Воняло тухлятиной.
Что-то безостановочно капало.
Я не в воде, но, судя по запаху, она совсем рядом.
Попытался пошевелить ногами: обе на месте. Перекатился на живот, приподнялся на локти и попробовал встать на колени. Сделать это я смог только после череды неудачных попыток.
Желудок сводило судорогой.
Спазм – и меня вывернуло наизнанку. Я упал лицом в собственную рвоту, но через пару минут, переведя дыхание, почувствовал себя немного лучше. Только голова по-прежнему гудела – может, в ней все еще раздавался стон умирающего корабля, а может, дело было в чем-то другом.
Я осторожно попытался сесть. Повернул шею туда-сюда. Снова зажмурился и стал считать до десяти, повторяя некоторые цифры по два-три раза.
Порезанная рука болела невыносимо. Но я приказал себе не обращать внимания – сейчас есть проблемы и поважнее.
В конце концов мне удалось встать. От радости, что с ногами все в порядке, я чуть не расплакался. Один сапог слетел. Кожа на левой ноге задубела. Я споткнулся о какую-то штуку и другим сапогом пнул ее изо всех сил: раздался дьявольский грохот.
Эхо. Я подождал, пока оно затихнет.
Потом посмотрел вверх, на свет, лившийся из дыры в потолке. Увидел сплетение труб: многие разбиты или покорежены из-за обрушившейся палубы. Капли дождя били в лицо, пришлось снова закрыть глаза. Вокруг был полумрак, воняло застоявшейся морской водой и тухлой рыбой. Обеими ногами я стоял в мутной луже.
Потом подошел к стене. Несмотря на полутьму, кое-что разглядеть было можно.
Какой-то причудливый механизм продолжал выплевывать искры, которые падали на двигавшийся рывками шкив. По всей видимости, устройство пыталось самостоятельно перезапуститься, но что-то мешало – может, дождь. И для чего вообще эта штука нужна?
Запрокинув голову, я позвал Лару.
Что еще мне было делать?
– ЛАРАААААААААААААА!
С остова корабля сорвалась стая птиц. Сделав крюк над морем и испугавшись бушующей в небе грозы, они сразу повернули назад. Несколько зараженных чаек упало в волны.
– ЛААААААААААААРАААААААААААА!
Я кричал, пока не охрип.
Но ответа не было.
Промокший до нитки, я так закоченел, что больше не держался на ногах. Каждая капля дождя прибивала меня к земле. Левая нога от середины икры до кончиков пальцев совершенно онемела. Я упал на колени и залез под машину, высекающую искры. Почему-то не боялся, что обожгусь или волосы загорятся. Там тоже не было сухо, но хоть дождь сверху не поливал.
Вытащив блокнот, я начал записывать на бумаге свои крики. Скомкал листы и, встав на ноги, стал бросать вверх в надежде, что хоть один вылетит на палубу.
Нет: все бумажные шарики падали в лужи на полу, в нескольких шагах от меня.
– ЛАААРААА!
Разрыдавшись, я постарался взять себя в руки, делая заметки в блокноте.
Писал, как очутился здесь и как на меня навалились все страхи, стоило остаться одному. Писал о том, как необъятен Мир9, о Гильдии, о моем обучении.
Потом пришлось остановиться: пальцы отяжелели.
Карандаш выпал.
Я подобрал его другой рукой.
Вдруг один из бумажных шариков вспыхнул – наверное, на него попала искра от машины. И Марчело отчетливо услышал звук собственного голоса, который звал: «ЛАААРААА». Больше того, этот крик повторился много раз, пока вода не потушила огонек.
Потом загорелся и второй шарик. Марчело показалось, что голос стал говорить четче, без запинок.
Нацарапав на одном листочке «КТО ТЫ?», мальчик вырвал его и бросил под машину. Не прошло и десяти секунд, как на бумагу упала искра, и шарик загорелся. Механизму не терпелось прочитать.
– КТО ТЫ? – произнесла машина. – КТОТЫКТОТЫКТОТЫ?
Марчело задул огонь.
Голос замолчал.
Мальчик еще раз открыл чистую страницу. И вдруг с потолка посыпалось все подряд, чуть ли не на голову.
Может, снова обвал, может, пятнадцатикилограммовая птица грохнулась на палубу всей своей массой.
Порезанная рука болела невыносимо. Он пытался сжать ее в кулак, но смог согнуть только две последние фаланги. Рука почернела и стала тяжелой. Как кусок мрамора.
Кровь у меня застыла в жилах.
Я заразился.
Кхатарра росла, как метастаз. Подставив морю свои берега, она получала от него все. А взамен предлагала только зловоние. Саван вечного тумана. И дождь.
Рыбаки – а кроме них к Кхатарре регулярно не подплывал никто – называли остров плавучим миром, показывающим только свою верхушку. «Жестяным айсбергом». Поговаривали, что Болезнь появилась именно здесь: остовы кораблей необходимо было ставить на якорь. Каждый чужак, каждое живое существо, каждая птица превращались в металлическую глыбу, в некое подобие гвоздя. Который Кхатарра забивала в морское дно, чтобы стать неподвижным, настоящим островом.
Смерть – это разрыв двух противоположностей. Покинутая душой, никчемная оболочка, превратившаяся в прах. «Смерть – это груз», нуждающийся в погребении.
