Почти все шины в носовой части проколоты, спущены.
Но Гарраско не сомневался: именно плоть Афритании пострадала сильнее всего. Может быть, уже непоправимо.
«Я слышал одну легенду: не знаю, когда случилось то, о чем в ней говорится. Наверное, очень много лет назад, еще до того, как корабли заключили свое дьявольское соглашение с птицами. Во времена, когда на верфях были только кузнечные горны и огромные доменные печи, а тысячи кузнецов трудились без устали, день и ночь, чтобы выковать металл…
Говорят, какой-то корабль вернулся из ада невредимым. Тот корабль был торговым, перевозил грузы по пустыне, и вот однажды, совершая привычный маршрут, пропал на долгие недели.
Тогда в песках он потерпел крушение – может, экипаж ошибся в маневрировании, но, скорее всего, поломка случилась из-за долгого бегства от судна побольше. Для ремонта нужны запчасти, но их не было, да и починку все равно бы провести не удалось – двигатели отказали, а неприятельский корабль все приближался. Говорят, большая часть экипажа вышла на пески в отчаянной попытке сбежать от преследователей, с призрачной надеждой встретить какое-нибудь судно, которое их спасет. Говорят, из-за жары и жажды оставшиеся на борту сошли с ума.
Первыми обломки того корабля обнаружили кочевники: трупы членов экипажа были зверски изуродованы – каша из мяса и лохмотьев. Их предали погребению в песке. Что произошло тогда на борту, не знал никто, но вряд ли только жажда и голод заставили людей, озверев от слепой ярости, поубивать друг друга.
Говорят, прошло несколько часов, и стаи ромбокрылов и других падальщиков выкопали трупы из дюн, растерзали их, а кости рассеяли на сотни метров вокруг.
После пира птицы решили остаться на корабле. С этим раскаленным, торчащим из песка металлом их неразрывно что-то связывало – возможно, как раз такая неожиданная обильная пища.
О том, что было дальше, легенда умалчивает. Внутренние, встречавшиеся мне в колодцах за эти долгие годы, рассказывали, что корабль не оставался неподвижным. Что птицы видели, как он все сильнее уходит в песок, как его поглощает дюна – или ржавоед… Говорят, каждый раз, когда это случалось, птицы по несколько дней парили в безоблачном небе, ожидая, пока корабль не появится снова».
Зажав факел в зараженной руке, Гарраско вскарабкался по веревочной лестнице, свисавшей с борта корабля, перебрался через перила, встал на палубу и прислонился к поручню, стараясь отдышаться.
Он, шестидесятитрехлетний моряк, богом забытый Внешний, чувствовал себя старым и совершенно измученным.
Тишина. Жар, исходящий от металла. Мрак, освещаемый кострами пожаров. Он еще раз напряг слух: ни звука. За этот издевательский подарок стоит благодарить Робредо? Видимо, да.
От Афритании воняло горелым маслом и смертью.
Гарраско медленно стал пробираться по палубе: скользкий пол покрыт дымящимися лужами. В двух – мертвые птицы с изрезанными телами и оплавившимися перьями, похожими на колючки. Пошел на корму, стараясь ничего не касаться и рискуя потерять равновесие. Обломки торчали повсюду как шипы в ежевичнике, вокруг каждого – масляное пятно.
Через несколько шагов он споткнулся о чей-то труп: казалось, парня пропустили через мясорубку, поджарили в масле, а потом собрали снова в нечто, лишь отдаленно напоминающее человека.
Оставив его в кровавом рагу, Гарраско пошел дальше.
Основной удар пришелся в нос города на колесах, но оба борта тоже были полностью уничтожены яростным градом вездесущих осколков. Здесь никто не выжил: увеличивая поражающую силу огня, куски металла в полете закручивались вихрями, сметая буквально все на своем пути.
На борту у Гарраско никаких ценных вещей не было: все, что ему принадлежало, он носил с собой: всего-то пара брелоков, которые висели на шее или лежали в карманах. Но по палубе он брел не случайно: ему нужно попасть на верфь. Там, наверху, он оставил Ванию. И теперь должен увидеть, что с ней произошло.
Вдруг Гарраско почувствовал, как его коснулось что-то теплое. Вздрогнул. Причудливый клубок перьев и шестеренок пытался забраться по его ноге: на «птенце» все еще болтался кусок скорлупы. Вместо клюва – какая-то заколка для волос.
Гарраско его отшвырнул: уродец пролетел мимо остатков яйца, из которого только что вылупился, но, приземлившись, тут же упрямо заковылял вперед. На этот раз, подойдя к ногам, он не пополз вверх, а обогнул препятствие и побежал дальше по палубе, заваленной грудами обломков. Гарраско тоже продолжил свой путь: бесполезно останавливать только что вылупившееся существо, которое двигается к месту своего окончательного размещения.
«Говорят, иногда корабль опускается до самого ада, чтобы выловить души, но, если честно, здесь, внизу, мы его никогда не видели. Ад большой, и его кусочек, осколок, капля есть в каждом корабле на колесах.
Как известно, границу между миром живых душ и миром проклятых устанавливает и охраняет только металл. Каждый корабль – это гигантское яйцо, и лучше его никогда не разбивать».
