Там, чуть в стороне от того места, где сходятся дорога, ведущая в Залесье и тропинка, бегущая от моста, и где однажды Джоэлю-сапожнику привиделась летящая ведьма — впрочем, утверждали, что он был изрядно пьян, — там, на поляне вдруг зашевелился огромный белый валун.
Филин глухо гугукнул: «Пора!..»
Взметнулось вверх земляное крошево, и на зов хищной птицы вытекла из-под каменной глыбы огромная змея. Трижды три раза обернулась она вокруг камня, свет луны заиграл на ее скользких боках… И стала гадина сжимать свои кольца, и трескался камень, и лопалась от страшного напряжения змеиная чешуя, но она лишь сильнее сдавливала валун и яростнее терлась об его острые края. Движения ее становились все более судорожными и стремительными — и вот, наконец, выползла из лоскутьев змеиной кожи черноволосая нагая женщина, и затихла без сил на жесткой измятой траве.
Филин повертел головой, — в его круглых глазищах отразилась луна, — слетел вниз и стал терзать клювом остатки змеиной плоти, настороженно поглядывая на неподвижное, молочно белеющее тело. Осмелев, он подобрался ближе и с шумом взлетел на голову лежащей, но она мгновенно ухватила его за толстые, обросшие пухом лапы. Птица дернулась и запуталась в длинных густых волосах своей мнимой жертвы, и вероломные руки тотчас безжалостно разодрали её пополам. Женщина запрокинула вверх лицо, залитое птичьей кровью, из ее груди вырвалось громкое шипение, но зрачки, устремленные в небо, остались пусты и черны — луна не отразилась в них…
Наутро Мэрион проснулась намного раньше обычного. Немного понежившись в постели, она внезапно осознала причину своего столь раннего пробуждения: Зелепусы!.. Теперь она вовсе не была так уж уверена, что поступила правильно, никому не сказав о вчерашней встрече, — ведь они все-таки неизвестно кто. А вдруг это — пришельцы?.. При этой мысли она прямо подпрыгнула. И если они — эти самые, то с какой целью они сюда «пришелились»?.. А может они какие-нибудь … ну, эти, как его… вирусы? Или бактерии?.. О тех и о других у нее было смутное представление. Поразмыслив, она поднялась, и осторожно, на цыпочках подкралась к коробке.
Зелепусы мирно похрапывали себе на кошачьей подушечке, и, кажется, не замышляли ничего дурного. «Лапусечки!..» — умилилась Мэрион. Но природная практичность тут же взяла верх: «Надо бы показать их кому-нибудь…» Тут она ненароком чихнула, и на нее тотчас уставились две пары блестящих голубых глаз. Ей стало неловко, что её застукали за таким делом, как подглядывание, и она торопливо предложила:
— Идемте пить чай с Бабушкой… Доброе утро.
Зелепусы переглянулись и, немного посовещавшись, вежливо ответили:
— Спасибо, но чай с бабушкой, пожалуй, нет. Лучше — с конфеткой.
Когда Мэрион спустилась вниз, Бабушка — седая, сухопарая, высокая и не по годам энергичная дама — уже была на Кухне. Она всегда вставала раньше остальных — никто, кажется, вообще не видел ее спящей.
Кухня представляла собой огромный круглый полутемный зал; его стены уходили вверх и в темноту. Откуда-то сверху из этой темноты свисал на толстых цепях большой котел, под ним был устроен очаг — самый настоящий, как раньше. В стенах были прорезаны узкие стрельчатые окна, между ними вдоль стен — старинная мебель: все крепкое, дубовое, украшенное искусной резьбой и цветными витражами. На полках среди посуды и всяких безделиц из серебра, хрусталя и фарфора, вид которых без лишних слов свидетельствовал о старинном происхождении, глаза ваши напрасно искали бы хоть малейшие следы века нынешнего: Бабушка не признавала никаких «электрических штучек», к тому же в Замке постоянно были перебои с электричеством. Единственное, с чем она смирилась на своей Кухне — так это газовая плита, стеснительно жавшаяся где-то в самом темном углу, да огромный двухдверный холодильник — бабушкин любимец.
Вот и теперь Бабушка — в длинном, отделанном кружевом платье, точно сошедшая со старинного портрета, — стояла перед котлом с серебряным черпаком в руке. Под крышкой котла громко булькала каша.
— Овсянка? — сморщила нос Мэрион.
— И тебе доброе утро, деточка! — укоризненно отозвалась Бабушка.
Тут каша забормотала еще громче и решительно полезла наружу. Бабушка сердито чмякнула её черпаком, овсянка испуганно спряталась обратно.
— Все равно ведь не съедят! — булькнула каша обиженно.
— Цыц!.. — строго ответила старая хозяйка.
Тут в Кухню вбежал Папа — в плаще и шляпе, но без ботинок. Прижимая к груди кейс, он потребовал себе гренок с сыром и мармеладом. Проглотив их штук пять и угостившись чашечкой кофе, он убежал. Папа всегда был слишком занят, обеспечивая своему семейству и куче нахлебников «достойный образ жизни». Он являлся главным управляющим местного филиала гигантской корпорации «Каролина», специализирующейся, главным образом, в области туризма, отдыха и развлечений. Долина славилась своими целебными водами и климатом — это-то и привлекло в свое время внимание Корпорации. Под началом Папы была сеть отелей, пансионатов, клиник, ресторанов, кафе и прочего, что обеспечивало обслуживание туристов, чьи деньги были практически единственным источником существования Города и его тридцати тысячного населения. В Городе отца уважали, — и не только за принадлежность к старой аристократической фамилии: он прилагал немало усилий, чтобы маленький городок процветал.