Вот такой была Кхатарра: преисподней, где все грузы находили последнее пристанище.
Лара подлетела вверх.
Стараясь не закрывать глаза.
Небо, потом вода. Снова небо и Кхатарра. И опять вода.
Когда палуба на Робредо обвалилась в первый раз, ей удалось зацепиться за решетчатую башню. И так, раскачиваясь в воздухе, она провисела очень долго, не уронив ни одной слезы. Но вдруг…
Чайки.
Сотня чаек, зараженных, с трудом двигающихся, поднялась с корабля и атаковала Лару.
Брыкаясь, она попыталась их отогнать. Принялась вопить изо всех сил, как могла, и не только от боли, но крики замирали на губах. Металлические клювы и острые как бритва крылья терзали ее, превращая в кровавое месиво.
Но палуба обвалилась снова, и Лару подбросило вверх. Море обрушилось на нее как удар боксерской перчатки.
Изорванные веки кровоточили.
Ударившись о воду, Лара начала опускаться на дно.
Марчело огляделся. Привыкшие к полутьме глаза различили свет, исходящий от беловатой кашицы, которая покрывала все вокруг – даже пол и большую часть стен: какая-то бесцветная жижа, но на мокрую соль не похоже. Он поковырял ее ногтем здоровой руки и понюхал. Воняло водорослями и птицами, сотнями птиц.
Нужно выбираться отсюда как можно быстрее. Обшарив каждую переборку руками, за плюющимся искрами механизмом Марчело обнаружил люк, который, по всей видимости, вел в другую часть корабля. Может, он найдет там лестницу, вылезет на палубу и окажется, наконец, на воздухе; справа было какое-то колесико. Одной рукой Марчело изо всех сил попытался повернуть его сначала в одну, потом в другую сторону.
Люк не открывался. Мальчик попробовал помочь себе больной рукой, но ничего не вышло.
Он отошел, истратив последние силы. Ноги отяжелели и не слушались.
Хотелось плакать и кричать. Марчело снова посмотрел наверх. Потолок слишком высоко – не заберешься, даже свалив в кучу все упавшие с палубы обломки. А уж о том, чтобы залезть на загнутые вниз куски труб, даже думать не стоит.
Он еще несколько раз громко позвал Лару. Если бы сестра была рядом, живая, она бы как-нибудь его вытащила. Хотя, может, Лара побежала к лодке за тросом.
Крики чаек все никак не затихали. Марчело решил подождать. Он дрожал. Инфекция поднималась быстро – уже вся правая рука и левая нога онемели и отекли. Марчело продрог. Язык распух и едва помещался во рту.
Усевшись в черную лужу, мальчик вытянул больную ногу. Поможет ли это, он не знал, но помнил, что сказала Лара: «Соленая вода замедляет заражение». Жаль, что шел дождь и море стало почти пресным, как пруд.
У самых его ног, превращаясь в металл, лежала наживка, которую он меньше двадцати минут назад сжимал в кулаке. Деформированное тельце мыши почти обезглавлено дождем обломков.
Мурашки, море под полом холодное. Старое. Воняет гнилью.
А вдруг и его ждет такой же конец, как эту уродливую наживку; рано или поздно он не сможет больше двигаться, а дождь зальет трюм. С металлическими рукой и ногой – или всем телом, кто знает, – он точно утонет.
Что-то с чудовищным грохотом, ударяясь о трубы над головой, свалилось вниз в полуметре от Марчело. Его окатило водой.
Мальчик подтянул к себе одно колено (другое почти не сгибалось).
Хлопанье крыльев, брызги, сдавленный птичий крик.
Это была большая чайка, перепачканная кровью. Одним крылом, согнутым под прямым углом и одеревеневшим, она царапала пол: раздавался скрежет.
– КТОТЫКТОТЫКТОТЫ? – спросила полутьма новую жертву.
Попав в пучок искр, еще один бумажный шарик вспыхнул.
– ЛАРА (?) – произнес голос таким же вопросительным тоном.
Марчело достал блокнот, но тот вывалился из пальцев. Писать правой рукой он теперь совсем не мог – даже самое простое движение было ему не под силу. Мальчик встал на одну ногу и подобрал блокнот.
Чайка билась в луже, крутилась вокруг своей оси, обрызгивая все вокруг черной водой и кровью.
На одной ноге Марчело прыжками добрался до машины, из которой летели искры. Хотелось свалить ее на пол и пинками заставить замолчать: «Может, зараженной ногой, металл об металл…»
Но вместо этого он нашел силы написать всего одно слово, передавая его бумаге, как крик и молитву:
Х
в
а
т
и
и
и
и
и
т
…И повалился на машину.
Ноги его больше не держали. Блокнот полетел в искры. Бумага вспыхнула, шкив дернулся сильнее, чем раньше: казалось, он вот-вот заведет механизм.
Марчело свалился в воду на полу. Больше своим телом он управлять не мог. Не мог даже поднять руки. Ноги тяжелые как камень. Дышать почти невозможно. Мороз растекается по телу, забирается в кости, все глубже и глубже.
Будто тебя пожирают живьем.
Он издал вопль, запрокинул голову и прикрыл глаза. Подумал о Ларе. Увидел, как она опускается на дно, вытягивая руки в его сторону.
Чайка уже подползла к его ногам, царапая металлом о металл. Теплые капли обрызгали лицо.