ей не хотели ничего показывать.
— Давай-ка займёмся обедом, — предложили Каггла, когда они обошли весь двор, на что ушло немало времени, — а потом прокатимся верхом.
— А ты умеешь? — усомнилась Рио. Насколько она помнила, тётка никогда не принимала участия в конных прогулках.
— Вообще-то нет. Но можно запрячь возок…
— А ты умеешь? — словно испорченная пластинка повторила племянница.
— Что там сложного? Не боги горшки обжигают… Сообразим как-нибудь, — неуверенно возразила Каггла.
— Ты лучше бы сообразила, как нам отсюда выбраться! — хныкнула Рио и, развернувшись, помчалась к крыльцу.
— Не я нас сюда затащила, — тихо напомнила ей вслед художница, но девочка её не услышала.
Вернувшись, они обнаружили в зале, служившем им приютом, маленький серебряный колокольчик — он стоял себе на столе, где они завтракали, так, словно был тут всё время.
— Как мы его раньше не заметили? — удивилась Каггла.
— Видишь! — обрадовалась племянница. — Что я говорила? Не всё здесь так уж прекрасно!
— А вот сейчас посмотрим! — решительно сказала тётка, и решительно затрясла колокольчиком. Чистая мелодичная трель прозвучала в огромных пустых покоях немного жутковато.
— Перестань! — попросила Рио.
Каггла опустила колокольчик, но тяжёлые двери вдруг распахнулись, и в зал вошел низенький сгорбленный человек в ливрее. При виде его наши путешественницы разом попятились: лицо незнакомца было человеческим лишь наполовину. Высокий лоб и большие, зелёные с желтинкой, глаза принадлежали человеку, а вот ниже это была заячья морда — пушистая, усатая, с короткой верхней губой и чересчур выдающимися передними резцами.
— Чего изволите? — пришелец склонился в низком поклоне, голос у него был тоненький и не страшный. — Как почивали?.. — Он, похоже, нисколько не был удивлен их наличию.
— Вы кто такой? — очнулась первой Мэрион.
Но говорящий заяц не удостоил ее ответом. Зато когда этот же вопрос повторила Каггла, он прямо-таки в струнку вытянулся:
— Меня зовут Пьеттро, госпожа хозяйка! С Вашего позволения — я здесь главный над слугами.
«Хозяйка?!» — возмутилась про себя Мэрион, но вслух ничего не сказала.
— Над слугами? — переспросила Каггла. — Здесь есть кто-то ещё?
— Само собой… — загадочно, как ей показалось, усмехнулся Пьеттро, но тут же придал морде подобострастное выражение. — Так чего изволите?
Каггла покосилась на серебряный колокольчик.
— Э-э … любезный, пусть нам запрягут лошадей!
— Что ты с ним разговариваешь? — прошипела Рио, и шёпотом же присоветовала: — Скажи ему, пусть убирается отсюда!
Пьеттро бросил на девочку быстрый непонятный взгляд. Тётка незаметно пихнула непрошеную советчицу локтем и, натянув на лицо улыбку, повторила вежливо:
— Да, пусть запрягут лошадей: мы хотим осмотреть округу.
Слуга снова согнулся в поклоне и негромко хлопнул в ладоши. Чьи-то невидимые руки тотчас принялись убирать со стола, а Пьеттро, продолжая кланяться, пятясь, вышел из комнаты.
Спустя полчаса они неслись в возке по заснеженной дороге. Присутствие невидимого возницы не располагало к разговору, и они молча глазели по сторонам. Зимняя долина казалась безжизненной — лес, снег, тишина… Только шорох полозьев да пофыркивание лошадей. Нигде ни малейших признаков жилья… Дорога убегала в бесконечность — Каггла потеряла счёт времени, а вокруг ничего не изменилось — только тишина, да снег, да замёрзший лес.
— Поворачивай домой! — приказала она, не выдержав, неизвестно кому, и возок послушно развернулся обратно.
В Замке царила суматоха. Невидимые слуги вовсю суетились на кухне, откуда тянулись соблазнительные запахи, украшали залы, расставляли длинные столы, зажигали свечи.
— Что происходит? — спросила Каггла у Пьеттро, послушно явившегося на требовательный зов колокольчика.
— Вечером будут гости, — невозмутимо пояснил заяц.
— А мы их звали?.. — встряла Мэрион. Её насторожило это сообщение.
Пьеттро снова не удостоил её ответом, — он вообще смотрел на неё, как на пустое место, отчего Мэрион приходила в крайнее негодование.
— Гости так гости, — пожала плечами Каггла. Ей уже успело наскучить их вынужденное одиночество. — Может, попадутся нормальные люди.
— Как же! — буркнула Мэрион.
Солнце укатилось за горы — зимний день умирает быстро. Ожили и зашевелились ранние сумерки — сотни зажженных свечей их не пугали. Жадные язычки бледного пламени лишь дразнили темноту, и самые смелые из теней то и дело задевали краями плащей острые пики восковых стражей. За стенами замка пела вьюга. Каггла и Мэрион, притихшие, сидели за столом, поближе к яркому огню камина.
— Наверное, про нас забыли, — предположила девочка, когда молчание слишком затянулось.
Тётка не ответила. Мэрион потянулась к колокольчику.
— Не надо… — довольно резко приказала Каггла. — Меня от этого зайца прямо в дрожь бросает!
