уже выстроилась целая вереница.
– Опаздываешь, – прокричала ему на ухо Вания. – Все остальные уже принесли!
В ворохе сыпавшихся искр огромная циркулярная пила вгрызалась в стальной киль вражеского корабля, пытаясь вскрыть его как консервную банку. Корпус уже разрезали посередине: везде беспорядочно валялись обломки; у кормы и носа громоздились колеса.
Воздух был наполнен оглушительный ревом страдающего металла и запахом гари.
Возвращаясь к работе, Вания прокричала:
– Вижу, что ты прошел невредимым по затопленным кварталам! – по лицу девушки скользили золотистые блики, но оба глаза – глубокие, голубые – были живы. Губы же, в ловушке из обезображивающей лицо латуни, шевелились, как червяки в жестяной банке. – Из-за ливня повылезали цветы, – рот девушки искривился в безобразной прорези маски. – Но он хотя бы охладил пилы и фрезы.
Гарраско лишь кивнул. На верфи он обычно не находил слов. Может, зрелище грубой разрушительной силы оказывало на него такое действие, а может – адский грохот и воздух, пропитанный дымом и искрами. Здесь Гарраско чувствовал себя песчинкой, терял способность размышлять. Видел металл, награбленный с захваченных кораблей, и испытывал чувство тревожного беспокойства, грозящего ему поражения: ведь сам он был наполовину из плоти, наполовину из металла, ведь сам он потерпел кораблекрушение…. в прошлой жизни.
Если б только можно было отойти в сторону, поискать утешения у Создания. Он бы выстучал на железе свою жажду знания и получил ответы на все свои вопросы. «К чему эта война?»
Вания пристально на него смотрела. Чтобы скрыть шов на левом виске между кожей и латунью, девушка носила рваную бандану. Верфь была ее территорией, и Вания проводила там целые сутки в совершенном одиночестве. Постоянные помощники ей не требовались: мужчины только приносили яйца для запчастей. В крови у девушки кипела ненависть к машинам и металлу с тех самых пор, как Афритания медленно и болезненно проглотила, разжевала и переварила ее корабль. Работая на верфи, Вания в каком-то смысле доказала, что плоть может выжить в мире металла: она присвоила себе право причинять всевозможные страдания проигравшим и ждала, что однажды отомстит победителю – Афритании.
– У тебя все нормально? – спросила девушка. – Еще немного, и будем в порту…
Гарраско перевел взгляд на пустыню: тянувшиеся миля за милей дюны заканчивались у подножия гор. Там, зажатый ущельями и водопадами с чистейшей водой, стоял Мехаратт. Пески же были простеганы солнечными бликами, скользящими по старым, почти засыпанным обломкам; ветер поднимал в воздух водоворотики песчинок. Кое-где виднелись темные пятна и странные круглые булыжники. Над ними кружили птицы, следовавшие за Афританией.
Подойдя к фальшборту, Вания посмотрела вниз и в глазах, окруженных маской из металла, появились искорки. Она прекрасно представляла себе опасности, таящиеся внизу – в тени киля и многочисленных колес. Подняв с палубы ведро, набитое металлоломом – «корм», – Вания поставила его на поручень. В основном там были старые болты, заклепки да ржавые обломки железа размером не больше чем с кулак.
– Еще три дня, и будем в Мехаратте, – произнесла она. – Создание тебя покинет.
Гарраско пожал плечами. Сколько Созданий было в его жизни? Десять, сто, тысяча? А может, это все одно и то же – после каждого путешествия его сбрасывают в колодец, а при отплытии, когда Афритания вместе с другими судами выстраивается у заправочного бака, Создание снова залезает в корабль.
Они шли с крейсерской скоростью, и пахнущий песком и смертью ветер облизывал лицо. Изредка корабль вдруг подпрыгивал или начинал раскачиваться, хотя колеса изо всех сил перемалывали дюны так, что за кормой песок оставался гладким и плоским, словно раскаленный противень. В прошлый раз насчитали девять тысяч колес, но на самом деле их, вероятно, гораздо больше – в последнее время из яиц то и дело вылуплялись ступицы и каучук для шин.
Вания зачерпнула горсть болтов. Появившиеся из-под киля ржавоеды вытянулись, чтобы достать до металла своими губами с присосками: один шершавый, мимолетный поцелуй – и они, покачиваясь, отдергивали стебли.
В следующий миг борт корабля был обстрелян металлическим градом.
Теперь заговорил Гарраско:
– А эта циркулярная пила… в общем, как думаешь, Афританию разрезать она бы смогла?
Ему никак не давала покоя мысль освободить Создание и его людей из темницы мрака и раскаленного масла.
Вания развела руками и швырнула еще ко́рма. Она ведь тысячу раз объясняла:
– Все устроено не так, я уже говорила. Запиши раз и навсегда в своем блокноте, – сказала девушка, с трудом сохраняя спокойствие, – что этот металл никогда не нанесет вреда Афритании, никогда не разрежет ее сталь. Думаешь, я не пыталась? Попробуй-ка вонзить клинок в щель! – в ожидании ответа Вания уставилась на Гарраско, но увидела, что отвечать он не собирается, и продолжила: – Металл – как кровь, а для донора своя кровь безвредна. Ни один механизм на борту Афритании не может ее покалечить, – девушка покачала головой. – И потом, Внутренние ведь мертвы, это души ада. Зачем тебе их освобождать?
