От обиды Рио чуть не заплакала! Покраснев от злости, она с бессильной ненавистью смотрела на его рыжие бакенбарды, мясистый нос, обрюзгшие щёки.
— Марш спать! — приказал дядя, видя, что она застыла рядом, и занялся своей трубкой, тут же забыв о её существовании.
Вечер погиб…
Крутанувшись на пятке, Рио помчалась вон, пытаясь опередить поступающие слезы. Но настоящая развязка этого длинного дня наступила несколько позже.
После чая, многие обитатели Замка покинули гостиную, но большинство остались — очень уж славно сидеть вот так, при свечах, в хорошей компании, слушать дождь за окном, и вести неспешную беседу, тем более что на столе появились графины с домашней наливочкой. Как водится, разговоры свелись к дням давно минувшим, да было бы и удивительно, если в подобной обстановке речь зашла бы о чем-то другом.
— Правда ли, что голова барона была похищена?.. — спросил кто-то из недавно приехавших гостей.
В ответ Бабушка в тысячный раз пересказала историю о том, как тело Юстэса фон Гилленхарта — предка нынешних хозяев Замка — сраженного насмерть неизвестным рыцарем на турнире, самым варварским способом обезглавили прямо в гробу ночью в часовне перед отпеванием.
— Вероятно, это сделал тот, кто его убил?.. — предположил один из сидевших за столом. — Насколько мне известно, убивший Гилленхарта исчез из города.
— А я читал в хрониках, что голова была похищена вовсе не у барона, а у его отца! — перебил говорившего другой гость.
— И не у отца вовсе! А у его наперсника и боевого товарища, что прибыл с ним с Востока! — вмешался в спор третий.
Собравшиеся в гостиной загомонили, перебивая друг друга: за время, утекшее с тех давних пор, история о похищении головы мертвеца обросла множеством противоречивых деталей. Красавчик подлил масла в огонь:
— Гораздо интереснее, куда исчезли сокровища барона, нежели его пустая башка… — заметил он негромко, однако голос его был услышан спорившими.
— Нельзя же так о покойном! — возмутилась было тётя Розалия, но ее перебили:
— Действительно, куда?
— Надо бы спросить у барона, — посоветовал кто-то.
— Спросишь его, как же!..
— Что если устроить спиритический сеанс?!
— Вздор!..
— Нет, отчего же!
Слово за слово — и неожиданная идея обрела своё воплощение. Ликеры и наливки мигом перекочевали на маленький столик в углу комнаты. На их месте расстелили белый лист бумаги с наспех нарисованными буквами алфавита и пентаграммой, расставили свечи, приготовили блюдце и большую иглу. Правда, толком никто из участников точно и не представлял себе, что и как нужно… На роль медиума согласилась Зелла Амстьен — та самая, что пела романсы.
Расселись кругом стола. Помолчали… Кто-то заметил, что, кажется, всем нужно взяться за руки — так и сделали.
Возникла пауза…
Можно было услышать, как вздыхают поленья в камине. Зрители, добрая половина которых последовала за наливками, тихо перешептывались в отдалении и негромко звенели бокалами… По углам словно бы стало ещё темнее. Шум дождя и ветра усилился…
Постепенно разговоры совсем умолкли, и наступившую тишину нарушало лишь потрескивание поленьев в камине.
За окном беззвучно сверкнула молния.
— Начинайте же!.. — громко прошипел кто-то, не выдержав.
Сидящие за столом разом оборотились на Зеллу. Она придала лицу мрачное и торжественное выражение, набрала в грудь воздуха и, внезапно смутившись, обиженно спросила:
— А что говорить-то?..
Ее голос вдруг показался всем таким обыденным, что наступившее напряжение тотчас спало. Всеобщий выдох, по залу побежали смешки, люди за столом тоже расслабились… Но тут донеслись запоздалые раскаты грома — и все тут же вновь испуганно притихли.
— Именем чистых сил неба заклинаю!.. — нараспев, низким голосом неуверенно начала импровизировать Зелла, театрально завывая. — Да пребудет с нами святая сила…
— По-моему, она что-то не то говорит, причем же здесь святые силы?.. — шепнула на ухо своей соседке тётя Розалия, сидевшая на стуле у самых дверей, но та лишь шикнула в ответ.
Снова свернула молния — необычайно яркая…
— Дух барона фон Гилленхарта! Появись!.. — входя в роль, продолжала певица. — Приди к нам!!.. — её голос поднялся до крика. — Приди!!!..
И тут, недовольно ёрзавшая на своём месте, тётя Розалия услыхала за дверью шаги… Вскочив, она с грохотом опрокинула стул, — все тотчас обернулись на неё… Ударил гром — кто-то вскрикнул… Медленно и беззвучно отворились тяжёлые двери — и сквозь проём, освещённый бледным призрачным светом молний, все увидели приближающийся странный чёрный силуэт…
— Каг-гла фон Гил-л-ленха-арт!!!.. — нестерпимо громко и раскатисто вдруг прогремело где-то под самым потолком, и эхо многократно ударилось о стены — и голос этот не мог принадлежать никому из находящихся в зале! — и многие божились потом, будто в самый этот момент сбоку от дверей на несколько кратких мгновений возник некто в белом парике и старинном камзоле, и ударил жезлом мажордома в каменный пол…
Буря распахнула окно, послышался звон разбитого стекла… Все закричали, повскакивали со своих мест, опрокидывая бокалы и стулья… Ворвавшийся ветер, гася свечи, подхватил со стола исчерченный белый лист с пентаграммой, и тот зловещей бабочкой вылетел в окно…
И вдруг… дали свет!