— А я думала, тебе понравилось! Госпожа хозяйка… госпожа хозяйка! — передразнила девчонка тоненький голосок усердного слуги. — Тьфу!.. И вообще, почему это он тебя называет хозяйкой?
— Потому что я старше! — рассудила Каггла.
Мэрион только собиралась ещё что-то сказать, как перед ними из темноты бесшумно возник Пьеттро.
— Госпожа не желает ли переодеться к ужину? — вежливо спросил он. — Гости уже скоро прибудут.
Каггла подумала и решила, что желает.
— Извольте, я покажу госпоже её гардеробную! — согнулся в поклоне заяц.
Девочку он, конечно, не пригласил, но Каггла взяла её за руку, и они пошли за слугой. Пройдя чередой тёмных залов, где стоило только переступить порог, тотчас вспыхивали прямо в воздухе разноцветные огни, спутники оказались в большой комнате, битком набитой разными нарядами и разными безделушками, что так дороги сердцу любой женщины.
— Красота!.. — восхитилась художница, с интересом перебирая роскошные платья, великолепно отделанные драгоценностями, кружевами и ручной вышивкой. — Какая чудесная работа! Нет, вы посмотрите — какое великолепие!
Мэрион не очень-то уважала разные там юбки-кофточки — нет ничего лучше джинсов! — но и она была вынуждена согласиться с мнением тётки.
— А мне что надеть? — капризно спросила она, когда Каггла в очередной раз подошла к зеркалу.
Заяц, брезгливо оттопырив губу, изумлённо вскинул брови: он, похоже, несказанно удивился её вопросу:
— Тебе?.. — и сморщился так, будто разжевал лимон. Мэрион почувствовала жгучее желание оборвать ему усы.
Накалившуюся обстановку разрядила «госпожа хозяйка»:
— Пьеттро, — властным тоном распорядилась она, словно всю жизнь только и делала, что командовала полчищем слуг, — подберите что-нибудь для девочки!
— Как вам будет угодно, госпожа! — тотчас повиновался заяц, и не одного мускула не дрогнуло на его лице (или — морде?) покуда он возился с обновками для Мэрион.
Зато девчонка оторвалась по полной программе, заставив его бессчётное количество раз менять ей наряды, излазить все сундуки, коих тут было превеликое множество, и ещё столько же раз сбегать на кухню за сладкой водичкой. А когда она взглянула на себя в зеркало, то очень пожалела, что её не видит сейчас никто из знакомых: сквозь зеркальные глубины на неё смотрела прехорошенькая принцесса!
Каггла же выглядела настоящей королевой!
Где-то далеко часы пробили восемь.
— Пора! — глухо сказал Пьеттро, и Рио почувствовала, как её отчего-то пробрало холодком.
— Пристанем к берегу? — предложил Харди, когда совсем стемнело.
— Нет! — отказался Ла Мана, и пиратский корабль продолжил свой путь в неизвестность.
Среди ночи они сели на мель.
— Сто чертей! — выругался капитан, словно собирался с кем-то посчитаться за такое невезение, — Коротышка, Бекет и Харди — караулят, остальные — спустить якорь и на боковую! Оружие держать наготове!
Приказание было исполнено тотчас. Люди вповалку улеглись прямо на палубе. Юстэс какое-то время вслушивался в ночные шорохи и звуки: за бортом тихо плескалась вода, в лесу заунывно кричала какая-то птица, измученный корабль скрипел и жаловался на судьбу, но вскоре усталость взяла верх и юноша уснул.
Его разбудил Харди:
— Здоров храпеть! Капитан велел сменяться.
Заткнув за пояс кинжал, тот самый, что выручил его во время схватки с капитаном, Гилленхарт отправился на корму.
Светало… Над водой клубился туман. Река в этом месте сильно сужалась, и кромка леса подступала совсем близко. Юстэс поёжился: куда-то их занесло?.. Он долго всматривался в тёмные провалы между деревьями, но вскоре стал клевать носом.
— Не спи, красавчик! — хриплый голос капитана был почти дружеским.
Ла Мана присел рядом. У него были воспалённые глаза человека, проведшего не одну ночь без сна. Юстэс заметил в его чёрных кудрях седую прядь. Капитан расценил его взгляд по-своему:
— Стоит пока забыть о личных счётах, — сквозь зубы процедил он. — Сейчас лучше держаться друг друга, — и потёр багровый шрам на груди.
— Может, и так, — коротко согласился Гилленхарт, положив руку на рукоять кинжала.
От Ла Маны не ускользнул этот жест, и он криво усмехнулся:
— Не беспокойся, парень, я долги не прощаю! — поднялся, и уходя, добавил: — Гляди в оба! Ночью пропал Бекет…
Загадочное исчезновение товарища привело оставшихся в уныние.
— Я бы ему кишки выпустил наружу! — кипятился Коротышка, уверенный, что Бекет просто-напросто сбежал.
— Оставаться на этой разбитой посудине нет смысла, — рассудил Ла Мана. — Торчим здесь у всех на виду…
Было решено перебираться на берег. Харди и еще двое кинулись вниз. Коротышка проводил их презрительным взглядом и, сплюнув, быстро разделся, увязал сапоги и одежду в узел, приладил его на плечах, и зажав в зубах нож, ловко спустился по якорной цепи в воду. Ла Мана и Гилленхарт последовали его примеру. Чуть отплыв, Юстэс обернулся: на палубе показался Харди — он тащил большой узел.