Металлическая конструкция раскрывалась как механическая роза. С колес, которые ветер гнал еще несколько метров, спрыгнуло шестеро механокардиоников.
Прямо перед ними – корабль, невидимый из-за бесновавшейся бури.
Билал достал фонокль и выставил перед собой, но прибор сразу забило песком так, что пришлось вытряхивать песчинки.
В недрах судна глухо, как гонг, пульсировало акулье сердце.
– Корабль! – крикнул Билал. – Огромное сердце-мать. Перепуганное. – Но он чувствовал, что это не все…
Направил фонокль на небо. Металлические губы тут же изогнулись злобной улыбкой.
– Мизерабль прямо над нами. Теперь добыча не ускользнет. – Подождал, пока товарищи почувствуют эйфорию момента. – За дело! Чем быстрее управимся, тем быстрее вернемся на борт.
Азур схватил Найлу за руку.
– Мы должны спуститься в кардиокомнату.
Девочка не ответила.
– Надо торопиться, Найла!
– Скажи зачем.
– Смотри, – сердцеглот распахнул люк, чтобы гроза убедила девочку.
Почти вслепую, сгибаясь под порывами ветра, они прошли по заваленной обломками батарейной палубе к корме, где должен быть спуск в трюмы. Вдруг Азур остановился: еще один шаг – и они полетели бы вниз. От корабля отрезан огромный кусок. Механокардионик отошел от пропасти на несколько метров; песчаные вихри закручивались со всех сторон – из-за вибраций он потерял чувство пространства.
– Где лестница?
– ЗДЕСЬ!
Азур поднял голову. Голос девочки доносился из пустоты. Обхватил поручень, найдя самую короткую дорогу, чтобы услышать Найлу.
– Вот ты где, – девочка схватила его за руку и подтолкнула вниз по лестнице.
– Мизерабль отсек от корабля еще один кусок!
Переборки Бастиана сильно и ритмично вибрировали от страха. От боли израненного металла. С пола поднимался горячий пар, как жаркое дыхание зверя.
– Во́т это место!
Зайдя в машинное отделение, они услышали глухое пульсирование акульего сердца и встали как вкопанные. Азур обнял девочку за плечи и начал шептать прямо ей в затылок, касаясь металлическими губами волос.
– Ты капитан Бастиана, только ты можешь его успокоить. Если он не тронется с места, считай, что с нами покончено.
– Но…
Азур ее подтолкнул.
– Сделай так, чтобы это чертово сердце успокоилось!
Перед Найлой – заполненное паром помещение.
Три шага…
Четыре…
В ушах отдавались удары.
На полу в том же ведре, которое она видела у трупа акулы, лежало сердце, только теперь из него выходили десятки медных трубочек и поднимались к потолку, все больше разветвляясь.
Найла сделала еще шаг.
Сердце пропустило удар. Неужели корабль чувствует… что она подходит?
Под покровом тишины
Спит корабль и видит сны:
Как спускается по дюне в свете призрачной луны.
Ждет его далекий путь…
Когда-то эту колыбельную пел ей отец. Прошло уже очень много лет, но она до сих пор помнила слова. Девочка закрыла глаза, сбросила башмаки и стала петь дальше дрожавшим голосом. Было жарко; Найла начала танцевать, медленно отдавая себя во власть музыки.
Ноги скользили по залитому маслом полу и утопали в вате пара. Найла будто бы перемешивала его ногами, плавно покачиваясь, делая поворот за поворотом. Кружась в жарком оцепенении.
Так, босая, она танцевала долго-долго. Под ритм двух бьющихся в унисон сердец…
Вдруг корабль вздрогнул, и девочка упала на пол, почти утонув в белой вате.
Послышался грохот: механизмы приходили в движение.
Азур издал металлический возглас ликования.
Бастиан снова набирал ход.
Мотая ногами в воздухе, Билал едва успел ухватиться за фальшборт. Ветер бросил ему веревку, уже ненужную. Так, болтаясь на правом борту, механокардионик провисел долго. Металл, бьющийся о металл, в самом разгаре бури.
Посмотрел вниз, но там только клубились вихри: товарищей поглотила стихия. Билал сжал зубы. Утопавшие в песке колеса все быстрее перемалывали землю. Если руки сейчас соскользнут, то корабль сделает из него фарш раньше, чем он долетит до земли.
Сглотнул ржавчину. Вдруг ветер оторвал лист железа от живота; хватило секунды, чтобы полый корпус заполнился песком. Изнутри что-то выкатилось и полетело вниз.
Он отчаянно приложил последние силы, втянул себя на борт и рухнул на палубу.
Сотрясаясь всем телом, на верхушке каждой дюны корабль вставал на дыбы, а потом переваливался через гребень и падал, обдавая все вокруг песчаными брызгами. В такие моменты перехватывало дыхание. Внутренности проваливались в пустоту. А сердце выпрыгивало из груди.
Раненый, покалеченный Бастиан несся как фурия, пытаясь сбежать от нависавшей над ним тени.
Найла стояла широко расставив ноги, вцепившись в штурвал и чувствовала, как Бастиан бежит по ее венам, пульсирует в ее сердце, дышит ее легкими.
Азур, металлическое одеяние которого приобрело землистый оттенок, боялся, как бы его не вырвало единственным сердцем, и держал его в руках.