Вдруг в считаных сантиметрах от их голов пролетел осколок, вонзившись в переборку за спиной. Несколько миллиметров левее – и Гарраско остался бы без носа.
Нахмурившись, Вания попыталась вытащить обломок:
– Дай ножик!
Попробовала расковырять край кончиком. Обмотала руку тряпкой и дернула изо всех сил:
– Нет, не получается.
Выпущенный ржавоедом с чудовищной силой осколок, казалось, пролежал в кислоте годы. Он был таким блестящим и гладким, что пальцы лишь скользили по металлу.
– Дай попробую, – Гарраско ухватился за осколок обеими руками. – Нет, вошел слишком глубоко. Пальцы съезжают.
Вания остановила его, положив руку на плечо. В голове девушки мелькнула мысль. Она взяла ведро с металлическим кормом и перевернула за борт.
Не прошло и полуминуты, как град металла обрушился на корпус корабля. Одна из пуль несколько раз отрикошетила от переборки в фальшборт и обратно, а потом покатилась по палубе, сверкая как искорка. Гарраско подобрал ее. Это был болт – еще теплый, покрытый отвратительной полупрозрачной слюной. В смысле, болтом он был раньше – теперь на нем не было резьбы, а блестел он ярче серебра.
– Откуда он? – спросил Гарраско, вытирая пальцы о полу кителя.
Взглядом знатока глава верфи осмотрела вмятину, оставшуюся на переборке.
– Из ржавоеда, – но Вания хотела сказать о другом. – Этот корм – с корабля, который Афритания поглотила. Вражеский металл, который еще не переплавили на новые детали.
– И значит… – Гарраско даже боялся произнести это вслух.
– …у нас есть оружие, чтобы пронзить зверя, – закончив фразу, Вания замолчала. Это была неправда. Процесс разделения и переработки металла был организован так, что под контролем девушки оставалась только маленькая часть забракованных деталей, небольшие обломки, которые механизмы Афритании не считали нужным отправлять в кузнечные горны или доменные печи, где металлолом переплавляли в новые детали гигантских размеров.
– Этих кусков не хватит! – сокрушенно проговорила Вания. – А я не могу украсть у корабля ни одной детали больше моей руки. Идея сделать оружие, конечно, заманчивая, но, поверь, неосуществимая.
Вдруг какая-то чудовищная сила оторвала их от палубы и с размаху швырнула о переборку. Два глухих удара. Зловещий стук падающих на металл тел, клацанье челюстей, хруст ломающихся зубов. Вырывающийся из легких воздух, смешанная со слюной кровь на губах. Шипение плоти, поджаривающейся на раскаленном железе.
Вопли.
Удар был такой силы, будто они упали с самого высокого дома на Афритании. С размаху влетели в металл и теперь лежали на последнем издыхании.
Гарраско понял, что висит вниз головой. Позвоночник – пульсирующий огнедышащий дракон.
Расплющенная рука неестественно согнута.
Рядом с ним подвешена Вания: левая щека втиснута в металл, голова вывернута назад, руки и ноги распластаны. Девушка распята.
И не дышит.
«Каждый раз, когда раздаются эти удары, кто-то из вас попадает к нам. Здесь невозможно рассмотреть чужое лицо, запомнить кого-то. Слишком мало света. Но я точно знаю, это так.
Взаимопроникновение металла и плоти возможно только после смерти.
Может, нам здесь тоже стоит давать имена, как думаешь?
Свое имя невозможно перенести через границу. Будто металл его задерживает, и имя не в силах… пройти сквозь него.
Мы можем только стучать по железу и задавать вам вопросы».
Слюна. Стекает в глаз.
Продолжая висеть вниз головой, сжав губы, Гарраско скосил глаза в сторону Вании.
Девушка не шевелилась, взгляд остекленел и потух.
– Ва… ния.
Металл уже не обжигал, как в первые секунды, но все еще казался разогретым противнем, подставленным под лучи послеполуденного солнца.
– Ва… нияяя…
Каждая косточка в теле Гарраско кричала от боли. Но еще хуже было на душе. Он не мог смириться с тем, что остался один: нет, пока еще нет. Повернув голову, свободной рукой попытался дотянуться до девушки. Старался изо всех сил, выгибая спину и бедра. Пошевелил пальцами.
– Вания… скажи… что-нибудь.
Бесполезно: он не доставал на целую ладонь.
С грохотом стукнулся головой о переборку. Еще секунда – и съехал вниз, больно ударившись о железную палубу. Вания тоже сползла безвольно, как марионетка, у которой только что обрезали ниточки – смятый клубок рук и ног.
Несколько минут Гарраско пролежал, хватая ртом воздух и глядя в небо. Попробовал пошевелиться. Одна нога… другая…
В руке у него почему-то оказался блокнот, выпавший из кармана кителя. Пожелтевшие страницы исписаны мелким почерком. Скорчившись от боли, Гарраско сел и положил блокнот на место. Голова кружилась. Он встал на четвереньки, упираясь задом в переборку, и, распрямив спину, прислонился затылком к стене.
Закрыл глаза.
Три удара, пауза, два удара.