Вслед за Папой появился Карапуз. Заспанный, в длинной ночной рубашке, с горшком в руках. Бережно поставив посудину под стол, — не дай бог забудешь где, потом не сыскать! — он молча вскарабкался на высокий табурет и плеснул себе в чашечку кофейку. Для своих трёх лет её младший братик был на редкость самостоятельным ребенком. Поневоле… А как же иначе, когда не менее дюжины тетушек — своих и чужих — ежеминутно норовят принять участие в твоем воспитании! Почему-то, правда, ребенок при этом вечно оставался беспризорным.
Подперев кулачком толстую щеку, он принялся звонко болтать в чашке серебряной ложечкой. Бабушка поморщилась: что за манеры! Сестра же забрала у него чашку и пододвинула бокал с молоком. Умяв последовательно тарелку овсянки, пару плюшек и яблоко, Карапуз получил в награду шоколадку и, зажав ее в кулачке, сполз с табурета.
— Что нужно сказать, молодой человек? — напомнила Бабушка.
Карапуз приостановился. Подумал.
— Съем сам, никому не дам! — и удалился вперевалочку, волоча за собой горшок.
Мэрион поглядела ему вслед и небрежно заметила:
— Если мне дадут пару монет, — тут она картинно вздохнула, — я, так и быть, пригляжу за ним сегодня.
Но заработать ей не удалось. В Кухню ворвалась разноцветная разноголосая толпа — обитатели Замка спешили к завтраку. Почему-то утром все любили попить чайку здесь, а не в столовой. По-семейному, так сказать.
Последним приковылял Дедушка и с ходу потребовал «нацедить ему кружечку», на что Бабушка сухо заметила, что «ещё рановато!»
— А тортик? — с надеждой спросил дедуля.
— На ужин! — отрезала она.
Дедушка захныкал, но на это никто не обратил внимания. С тех незапамятных времен, как он внезапно появился в Замке — дальний разорившийся родственник, не оставлять же его на улице! — к его чудачествам и нытью привыкли. Собственно, он приходился Бабушке внучатым племянником, Дедушкой же его называли из-за почтенного возраста: лет ему было около девяноста… Вы спросите, сколько же Бабушке? Считалось, что бабульке где-то сто двадцать, но наверняка она кокетничала.
Круглый зал наполнился голосами, звяканьем посуды. Обсуждали последние сплетни и свежие новости. В основном, все разговоры сводились к грядущему Летнему Карнавалу. Это событие обычно привлекало массу туристов, но и для жителей Города дни Карнавала были не только работой, но и праздником. Дамы обсуждали предстоящие развлечения и свои будущие наряды, мужчины — прошедшие скачки. В нестройный гул голосов рефреном вплеталось тоненькое: «Тор-ти-ик!..»
Спустя час с чаепитием было покончено, всё стихло, и за столом остался только Дедушка, словно рыба, выброшенная на берег схлынувшим приливом. Оглядев разгромленный стол, он сложил худые ручки на толстом животике, и в последний раз тихонечко спросил:
— Тортик?.. — в его надтреснутом голосе слышалось легкое торжество: последнее слово осталось за ним.
Из котла выглянула каша. Не заметив дедушку, она осторожно полезла наружу.
— Говорила ведь: есть не станут!.. — пробурчала она, шлепая к выходу. На полу после нее оставались влажные следы.
Дедушка озадаченно проводил ее взглядом, хотел что-то сказать, но, не вспомнив нужных слов, безнадежно махнул рукой, кряхтя, поднялся, прихватил из чьей-то чашки размокший кусок плюшки и заковылял следом. В опустевшей Кухне воцарилась тишина.
Зелепусы, подкрепившись остатками ее завтрака, снова спали. Рио заглянула под кровать:
— Присмотри-ка тут за ними, да не попадайся нашим на глаза!
— А что будет? — полюбопытствовал удав.
— Ну-у… — задумчиво протянула она, — у Мамы случится очередной обморок, у тетки Люсильды — инфаркт. А остальные покинут наш дом навсегда. Вот было бы здорово!.. Главное, чтоб тебя Бабушка не застукала, а то она сразу найдет тебе Полезное Применение. Так что не высовывайся, если не хочешь остаток дней провести в качестве … м-мм… веревки для белья.
Удав не ответил, подобное он выслушивал по сто раз на дню. Он считал себя умнее девчонки, просто никогда не говорил ей об этом: он был вежливый.
Нахлобучив панаму, Рио спустилась во двор. На каменных плитах, поросших травой, играл Карапуз: лежа на животе, все еще в ночной рубашке, он сосредоточенно возил по выщербленным камням маленький автомобильчик. При этом он так громко рычал, что казалось, будто во дворе Замка происходит настоящее авторалли.
— Пойдем погуляем? — предложила сестра.
Малыш с готовностью поднялся и протянул грязную ручонку:
— Идем!
— Фу, какой ты замарашка! — сморщилась Рио и вытерла ему замурзанную мордашку подолом его же рубашки. — Ну вот, так гораздо лучше, — удовлетворенно заметила она, когда грязь была размазана равномерно и уже не так бросалась в глаза. — Надо бы тебя переодеть…