Гроза вроде бы начала стихать, но по-прежнему видно было только на двадцать-тридцать метров, не дальше…
Вдруг сзади что-то загрохотало. На капитанский мостик со скрежетом ворвалось металлическое существо. В руках, сложенных чашечкой, оно держало пыльное сердце.
– Билал!
Механокардионик отшатнулся:
– А ты тут что делаешь?
– Хочу отомстить! – ответил Азур. – Мизераблю до нас не добраться, мы скоро выберемся из бури. Даже ему нас не догнать.
Найла перестала крутить штурвал и уставилась на механокардиоников, переводя взгляд с одного на другого. Она начинала понимать этих существ и чувствовала, что сильнее их.
Бастиан снова накренился, забираясь на дюну.
Билала потащило назад.
Корабль поднимался…
Упавший Азур обхватил ножку прибитого к полу стола. Найла сглотнула, вцепилась в поручень и посмотрела за стекла мостика: не видно ничего, кроме песчаных вихрей на фоне темного неба.
Нос корабля задирался все выше и выше. От напряжения металл Бастиана застонал.
А потом…
…
Пустота в животе.
Разинутый рот.
Песчаные горы до самого неба.
С чудовищным скрежетом Билал грохнулся на пол.
Запыленное сердце вылетело из рук механокардионика. Найла, сумевшая удержаться на ногах, пнула его изо всех сил.
Хрип. Задыхаясь, Билал бился на полу в конвульсиях.
Солнце!
Засверкало на стеклах.
Как блестящий топаз.
Бастиан сбавил ход. Он шел по почти ровной поверхности.
Азур осторожно встал, выпрямил спину.
– Все в порядке?
– Ага.
– Сердце этого гада… В общем, когда я его пнула, оно еще билось.
Азур улыбнулся:
– Ты могла бы просто сдуть с него песок.
– Ну уж нет!
– Да! – Механокардионик пожал плечами. – Он мог рассказать что-нибудь о Мизерабле.
Они вышли на палубу, на свежий воздух. Лазурь неба слепила глаза. Сгусток серых туч уносился на север, к горам.
– Мизерабль отступил.
– Скорей всего, он там внутри, в туче.
Найла запустила руку в волосы. Они были все в песке.
– Корабль вернется в гнездо?
– Наверняка. Прикажи Бастиану повернуть.
Девочка кивнула, но не отвела глаз от неба.
Далеко-далеко на юге виднелось какое-то пятнышко, направлявшееся к ним. Похоже на маленький воздушный шар.
– В небе что-то летит! – закричала Найла. – Но я не могу…
Азур встал как вкопанный.
– Что там?
Интерлюдия 1
Старик высунул голову из люка, выставил ведро и подтянулся на руках, стараясь не порезаться об острые края. Ловкости ему все еще было не занимать, но рано или поздно придет час, когда возраст возьмет свое. Поморщившись, старик перекатился через край люка и поехал по наклонному листу железа вниз, выставив вперед ноги. Уперся пятками в ржавый шип и остановился. Несмотря на ливень, закончившийся только двадцать минут назад, металл уже успел раскалиться: чтобы не обжечься, пришлось прижать колени к груди.
Слышалось жужжание насекомых.
Приставив руки козырьком ко лбу, старик несколько минут разглядывал обожженную солнечными лучами панораму. На многие мили вокруг простирался бесконечный ковер из всякого железного мусора. Как-то раз на закате он решил пересчитать остовы кораблей и трижды сбивался, добравшись до четырехсот.
У этого залитого солнцем кладбища обломков, железных скелетов и валявшихся отдельно колес не было хозяина; как метастаз, оно выросло у подножия гор.
Подобрав упавшее на бок ведро, старик поднялся, широко расставил ноги, чтобы устоять на покосившейся палубе, и снова принялся рассматривать корабли: повсюду громоздятся огромные остовы и обломки поменьше, ветер треплет ошметки шин, на осколках стекла играют блики. Словно гигантская песчаная волна прибила сюда эти развалюхи, и теперь они, наваленные друг на друга, покорно ожидают своей участи.
Свое имя, Цян, старик еще мог вспомнить, хоть и с трудом, но вот название корабля, на котором пятьдесят лет прослужил помощником капитана, совершенно стерлось из памяти. Он поставил ногу на соседний остов. Повернулся и снова, в сотый раз, оглядел изъеденный ржавчиной борт в надежде отыскать глазами какую-нибудь надпись, кусочек слова, хоть одну букву. Чтобы оживить память и примириться с прошлым. Бесполезно: вот уже несколько месяцев он не мог вспомнить имя своего корабля, своего укрытия, и это жестоко мучило его… Цян перелез через уцелевший кусок фальшборта, оттолкнул щупальце ржавоеда (из-за дождя вылезла целая колония) и встал на покосившуюся палубу соседней развалюхи.
Спихнул ногой за борт скелет какой-то птицы.
Старик придумал, как собирать жизненно необходимую воду. Сейчас нужно пошевеливаться – иначе она испарится или стечет за борт, в песок. Почти все обломки дырявые как дуршлаг и не могут удерживать никакую жидкость. А та, которую удастся собрать, того и гляди станет непригодной для питья, если в нее попадут личинки насекомых, керосин, какой-нибудь яд, кости животных, куски одеревеневших трупов, иссохшие сердца механокардиоников…