— Это не так уж мало! — возразил Дарквиш. — На Вас с надеждой смотрят подданные — они и есть ваши дети.
— Да? — королева усмехнулась. — Так поменяемся местами, а?.. — и пространство зала разрезала тонкая быстрая молния.
Пол возле самых ног советника вспух и в камне пролегла глубокая полоса с оплавленными краями. Глядя прямо ему в глаза, королева послала ещё один разряд — на этот раз молния сверкнула чуть выше его головы. Рука Дарквиша сама потянула меч, но, опомнившись, он с силой вогнал оружие обратно в ножны. Но Чара снова взмахнула жезлом — и он принял вызов…
Электрические разряды следовали один за другим — всё пространство зала покрылось пульсирующей сетью голубых росчерков. Но Дарквиш был опытным воином и расстояние между ним и противником неумолимо сокращалось. Сначала поединок казался ему забавой, но потом он понял, что удары направлены прямо в него!.. Меч — ничто в сравнении с громобоем, и его спасали только ловкость и скорость. Изменяя прямо в воздухе направление своих прыжков — искусство которым он владел в совершенстве — Дарквиш уворачивался от разящих молний, пока на нём не загорелся плащ. Тогда он сорвал пряжку, и успев скомкать горящую ткань, швырнул огненный ком прямо в лицо поединщику. Королева замешкалась, отмахиваясь от летящего на неё огненного покрывала, и он, пользуясь этим, мгновенно послал вслед за плащом кинбассу.
Тонкая, длиной с два пальца, тяжёлая свинцовая палка с утолщением на конце ударила королеву по руке, и она выронила свое страшное оружие. Громобой откатился в сторону — в стене от его луча образовалась сквозная дыра. Прижав к груди ушибленную руку, она потянулась за ним другой рукой, но не успела: Дарквиш сбил её с ног и приставил к горлу меч.
На какое-то мгновение их взгляды встретились. В её глазах светились одновременно и торжество, и насмешка, и еще что-то, чему не мог подобрать точного определения… Горечь сожаления? Печаль расставания?.. Или ему лишь показалось?
— Я победил!.. — тяжело дыша, сказал воин, убирая меч, — на её нежной коже остался след — и подал повелительнице руку.
— Ты — проиграл! — жёстко ответила она, поднимаясь, и нарочно не замечая его руки. — Стража!.. Взять его! — сказала, точно псам скомандовала, и в ту же секунду Тени опутали его запястья тонкими, но прочными невидимыми цепями.
— Это — шутка?.. — хрипло спросил он, улыбаясь, и не веря происходящему.
— Нет, — спокойно ответила молодая женщина. — Ты поднял оружие против законной королевы — и будешь осуждён. Уведите его!..
Вероломство королевы — столь неожиданное и незаслуженное — настолько потрясло воина, что он молча подчинился. Уже в дверях Дарквиш обернулся: она пристально смотрела ему вслед.
Спокойная жизнь на берегу тихой реки довольно скоро приелась троим странникам: ведь горячая кровь текла по их жилам, а не водица.
Сборы были недолги.
Коротышка по недавно заведённому обычаю бежал впереди: принюхивался, прислушивался, часто сворачивал в сторону, рыская туда-сюда словно собака.
— А он сильно изменился!.. — улучив момент, шепнул Юстэс капитану.
На третьи сутки путешествия вдоль по реке лес кончился. Впереди простирались бесконечные поля, далеко-далеко к югу угадывались очертания гор, мимо бежала дорога — они и пошли по ней.
Большую, гружёную сеном повозку, запряжённую здоровущими чёрными быками, они заприметили еще издали. Решили не прятаться — человек, управлявший быками, с виду был вполне обычным.
— Бог в помощь!.. — поздоровались они, поравнявшись.
Человек посмотрел на них и что-то коротко ответил на непонятном языке. Коротышка обнаружил, что прекрасно разбирает чужую речь. Ну, было бы странно, понимая всех остальных живых существ, не понять языка человеческого.
— Он говорит: день добрый… — пояснил он товарищам.
— Почём ты знаешь?
— Умный я, понятно?.. — окрысился, спохватившись, Коротышка.
— Умный, говоришь? — недобро ухмыльнулся капитан. — Тогда спроси: что здесь, да как? И главное, как бы нам пожрать и выпить?
Но Коротышка заявил, что понимать-то он — понимает, но объясняться на чужом наречии не может.
— Как же так? — потяжелел взглядом Ла Мана.
