Посетительница достала из складок платья кусочек сыра. Крыса было заинтересованно зашевелила длинным блестящим носом, но оценив скромные размеры подношения, обиделась:
— Взятка должностному лицу?
Неизвестно, чем закончилось бы их препирательство, но из стены вдруг вышел человек в тёмном.
— Прекрати паясничать, — коротко приказал он Крысе, — и займись делом.
Словно по мановению волшебной палочки кабинет тут же преобразился. Окна закрыли тяжёлые парчовые занавеси, на мраморный пол лег пушистый ковёр, убогая казённая мебель исчезла — взамен у стен встали дубовые шкафы, чьи полки ломились от толстых фолиантов в роскошных переплётах. В углу вокруг низенького столика появились большие кожаные кресла. Человек в тёмном сделал приглашающий жест:
— Прошу!..
Каггла осторожно опустилась в необъятные недра кресла. Оно оказалось на удивление мягким и уютным. Ее товарка присела напротив. Человек в тёмном остался стоять.
На столе появились бокалы и красивая бутыль, покрытая паутиной.
— Итак, — произнес незнакомец, ловко откупоривая бутылку и разливая вино, — в чём суть вашего дела?
— Родовое проклятье… — торопливо произнесла спутница Кагглы.
— Понимаю, — он покрутил бокал в руке, наблюдая, как по его стенкам медленно стекают «винные слёзки», потом поднёс его к губам и сделал глоток. Каггла, совершенно сбитая с толку, последовала его примеру. Вино оказалось превосходным. — Вы хотите, чтобы я снял его?
— Нет… — держа бокал в руках и водя пальцем по его краю, искусительница тщательно подбирала слова. — Предметом нашей сделки был некий дар, полученный родом Гилленхартов в результате наложенного заклятия. Я оказала моей… гм… подруге одну услугу, и теперь в качестве компенсации хочу получить этот дар себе. Так, как это было оговорено заранее.
— Что же, — сказал человек в тёмном, — дело пустяковое. Прямо сейчас и составим договор.
Крыса, одетая теперь в широкую мантию и судейскую шапочку, стоя у высокой конторки, торопливо строчила пером.
— О чём вообще идёт речь? — возмутилась Каггла. — Может, объясните мне наконец?..
— Пожалуйста! — засуетилась Крыса и, подбежав к ней на задних лапках, с лёгким поклоном протянула лист бумаги.
Каггла торопливо пробежала глазами по строчкам:
— Ничего не понимаю! — и, скомкав, отбросила листок.
— Ну-ну! — успокаивающе произнес незнакомец. — Не надо нервничать… Позволите, я закурю? — и достал из кармана трубку.
Крыса проворно поднесла хозяину зажигалку, обиженно посверкивая глазками на столь импульсивную клиентку.
— В документе нет никакого подвоха, — продолжил он, пуская к потолку ароматный клубок дыма. — Наша адвокатская контора имеет солидную тысячелетнюю, я повторяю — тысячелетнюю! — репутацию. За это время нам довелось оформить немало сложных дел, и, поверьте, наши клиенты всегда оставались довольны.
Но Каггла уже не слушала его: она вдруг ощутила в подушечках пальцев лёгкое покалывание, и увидела, как на их кончиках появились голубоватые искорки. Словно крохотные звездочки, они стекали с пальцев и рассыпались в пространстве сверкающими брызгами.
— Так вы согласны? — спрашивал между тем адвокат. Его голос доносился до неё будто издалека.
Не отвечая, она подняла руки над головой и, поворачивая кисти то так, то эдак, откинулась в кресле, любуясь алмазными каплями на своих пальцах. Она чувствовала, как исчезает гнетущий изматывающий страх, что мучил её последнее время, и на смену ему рождается неизъяснимое по своей прелести чувство собственной силы и превосходства над окружающим миром, доселе совершенно ей незнакомое.
Крыса тем временем разгладила измятый лист и положила его на столике перед черноволосой:
— Подпишите вот тут… и вот тут…
— Кровью? — спросила искусительница.
— Ну, что вы! — захихикала Крыса и замахала лапками. — Кровью только на предмет продажи души! А так, зачем же? Вот, извольте, ручка… Угу… И вот тут…
Черноволосая поставила жирный росчерк, и Крыса, обежав столик, положила листок перед Кагглой.
— Теперь вы! — умильно просюсюкала она, тыкая когтем в уголок листа.
Но Каггла даже не взглянула. Небрежным движением руки она оттолкнула бумагу от себя, и злополучный листок, скользнув по столу, медленно спланировал на пол.
— Я не стану ничего подписывать, — спокойно сказала она. — Все моё — останется при мне.
Крыса так и остолбенела, разинув пасть.
— Что?! — взвизгнула черноволосая. — Да как ты смеешь?!
— Разве я что-нибудь обещала? — усмехнулась художница.
Противница задохнулась от ярости. Бокал в её руке треснул — так сильно она сжала стекло! — и его хрустальная ножка жалобно звякнула о столик.
— Браво! — негромко сказал адвокат, и похлопал в ладоши. — А вы не так глупы, как я было подумал… Браво! — и откинувшись в кресле, он весело подмигнул ей.
Черноволосая, сжав кулаки, — между пальцами правой руки у неё потекла кровь, — угрожающе надвинулась на обманщицу.
