В небе – ни одной птицы.
– А Я? – прокричал он. – А ЯЯЯ?
Обломки вокруг Афритании сверкали на солнце, как драгоценные камни.
– КАК ЖЕ ЯЯЯЯЯЯЯЯ?..
Блики, блики, блики.
– Я ТЕБЕ НЕ НУЖЕН? ОКАЗАЛСЯ НЕ НУЖЕН ТОГДА, НЕ НУЖЕН И СЕЙЧАС? – прохрипел Гарраско.
Сколько лет прошло с крушения Робредо? Двадцать восемь, тридцать, тридцать пять? Он уже не мог вспомнить.
Посмотрел вниз. На песок, которым были засыпаны поврежденные колеса корабля. Преисподняя как раз под ним.
В этот самый момент в небо взлетел гигантский песчаный гриб, заслонивший на мгновение солнце. Гарраско отшатнулся, ударился затылком о переборку и чуть не свалился на труп Вании.
Ржавоед!
Такого огромного он не видел никогда. Фантастически высокий. Сколько же метров – девяносто? Сто?
Облако из песка рассеялось; оно было так близко, что Гарраско почувствовал песчинки на губах, в носу.
Закашлялся.
В пасти ржавоеда что-то застряло.
Скорчившись, он хрипел и стонал.
Мычал, как взбесившийся бык. Отчаянно, душераздирающе.
В носу – запах песка и… «Чего еще?» Вонь заброшенного старья, спертый воздух замкнутого, грязного пространства, запах стухших несколько десятилетий назад рыбных консервов. Ржавчины, прогорклого масла, мертвых вещей.
Того… чем когда-то был Робредо!
Разразившись хохотом, Гарраско подобрал первый попавшийся кусок железа (наверное, это была маска), зарычал и швырнул в ржавоеда, не добросив довольно далеко.
В стебле что-то заклокотало. Из венчика, сжатого в кулак, потоком хлынула пенящаяся слюна и каша из обломков.
Длилось это бесконечно долго; Гарраско казалось, что к скрежету перемолотого и раздробленного металла примешивается детский плач.
Когда ржавоед спрятался обратно в песок, было уже далеко за полдень. Афритания начала вонять, как падаль.
Только тогда Гарраско решил спуститься на дюны, сделал пару шагов, остановился и несколько раз задумчиво подцепил песок носком сапога.
До Мехаратта слишком далеко – пешком точно не дойти, нечего и думать.
У него больше нет ни корабля, ни дома, ничего. Как там говорило Создание? «Сам по себе металл – как песок. Ни на что не годен. Пустая скорлупа…»
Именно мертвецы вращают этот мир, управляют великими кораблями. Прокладывают курс. И отбивают атаки в битве. Поэтому в каждом порту есть колодцы, в которые суда высыпают свою добычу, чтобы перед отплытием снова ее забрать.
Да и сам Гарраско был уже почти мертвецом. Осталась только оболочка. Можно начинать все сначала.
По той же веревочной лестнице, по которой он уже дважды за несколько часов спускался на песок, Гарраско вернулся на Афританию. Захваченный новой мыслью.
Он ничего не мог сделать, пока был жив. Ни птицы, ни металл никогда не станут подчиняться приказам старика. Тем более живого!
Гарраско взобрался на верфь, где было разрушено абсолютно все и творился настоящий хаос. Где острые дымовые трубы Робредо пронзали Афританию, словно зубья адских вил.
Над бездной открывались две пропасти. С острыми металлическими краями. Он не знал, какую выбрать, но не сомневался: большой разницы нет. Выбрал ту, что поменьше – казалось, она уходит глубже, сквозь трюмы, внутрь. Потрогал ногой металл. Края раны.
Посмотрел вниз, во мрак бездны.
Выкрикнул свое имя, звание и бросился вниз.
Эпилог
– Есть здесь кто-нибудь?
Мрак вытекал, выплескивался, выливался из глаз. Будто веки склеили липучкой от мух.
Выпуклый мрак.
Гарраско крикнул еще раз:
– Эээй, здесь кто-нибудь есть?
Потом привстал на колено и, упираясь в пол пяткой, заставил себя подняться. Ноги подкашивались. Ощупал бедра, икры, суставы. Вроде все в порядке.
Сплюнул. И спросил себя: «Я мертв? Почему же тогда так темно?
И почему не могу вспомнить, кто я?»
Твое имя… твоя личность остались по ту сторону металла. От этой мысли у Гарраско закружилась голова. Он хочет обратно свое имя и свое прошлое. Пройдя вперед, он нащупал их на горячей металлической переборке. Вся поверхность – в шишках, будто с той стороны кто-то бил по ней молотком. Что, если эти раны в металле и есть имена? Каждый воспаленный лимфатический узел – это жизнь?
Время здесь ничего не значило. Несколько мгновений – и казалось, что он уже стучит с обеих сторон переборки.
– Есть кто-нибудь снаружи?
Неужели нет ни одной щелочки, через которую бы просачивался свет? И как тогда его голос могли слышать с другой стороны?
Он постучал по переборке сильнее.
Тишина. Корабль мертв.
Он мертв.
Гарраско зажмурился. Так вот каково это: мрак внутри и мрак снаружи. Неразличимы.
Вдруг послышался какой-то звук. Приглушенный рокот, стон металла. Шум стал громче. Сотрясал пол, карабкался по стенам, трещал во мраке.
Проник в кости.
