Охотникам это тоже казалось забавным, и они приняли симпатичного малыша в свою маленькую компанию.
Идиллия окончилась внезапно.
Однажды, вооружившись невесть где раздобытыми отвёрткой и молотком, Карапуз решил помочь «большим дядям» в настройке аппаратуры.
— Как я теперь должен работать?! — спустившись в Кухню, визжал Питер. — Это — уникальнейшая аппаратура!!! Понимаете вы?.. У-ни-каль-ней-шая!! И кто возместит мне убытки?!
— Не смейте на меня кричать, — с достоинством отвечала Бабушка, успокаивая хлюпающего «помощника». — По поводу всех вопросов, касающихся материальной стороны дела, обращайтесь к нашему адвокату. И выбирайте выражения, молодой человек! Вы находитесь в частных владениях!
Карапуз, приободрённый поддержкой Бабушки, исподтишка показал «дядьке» язык. Это почему-то привело «дядьку» в полное исступление: подскочив к Бабушке, он сунул ей коробочку-датчик чуть не в лицо — коробочка тут же взорвалась от треска, лихорадочно замигав красными огоньками.
— Частные владения?! — завопил он, брызгая слюной. — Да знаете ли вы, что настоящий Гилленхарт здесь только один?! Я всех вас выведу на чистую воду, чертовы самозванцы! Прокля…
Он не успел договорить.
Каменный грифон на барельефе за его спиной вдруг ожил, отделился от стены и, хищно взмахнув крыльями, откусил ему голову.
«…Никто и ничто, родная, не нарушит твой покой в этих стенах…»
Послышались ли тем, кто был там, эти слова или то был просто ветер?..
В тот же миг Дуния, издав дикий вопль, взмахнула боевым топором, и каменная тварь рассыпалась на тысячу мелких осколков. Карапуз с перепугу залез под стол. Две тётушки из пяти случившихся в ту пору на Кухне дружно упали в обморок. Остальные три решили подождать, чем дело кончится. Крик привлёк внимание всех, кто находился в Замке. Мэрион и Толстяк тоже прибежали на шум.
Последними на место трагедии спустились товарищи погибшего. Странно, они были на удивление деловиты и невозмутимы, словно бы ничего особенного и не произошло.
— Всем оставаться на своих местах! — вежливо, но властно приказал один из них, доставая из кармана телефон.
Второй молча встал у выхода, как бы давая понять, что без его согласия никто отсюда не уйдёт. От их непонятного спокойствия стало ещё страшнее.
— Вы звоните в полицию? — робко спросила тётка Люсильда.
— А надо ли? — улыбнулся тот, что был с телефоном, и негромко произнёс в трубку, обращаясь уже к невидимому собеседнику: — У нас проблема. Приезжайте.
Воцарилось молчание.
— Смотрите, крови-то и нет!.. — прошептал кто-то, когда сгустившаяся тишина стала совсем невыносимой.
Взоры всех собравшихся и так были прикованы к обезглавленному телу, и потому никто не заметил, когда и как среди них появился высокий бородатый незнакомец. Рио и Толстяк тотчас узнали этого человека, и постарались спрятаться за спинами взрослых. Узнала бы нежданного гостя и Каггла, но она в тот час была совсем в другом месте.
В то утро, едва рассвело, Каггла снова отправилась на Холмы.
Сонная Долина лежала перед ней как на ладони — нежная прозрачная акварель, рождённая единым взмахом кисти Великого Художника: зелёная чаша, до краёв налитая парным молоком тумана, и сквозь туман — тягучие извивы реки, тёмная кромка леса, пожар рассвета на снежных вершинах далёких гор.
Но её душа осталась безучастной — она больше не чувствовала прежнего вдохновения.
Казалось, ничего не изменилось с того дня, когда она побывала в Пещере Тролля. Окружающие не заметили перевоплощения — хозяин Пещеры предупреждал, что они и не вспомнят о её былом уродстве. Первые дни Каггла не отходила от зеркала, любуясь собой. Потом восторг сменился досадой: горб исчез, но красавицей она так и не стала… Поэтому или по какой другой причине, но не заметила она, что потух свет её глаз, волшебным образом озарявший лицо, и взгляд стал другим, и улыбка… То, что раньше вызывало восторг, гнев, печаль, умиление — теперь не находило в душе её никакого отклика. Она чувствовала себя высохшим ручьём: ещё недавно дарил он жизнь и радость живущим на его берегах, а теперь русло засыпает гнилая листва и жадный песок.
За всё приходится платить — и Пещера взяла свою цену.
Только Каггла не понимала этого: она не помнила себя, прежнюю, и злилась, ощущая внутри пустыню, и удивлялась пустоте мира.
Вот и теперь: она пробыла на Холмах до полудня, пытаясь воскресить былое, ощутить прежний трепет и благоговение перед великой красотой природы, чтобы потом выплеснуть накопившееся на холст, но тщетно.
Не заходя домой, она отправилась в Город: не хотелось видеть никого из близких, точно они были в чём-то виноваты… Бродила по улицам. Повстречалась знакомая компания — её затащили в кабачок, угостили вином. Когда голова слегка закружилась, она осмелела и спросила, мол, как я вам теперь?.. Захмелевшая компания, ничего не поняв, дружно сдвинула в её честь бокалы. Ей стало грустно: оказывается, счастьем нужно делиться, а ей было не с кем.
