце биться быстрее, кровь с утроенной скоростью струилась по жилам, и каждая новая порция сил шла на то, чтобы сделать еще один шаг. Так, понемногу превозмогая себя, я выбралась из зловещего леса и сразу приободрилась, хотя не увидела черной горы и не представляла, куда меня принесло. Это было не то место, где началось мое путешествие.
Я добрела до полянки, усеянной жухлой травой, и плюхнулась прямо на землю. Открыв сумку, выбросила кое-что из своей одежды, чтобы освободить место, и засунула в нее книгу. Затем обняла ее, уронила голову на траву и провалилась в глубокий сон.
Темные Коридоры меня не потревожили. Больше они никогда мне не снились.
Чтец
Я очнулся от острой боли во всем теле и без малейшего представления, где нахожусь. Зато рядом был Асфодель. Я лежал на жесткой кушетке, не в силах не то что подняться, а даже двинуться, а он сидел рядом: сжимал мою руку в обеих ладонях и прислонялся лбом к безвольным пальцам – картина, намертво врезавшаяся мне в голову и вызвавшая бурю смятения. Я понятия не имел, что могу быть так дорог ему. Он как будто едва не потерял нечто настолько ценное, без чего не мыслил своего существования.
Это так меня напугало, что я на мгновение уверился в том, что умер, и от эха первобытного страха мои пальцы слабо дрогнули. Асфодель отнял от них голову и посмотрел на меня.
– Маркус, – прошептал он.
Асфодель не раз говорил мне, что ангелы не умеют плакать, во всяком случае «по-настоящему», что бы это ни значило, и, судя по всему, считал это неоспоримым ангельским достоинством. Но его глаза тускло блестели, по векам вились тонкие красные линии, и мне показалось, что он все-таки плакал – может, и не «по-настоящему», так, как умел.
Хотя отмечать это вслух, был уверен я, опасно для жизни. Вместо этого я спросил:
– Что случилось?
Вышло жалко – тихо и хрипло, почти неслышно.
– На тебя напали.
Я вспомнил, как шел по темной улице, как неожиданно встретил Богдана, и все понял. Источник боли находился в левом боку. Очевидно, он ударил меня ножом и этим как бы поставил точку в наших так и не состоявшихся деловых отношениях, если это можно было так назвать. То ли необходимость во мне как в Чтеце отпала, то ли в приоритет вышло что-то другое, а может, верны оба варианта.
– Где мы? – спросил я. – Это ведь не больница?
Хотя я лежал на медицинской кушетке, у стены стоял шкаф с лекарствами, а в углу нашла пристанище раковина, помещение никоим образом не походило ни на операционную, ни на обычную больничную палату.
– Не больница.
Дверь отворилась. В комнату вошла пожилая женщина.
– Очнулся, Маркус? – спросила она. – Вот и хорошо. Давненько хотела тебя увидеть, вот только не в таком состоянии. Помнишь меня?
Я кивнул. Это была Медсестра-Птицелов, и при ее виде у меня сразу потеплело на душе – даже боль стала ощущаться менее остро. Конечно, все потому, что она не могла не напомнить о тебе.
– Так мы в школе? – уточнил я.
– Да. Благо ты оказался неподалеку, да и я задержалась. Ну-ка, посмотрим…
Она подошла ко мне. Асфодель повел себя странно: он встал и торопливо отошел подальше, при этом в его облике сквозило напряжение. Как будто он испугался этой пожилой медсестры. Или как если бы по решению суда должен был соблюдать определенную дистанцию.
Медсестра-Птицелов, не обратив на него никакого внимания, приподняла простынь, которой я был накрыт, и я увидел подкрашенные кровью бинты, зафиксированные пластырем.
– Ничего, поправишься, – сказала она, перехватив мой взгляд. – К счастью, ничего особенно важного не задело. За что тебя так?
– За ключ, которого у меня не было.
Асфодель, уставившийся было в окно, при этих словах обернулся и пристально посмотрел на меня.