От Вании почти ничего не осталось: узнать ее можно было разве что по металлической маске, которая покрывала левую половину лица – лоб, щеку и часть подбородка. Все остальное превратилось в кровавое месиво. Взяв маску в руки, Гарраско мог бы посмотреть сквозь пустые глазницы. Вставить губы в безобразную прорезь, которая когда-то была ее улыбкой. В этой девушке заключалось все его человечество. Он присел на корточки и с силой хлопнул ладонью по металлической палубе. Три удара, пауза, два удара.
«Как же Внутренние допустили все это? Где вы были, когда на нас напал Робредо?»
Слух к нему по-прежнему не вернулся: он еле-еле слышал даже удары собственной ладони.
Металл был горячим, но не раскаленным. И липким от крови, как мертвая десна.
Он похлопал снова.
Под пальцами прошел гул. Два, может даже три Создания жаждали ему ответить. Но их голоса накладывались друг на друга, так что он не мог ничего разобрать. Новые люди, появившиеся внизу, наверное, еще не научились общаться с Внешними.
Вскочив на ноги, Гарраско посветил фонариком вокруг: ходить между трупов до утра – не очень-то веселое занятие. Он был готов поспорить: Робредо вернется. За своей добычей корабль точно придет. В первый раз он и атаковал только для того, чтобы пополнить ряды Внутренних.
Гарраско опустил фонарик. Поглядел на луну и на залитую серебристым светом пустыню. Среди громоздившихся на песке обломков лежали куски истерзанной плоти. И разорванные тела дохлых птиц.
Он остался один. Совершенно один. Гарраско Д. Брэй, офицер первого ранга, командир Робредо. В прошлой жизни.
– Иди же сюда, скотина! – прорычал он. – КАКОГО ХРЕНА ТЫ ЖДЕШЬ? ИДИ И ЗАБЕРИ СВОЮ ДОБЫЧУ! ЗАБЕРИ НАС ВСЕХ!
«Придет-придет, конечно. А ты пока поспи. Пусть наше пение тебя убаюкает. Кораблю нужны мы. Не ты! И ты, Внешний, поделать с этим ничего не можешь.
Помни, каждый корабль – это…»
«…яйцо, и лучше его никогда не разбивать!»
Гарраско резко проснулся: в голове звучала эта фраза. Он задремал рядом с трупом Вании; металлические пальцы – в луже темной маслянистой жижи. Слова поднялись оттуда – холодное пощипывание, из-за которого у него сначала онемела рука до самого плеча, побежало по всему телу.
«Сколько я проспал?»
Гарраско поднял голову. Звуки. Он снова может слышать.
На востоке забрезжил рассвет.
Посмотрел на лицо Вании – от него осталась лишь сплющенная маска. И вздрогнул от мысли: он все еще ждет, что девушка заговорит, хотя лежащее рядом с ним тело превратилось в бесформенное перемолотое мясо.
Гарраско вытащил пальцы из черной жижи. Держась за поручень, встал на ноги.
Оглушительный грохот.
Металл завопил, застонал, зарычал. Повсюду залетали куски железных листов, выброшенных высоко в безоблачное небо.
Раздался чудовищный рев. На Афританию посыпался град осколков. Гарраско спрятался под каким-то жалким навесом. В полуметре от него пролетел огромный шкив.
Палуба накренилась. Задрожала. Заскрипела.
Гарраско поднял глаза. Гигантская решетчатая башня согнулась пополам; верхняя ее часть треснула и какой-то бесконечный миг стояла в нерешительности, а потом с чудовищным грохотом рухнула на палубу.
В Афританию что-то проникло и начало потрошить ее снизу: со слепой яростью кинжала оно пронзало внутренности корабля, вырываясь наверх.
Сквозь искореженную палубу, как зубья вил, вылезли две чужеродные дымовые трубы.
Афритания содрогнулась. Какая-то сила снова затрясла и пропорола ее. Палубы заскрежетали, заскрипели и начали ломаться одна за другой, как звенья разрываемой застежки-молнии.
Перед решающим ударом тру́бы неприятельского корабля отступили на несколько метров.
Гарраско присел на корточки, обхватил голову руками, закрыл глаза, сжал зубы.
Он не знал, сколько так просидел. Но ни на один миг в ушах не затихали стоны Афритании, ее предсмертные выдохи.
Наконец все было кончено.
Повисла гробовая тишина.
Он поднялся. Картина снова изменилась. До самого горизонта простирались залитые красноватым светом руины; рассвет мокрым, гниющим саваном окутывал пустыню.
Посмотрел вверх. Дымовых труб больше не видно: осталось только пустое, израненное небо.
Гарраско сделал шаг вперед, пнув кучу сверкающих осколков. Сел на корточки.
Выбраться из обломков и перелезть на другую палубу, чтобы потом спуститься на песок, будет непросто.
Нет даже чистой поверхности, где бы…
…три удара, пауза, два удара.
Он постучал снова. Громче. В ладонь впился осколок.
Гарраско закричал.
Стал лупить по железному полу, пока зараженный палец не отвалился. По щекам текли слезы.
В ответ – ни звука.
Кто бы ни жил там, внизу, – больше их не было. Ни Создания. Ни Вании… Их всех выпили. Как желток из яичной скорлупы. Преисподняя всмятку.
Он выпрямил ноги, стал вглядываться в пустыню. Ничего не напоминало о присутствии Робредо: не было даже следа на песке.