— Обещала ли ты?.. — хрипло переспросила она, в её глазах вспыхнули багровые огоньки. — Хочешь, чтобы я освежила твою память?..
— Зачем? — презрительно отозвалась художница. — С памятью у меня все в порядке. Я просто передумала.
Черноволосая растерянно посмотрела на адвоката. Тот невозмутимо курил, пуская кольца.
— Послушай, — примирительно и торопливо заговорила она, — ведь я выполнила уговор, неужели ты окажешься такой неблагодарной? Или тебе мало?.. Тогда скажи, чего ты ещё хочешь?!
— Я хочу, — четко и раздельно проговаривая каждое слово, ответила Каггла, — чтобы ты пошла к черту и оставила меня в покое!
— Но этот дар — твое проклятие!
— Пускай. Зато — моё.
В бессильной злобе черноволосая огляделась по сторонам. Крыса торопливо бочком-бочком отбежала подальше.
— Погоди! — выдохнула она. — Ты ещё пожалеешь об этом! — и выскочила за дверь, хлопнув напоследок так, что та едва не слетела с петель.
Каггла вопросительно посмотрела на адвоката. Ей было непонятно, что делать дальше и как попасть теперь домой. Хотя это её совсем не пугала.
— Я восхищён! — лёгкая улыбка тронула его губы. Он разлил оставшееся вино: — За вас!
— Думаю, мне пора… — сказала Каггла, когда они поставили опустевшие бокалы.
— Не смею задерживать, — вежливо отозвался человек в тёмном. — Но если вы не сильно торопитесь, мы могли бы где-нибудь посидеть и отметить наше знакомство.
Каггла так и не поняла, как они очутились вдруг в незнакомом уютном ресторанчике, где подавали на больших подносах печёную рыбу в золотистой корочке: её разделывали ещё живую, доставая из огромного бассейна, и трепыхающуюся клали на раскалённые угли огромной жаровни тут же прямо в зале, и рыба, умирая, смотрела печальными глазами и танцевала, беззвучно подпевая самой себе… Но Каггла не чувствовала жалости — наоборот, этот танец пробуждал в ней какой-то первобытный аппетит. Они много смеялись, болтали, пили чудесное вино. Ей было хорошо.
После он на машине отвез её к мосту.
— Вы сорвали мне выгодную сделку, — улыбаясь, сказал он на прощанье. — Но вечер удался!
Когда Каггла, уходя, оглянулась — его уже не было. Она постояла немного, облокотившись на деревянные перила моста, посмотрела на воду — уснувшая река была спокойна и безмятежна. Растворившись в ночи, почти невидимый, сонно ворочался на её берегах спящий лес. На перине из призрачных облаков дремала круглая луна.
Она неторопливо побрела прочь, чувствуя, как проходит эйфория и наваливается приятная усталость. Каггла была уже в самом конце моста, когда за её спиной что-то неуловимо изменилось. Ещё не осознав толком опасности, она инстинктивно метнулась в сторону — и прямо у её плеча рассекли воздух стальные лезвия длинных когтей.
На её счастье, экипаж, на котором они приехали, был ещё на месте.
— Что-то вы долго гуляете… — начал было заспанный возница, но увидев то, что приближалось к ним, осёкся и вытянул свою лошадёнку кнутом.
Лошадка, коротко заржав, встала на дыбы и с места рванула в карьер. Карета подпрыгивала на ухабах, навстречу неслись деревья, огни, дома… Она высунулась в открытое окно — в лицо ударил ветер… Ей стало весело. Весело и тревожно, совсем как тогда в Пещере. Только в ту ночь она была гостьей на чужом пиру — отныне же она будет Королевой бала.
…Али первым заметил парус. Им оставалось только уповать, что их тоже увидят — ни кричать, ни махать руками сил уже не было. Их увидели… Судно изменило курс. Но спасение приближалось невыносимо медленно. Когда их подняли, наконец, на борт, Юстэс потерял сознание.
Очнулся он от невыносимой вони. Ощупав вокруг руками, он понял, что лежит на полу на куче тряпья. Привыкнув к темноте, разглядел, что вокруг стоят какие-то бочки, ящики… Попытался встать, но пол предательски уходил из-под ног — он не сразу вспомнил, что находится на корабле. Позвал Али, тот не откликнулся. Собравшись с силами, попытался найти выход, но обнаруженный им люк сверху над головой был заперт. Он поколотился о широкие доски:
— Эй, кто-нибудь! — ему не ответили.
Он попытался уснуть. Но невыносимо хотелось пить, все тело болело, да и пустой желудок требовал своё. Когда же наконец стал задремывать, наверху зашумели, люк над головой распахнулся, и чей-то грубый голос на его родном языке приказал:
— Вылазь! Слышишь, нет?..
Шатаясь от слабости и качки, Юстэс ухватился руками за края отверстия. Попробовал подтянуться, но сорвался. Наверху захохотали… Стиснув зубы, он повторил попытку и приподнялся на локтях над люком. В глаза ударил слишком яркий с непривычки солнечный свет, так что слёзы потекли, и он невольно зажмурился. Кто-то схватил его за шиворот и помог вылезти. От свежего воздуха ещё сильней закружилась голова, и он едва не упал. Люди, столпившиеся вокруг — человек пять или шесть самой пёстрой наружности — засмеялись.
— Харди, веди этого сосунка к капитану, пока он не окочурился! — сказал один из них.