– Вот как… – протянула Медсестра-Птицелов. – Да уж, тут ничего не попишешь – все беды на свете из-за ключей, которых у нас нет.
Я решил, что она говорит о Лилии, и промолчал. Медсестра-Птицелов еще поколдовала с моей раной, потом снова накрыла меня простыней и вышла. Асфодель тут же занял свое прежнее место.
– Почему ты решил, что это из-за ключа? – спросил он.
– Ангел сказал… Ну, бывший.
Я подробно рассказал ему о визите старшего следователя Каимова и его предупреждении. Асфодель эту историю никак не прокомментировал, но мне показалось, что он еще сильнее расстроился. Когда я спросил его об этом, он сказал:
– Это моя вина.
– С чего это? Меня предупреждали, но я, дурак, не послушал. Сам виноват.
Асфодель не ответил.
Я отказался обращаться в больницу, опасаясь расспросов, и провалялся в школьном медкабинете несколько дней, благо были каникулы и никто, кроме заботливой Медсестры-Птицелова, сюда не заглядывал. Если не считать Асфоделя, который регулярно меня навещал, не забывая держать дистанцию между собой и Медсестрой-Птицеловом, и Лилии, – очевидно, на мне лежало проклятие быть окруженным людьми с этим именем.
Когда я впервые увидел ее, то подумал, что ко мне явился призрак моей сестры, сошедший прямиком с могильного камня. Светловолосая девочка сидела на кушетке у противоположной стены, поджав к себе колени и положив на них подбородок. Я зажмурился, снова открыл глаза и пригляделся. Воспоминание о сестре потухло.
Я узнал эту девочку. Именно ее я увидел когда-то у твоего дома, и это ее сбила машина. На голове у нее была повязка, выражение лица казалось совершенно потерянным, словно она не понимала, кто она такая и как здесь оказалась. Но я обрадовался, что она не сильно пострадала.
Заметив, что я очнулся, девочка впилась в меня взглядом, полным безысходности.
– У меня нет ключа, – сказала она. Тем же тоном она могла бы сообщить, что ее родители умерли – глубина горя была беспредельной.
Мне стало жаль ее.
– У меня есть пара штук, могу дать.
– Нет, – тихо проговорила она. – Мне больше не надо. У меня был тот самый, но теперь его нет. Ничего нет.
Не могу передать то, что я испытал в тот момент – при виде ребенка, потерявшего единственный смысл жизни. Я не нашелся, чем ее утешить, да и было ли это возможно?
Вскоре она растянулась на кушетке и уснула. Когда пришла Медсестра-Птицелов, и я спросил, кто эта девочка и что здесь делает, она объяснила:
– Это Лилия, моя правнучка. Она была Искателем, как твоя сестренка. Но поиск закончился, и теперь она, бедняжка, никак в себя не придет.
Медсестра-Птицелов сняла со спинки стула плед, накрыла им девочку, затем присела рядом со мной.
– Слушайте, – не сдержал я любопытства, – а почему Асфодель так вас сторонится?
– Потому что сделал то, чего ему делать не следовало. – Медсестра-Птицелов сильно нахмурилась. – У людей это называется совестью и стыдом, не знаю, как это называется у ангелов. Сказать он ничего не может, гордости много, только вот бегает от меня, как черт от ладана.
– Он что, сделал вам что-то плохое?
– Косвенным образом.
Больше она ничего не сказала.
По каким-то причинам Лилия проводила в школьном медкабинете почти весь день – Медсестра-Птицелов забирала ее только на ночь. Когда девочка не спала, она сидела и безучастно смотрела то на стену, то на меня. От нечего делать я пытался разговорить ее, но она отвечала через раз, без охоты и односложно. Мне удалось узнать только то, что родителей у нее нет и, судя по всему, всю ее жизнь вплоть до аварии составляли сплошные ключи. Впервые я задумался об этом как о чем-то вроде болезни, и от души пожалел несчастного ребенка. Но ей от этого, понятно, лучше не стало.