После поехала к Театру. Её узнали и предоставили ложу для почётных гостей. В антракте она и встретилась неожиданно с той, что указала ей дорогу к Пещере.
— Как насчет уговора? — спросила та без долгих предисловий.
— Я пробуду здесь до конца лета, — рассеянно отвечала художница, занятая своими мыслями. — Если есть желание — запасайся всем необходимым. Тут, кстати, есть хороший арт-салон. О времени договоримся. Может быть, я и поднатаскаю тебя чуть-чуть…
— Ты собралась учить меня рисовать?! — рассмеялась искусительница, да так звонко, что на них стали оглядываться. — Вот умора!..
Каггле вдруг стало нехорошо. Перед глазами отчетливо встали картины той ночи в Пещере, и она впервые осознала, что всё произошедшее там — реальность. Это был вовсе не сон, и не детская сказка, как ей казалось до сих пор. Господи, куда же она вляпалась и чем придётся теперь расплачиваться?!..
Прозвенел звонок и людская река разъединила их.
Каггла машинально вернулась в ложу. Села в кресло. Сзади кто-то кашлянул, она вздрогнула, обернулась… Из-за полуоткрытой двери, ведущей в коридор, тянуло холодом: она постаралась устроиться в своем кресле так, чтобы краем глаза держать дверь под наблюдением. Потом ей подумалось, что лучше бы незаметно уйти, но, выглянув в коридор, почувствовала, что не в силах заставить себя преодолеть пустое, ярко освещённое огромными люстрами пространство в одиночестве. К тому же, за пределами театра её поджидала ночь, и она решила, что лучше будет уехать домой с кем-нибудь из своих. Вернувшись на место, она попыталась сосредоточиться на том, что происходило на сцене, но не получалось. Мыслями она всё время возвращалась к недавнему разговору, и вдруг поняла, что боится его продолжения…
В холле у гардероба она столкнулась с Красавчиком. Он был не один, но Каггла буквально вцепилась в него и потребовала, чтобы он проводил её домой.
— Мне что-то нехорошо! — умоляюще сказала она, и слова эти были всего лишь бледным отражением ее состояния.
Красавчик попробовал отвертеться, но не тут-то было: напрасно он, продолжая улыбаться, делал так некстати подвернувшейся родственнице всяческие знаки — Каггла не собиралась сдаваться:
— Не можешь же ты меня бросить?
— Мы посадим тебя в экипаж.
— Нет! Я не доеду одна! — стояла на своем настырная девица.
Она и вправду выглядела неважно, так что даже спутница Красавчика начала укорять юношу в эгоизме, и он уже почти уступил двойному натиску, но тут случилось непредвиденное.
Из толпы зрителей появилась та, кого Каггла меньше всего хотела бы видеть.
Красавчик мгновенно воспрянул духом, и не успела Каггла и рта раскрыть, как он уже перепоручил её заботам неприятеля:
— Вы домой? — быстро проговорил он, включив на полную мощь всё свое обаяние. — Прихватите, умоляю, заодно и нашу знаменитость — она плохо себя чувствует. Я бы и сам, но… — и подмигнул, незаметно указывая глазами на свою пассию.
— Бедняжка! — сочувственно произнесла искусительница. — Конечно, мы поедем вместе! — и приобняла её за плечи.
Каггла резко, почти грубо, высвободилась из её объятий: ей на мгновение показалось, будто по коже скользнула змеиная чешуя! — и хотела убежать, но видя удивлённые лица своих собеседников, растерялась. Как объяснить им, что происходит?.. Да и не поверят они!
Момент был упущен.
Каггла тоскливо посмотрела вокруг. Её противница осталась спокойна — жертве некуда деться.
Высокая, эффектная, в тёмном блестящем платье, с распущенными волосами, она казалась королевой. Королевой Зла… «Куда уж серому воробышку тягаться с такой..!» — обречённо подумала горбунье. И соперница почувствовала её слабость. Мимолетная улыбка торжества скользнула по красивым губам, и тут же исчезла, уступив место маске искреннего участия:
— По-моему, тебе и в самом деле нужна помощь! — заботливо проговорила она. — Идёмте же! Красавчик, распорядись насчет экипажа!
Они вышли на улицу. Каггла двигалась как во сне. Звуки исчезли, время замедлило свой бег, разъяв движения на части: перед ней словно прокручивали замедленные кадры немого кино, и она сама была участницей сего странного действа. Вот перед ней появилась лошадиная морда — тёплая, бархатная, с влажными губами; она отчётливо рассмотрела, как трепетали, вбирая воздух, звериные ноздри… Придвинулся глянцевый бок кареты… чёрный провал распахнутой дверцы… свет фонарей… Кто-то услужливо помог ей взобраться на ступеньку: так, верно, всходят на эшафот…
Она обернулась и встретилась взглядом со спутницей Красавчика. Ей показалось, та что-то почувствовала… Но чужая рука легонько подтолкнула её вперёд — и дверца захлопнулась, отрезав путь к спасению.
Экипаж скрылся за углом, а молодая пара всё ещё глядела ему вслед.
— Пойдем, — потянул свою спутницу Красавчик. — Мы и так опаздываем…
— Ты уверен, что всё в порядке? — в сомнении спросила та.
— Конечно! — заверил юноша. — Что с ними может случиться?..