В ярких электрических огнях глазам потрясённых очевидцев предстала маленькая, насквозь промокшая горбунья в тёмном плаще с капюшоном, нагруженная дорожными сумками и чемоданами.
Несколько ошеломленная, она некоторое время молча исподлобья взирала на перепуганное сборище — многих поразили её огромные, удивительно яркие синие глаза, — а потом сказала:
— Лучше бы, конечно, кто-нибудь встретил меня на вокзале. Но всё равно — спасибо!..
(В этом месте — истерический смех и занавес…)
… Рио не знала, что месть — это блюдо, которое должно остыть, такие тонкости были ей не по возрасту, поэтому принялась за дядюшку сразу же.
Дядя Винки к этому времени прожил в доме Гилленхартов около пяти лет, лишь изредка отлучаясь куда-то по своим делам, и она достаточно хорошо изучила его привычки. Самым слабым местом противника была его страсть к обжорству. Ещё он любил дорогой парфюм, курительную трубку, красоток из кабаре «Фламинго», и свою красивую морскую фуражку — до того, как обосноваться в Зелёной Чаше, дядюшка четверть века прослужил капитаном небольшого торгового судна.
Фуражку и красоток обиженная племянница отложила на будущее, а вот с трубкой разделалась сразу, подсыпав в табак пороху. Дядюшка обычно курил на веранде, выходящей в сад, и сидя у себя в комнате возле открытого окна, Рио вдоволь насладилась его чертыханиями.
Но этого ей показалось мало… Когда-то Толстяк Дю по-приятельски поделился с ней секретом приготовления адской смеси, основным компонентом которой был горький перец. Настало время использовать полученные знания. Собственноручно приготовив приправу, — потом ещё с неделю слезала кожа на кончиках пальцев, — Рио терпеливо дожидалась подходящего момента. И он не заставил себя долго ждать… Как-то после обеда дядя Винки спустился в Кухню за добавкой. Шлёпнув себе на тарелку огромный кусок жареного мяса, украсив его зеленью и горкой гарнира величиной с маленькую Джомолунгму, дядюшка отвлёкся на мгновенье к пивному бочонку. Это его и погубило…
Присев рядышком на другом краю стола, Рио и Карапуз — брат не был полностью посвящен в детали преступления, ему отводилась роль зрителя, — чинно трудились над яблочным пирогом. Дядя, орудуя огромным ножом и вилкой, отправил в пасть первый кусок мяса, засопел, зачавкал… По его лицу градом катил пот — денек выдался жарким. Внезапно он побагровел и выпучил глаза.
— Что с вами? — испугалась тётка Матильда: она как раз присела напротив, чтобы выпить чашечку кофе.
Дядя замычал, не раскрывая рта, и замахал рукой — ничего, мол, не приставайте!.. Дети тихо прыснули со смеху.
— Может, водички? — не унималась Матильда. Втайне — и совершенно безответно — она питала к обжоре возвышенные чувства.
Дядя замычал еще яростнее и пропихнул в рот второй кусок — глаза его совершенно вылезли из орбит. Тогда Матильда — тоненькая, сухая, жеманная, — поднялась со своего места, дробно стуча каблучками обежала вокруг стола, и узкой ладошкой игриво пошлёпала дядюшку по необъятной жирной спине. Всё равно, что слона пощекотала соломинкой.
— А-ха-аа!.. — негодующе выдохнул дядюшка. Изо рта его вырвался язык пламени. — Ха-а… — нечаянно выдохнул он ещё раз, поворачиваясь в сторону назойливой помощницы, и огонь начисто слизал длинные локоны её парика.
— Караул!.. — завопила подлиза, срывая с головы опалённые остатки былой роскоши. Недолго думая, она бросилась к раковине и засунула голову под кран. — Хам!! Подлец!..
Не обращая внимания на её вопли, дядя Винки залил пожар во рту добрым глотком пива, и упрямо отрезал себе ещё мяса — не пропадать же добру!
Матильда, высоко подняв голову, с оскорблённым видом проследовала к выходу, неся в вытянутой руке обгоревший парик. Её каблуки высекали из каменного пола искры.
Дядя проводил её сердитым взглядом — глаза его, как-то слишком уж выпученные, налились кровью, — и снова уткнулся в тарелку. Сопя, кряхтя и постанывая, он расправлялся с её содержимым, точно полководец с неприятелем в захваченном городе — никакой пощады! — и нож скрежетал по фарфору, и яростными копьями вонзались в противника зубья вилки, и пиво расплескалось по столу, — и близок, близок конец сражения!.. Вот-вот запоют фанфары, рассыпется барабанная дробь, объявляя победу! Но тут дядюшкины глазки выпали прямо в тарелку…
Рио поперхнулась собственным смехом и замерла. Карапуз засунул большой палец в рот. Дядя Винки, не переставая жевать, машинально пошарил рукой перед собою и, найдя, облизал и засунул глаза туда, где им и полагалось находиться. Он даже не понял, что случилось:
— Надо же, какой острый соус… — пробормотал он. — Прямо глаза на лоб!..