В подъемные краны, шестеренки, шкивы, муфты, карданы, поршни, цепи… Он все еще не набрал полную силу. Но смог сдвинуть корабль почти на метр…
Часть втораяМеханокардионика
Пролог
«…Корабль повернул направо, набрал высоту и выстрелил. Маленький аэрогребень взорвался цветком огня, вверх полетели обломки и клубы черного дыма. С корабля послышались крики ликования – снаряд попал точно в цель. Раздался оглушительный грохот, будто в облаках раскололся грязный орех. Завоняло старым металлом и озоном, и не только… На песок посыпались куски железа и пепел. И сразу же начался дождь. А корабль, высоко-высоко в небе, скрылся в самой черной грозовой туче…»
Перестав читать, Найла закрыла книгу и положила на нее руки.
Девять мальчишек, сидевших у костра, смотрели на девочку с разинутыми ртами.
– Корабли не могут летать, – прервал тишину Мадук, ее любимчик.
Кивнув, Найла пошевелила в костре веткой:
– А этот, из книги, – может.
Но малыша она не убедила:
– Гребни дедушки Халеда летают, а корабли – нет, – возразил он.
– Даже если у корабля тысяча Внутренних и кровь двадцати свиней! – заявил другой воинственным тоном. Он был младше всех на два года, но уже не боялся отстаивать свои убеждения.
Когда стемнело и стало немного прохладнее, пустыня наполнилась стрекотанием тысяч ночных тварей.
У Найлы не было никакого желания затевать спор; она встала и немного загребла костер песком, чтобы он быстрее догорал и компания разошлась.
– Но корабль, как в книжке, действительно существует. Сами капитаны так говорят. – Девочка задумалась на минуту. – …И дедушка Халед тоже!
– А командуешь этим кораблем, конечно же, ты, да?
Найла лишь улыбнулась: пререкаться с Мадуком не имеет смысла – всем уже пора спать. Завтра предстоит подняться задолго до восхода солнца и отправиться на охоту за ржавоедом. Вместе с этим противным Валидом, слишком уж он задается. Пора идти в хижину, пусть ей этого и совсем не хочется.
– Сначала я буду командовать кораблем на колесах, Мадук. А потом получу все звания, какие бывают… – девочка взглянула на усыпанный звездами темный небосвод. – И тогда… найду корабль из книги и отомщу ему. А теперь все спать, уже поздно!
Мальчишки разошлись, Найла осталась одна. Костер догорал.
Пахло дымом и бескрайними просторами. И таким же бескрайним казалось небо, если смотреть на него из этой крошечной деревушки, построенной на старых обломках. Звезды будто замерли – каждая закреплена на своем месте, как написанная на бумаге буква. Но чей это почерк – известно только Богу. Капитану самого большого корабля.
Отойдя от костра, Найла сделала несколько шагов в темноту. Из песка торчали маленькие осколки железа. Девочка старалась на них не наступать. Потом подобрала один и повертела в руке. Откуда он взялся? Может, упал с корабля, с гребня или со звезды. А может это просто творение природы, родившееся в пустыне и засыпанное песком. Крошечная частичка корабля Господня.
Забросив его куда-то во тьму, Найла пошла домой…
Механокардионика
– Он мертвый?
Прищурившись, Валид аккуратно поставил сандалию на распластавшиеся у ног зеленоватые листья, убрал платок, которым закрывал лицо, и буркнул «да». Больше – ни слова.
– Что, совсем-совсем мертвый?
– Да, совсем! – Мальчик перевернул ногой один из валявшихся на земле лепестков. Словно мясистый язык какого-то зверя: сверху – зеленоватый, а внизу – весь в блестящих чешуйках.
– Видишь кусочки свежей ржавчины? – показал он Найле. – Этот гаденыш только что набил брюхо.
Любому сразу ясно, что цветок поел: во-первых, он жутко вонял, а во-вторых, его мешки наполнились газом и вот-вот были готовы взорваться. Только эта тупая тринадцатилетняя соплячка ничего не понимает. В арифметике она, конечно, гений, но в таких походах – только балласт. Одним словом, девчонка!
– Мы его убили?
«Мы»? Ну и нахалка!
– А теперь что? – не отставала девочка.
– Теперь? – Если идешь на охоту с мелкотой, будь готов к бесконечному потоку идиотских вопросов. А с девчонками – так вообще. – Разрежем на куски и отнесем домой! Блин, заткнись хотя бы на секунду, тут и так воняет!
– А мешки с газом?
Грубо отпихнув девочку, Валид сел на корточки. Прикинул в уме: ржавоед, наверное, в длину метров шесть-семь, а со всей своей дрянью в стебле весит, пожалуй, килограммов тридцать или даже больше. Мальчик вытащил ножик и оглядел чертополох, раздумывая, где бы сделать первый надрез. От этой девчонки никакого толку, никакой помощи… Пусть хотя бы поработает вьючным животным – поможет тащить по песку драгоценные мешки, заполненные газом: они использовались, чтобы выпрыгивать из глубины дюн. Только по камням везти их нельзя – взорвутся.
Ржавоеды, особенно самые огромные, были не просто цветами, а представляли собой какой-то удивительный гибрид животного и растения, невероятный сплав видов, помесь зверя, цветка и ракушки. А то, что они плевались смесью газов, вырабатываемых лимфатической системой, и разбрасывали на десятки метров вокруг продукты своей жизнедеятельности, роднило их вдобавок с ружьями.