— Вот так!
— Тогда я с ним сам объяснюсь… — рассудил бывший пират, ловко запрыгивая на телегу. Крестьянин покосился на его меч и ничего не сказал. — Присаживайтесь, господа, — сделав рукой приглашающий жест, распорядился капитан, хитро поглядывая на хозяина повозки.
Юстэс и Коротышка не заставили долго упрашивать — ноги, чай, не купленные.
Какое-то время ехали молча… Потом Ла Мана снова попытался завести разговор, задавая незнакомцу вопросы на нескольких языках, но тот лишь качал головой, дескать, не понимаю. Юстэс с интересом прислушивался, а потом спросил:
— Я понял только латынь… Что ещё ты знаешь?
— Арабский, итальянский, испанский, греческий… Я не такой неуч, как некоторые сопляки, мой родитель потрудился дать мне хорошее образование.
— И в чём же ты теперь лучше меня? — вспылил Гилленхарт, с презрением относившийся к «грамотеям». По его раз и навсегда сложившемуся убеждению пользы от книжных знаний было немного: только ранняя лысина да лишний жир, да порча глаз, — вот и всё, что давало человеку сидение за книгами.
— Тем, что ты, хоть и дворянин, — заносчиво отвечал Ла Мана, — но так же туп, как и любой самый вонючий виллан из деревень твоего отца!
Гилленхарт молча столкнул его с телеги и спрыгнул сам. Когда Ла Мана поднялся на ноги, в руках у Юстэса был кинжал, доставшийся ему от погибшего храмовника:
— Я желаю сразиться с тобой!
— Сам напросился!.. — процедил капитан, и поднял меч.
В памяти Юстэса всплыли дни, проведенные на корабле: захват торгового судна, гибель Али. Как он мог забыть об этом?!
— О, рыцарь! Ты уверен, что можешь вызвать меня на поединок? — издеваясь, спросил Ла Мана. — Вдруг я не достоин такой чести?.. Ты ведь ничего не знаешь о моем происхождении!
— Я знаю, что ты убил человека, которому я был обязан жизнью, и мне этого достаточно!
— Вот как?.. — Ла Мана прищурился, удобнее перехватывая меч в руках, и, чуть отступив назад… пропал.
— Ты где?! Трус!.. — выкрикнул юноша, нелепо прыгая по дороге. — Трус! Да куда же ты делся?!
Ла Мана внезапно объявился из воздуха прямо перед ним. Безоружный.
— Я не стану драться с тобой, — спокойно сказал он. Юстэс заметил, что его лицо и голос странным образом изменились, точно это и не он был.
— Почему? — опешил Юстэс. — Сражайся! Я требую!
— Нет, — безмятежно ответил пират и раскинул руки, подставляя незащищённую грудь. — Убивай, если хочешь. Станешь таким же убийцей — ведь я безоружен.
— Дерись!.. — выкрикнул юноша, но Ла Мана со смехом отвергал все его попытки завязать бой.
Напрасно Гилленхарт выкрикивал в его адрес разные оскорбления — пирата словно подменили.
— Когда-нибудь я всё равно убью тебя! — пообещал Юстэс, устав от бесплодных препирательств. — Где же наш любезный возница? И где Коротышка?! Они не могли скрыться из виду так быстро! И дорога ровная — ни холмов, ни пригорочка…
Занятые выяснением отношений, они не заметили, как исчезла повозка. На многие мили вокруг простирались поля — и нигде ни малейших признаков их недавних попутчиков.
— А с тобой что? Где твой меч?.. — спохватился Юстэс.
— Далеко… — загадочно ответил Ла Мана. — Но твоему уму сейчас этого не понять.
Забыв о ссоре, они бегом бросились вперёд по дороге. Но пробежав несколько миль, убедились, что повозка исчезла бесследно — как сквозь землю провалилась!
…Коротышка немало удивился, когда Ла Мана и этот гордец исчезли из виду. Он только собирался спрыгнуть с телеги за ними вслед, как они вдруг пропали.
— Эй!.. — он схватил за руку хозяина телеги, но тот только стегнул хворостиной по лоснящемуся боку рогатой животины, давая понять, что не остановится.
Поразмыслив, Коротышка решил остаться: они как раз проезжали мимо разорённой деревеньки.
— Кто это тут похозяйничал? — спросил он у возницы, указывая на обожжённые развалины. Тот, видимо, догадался, о чем он спрашивает и ответил шепотом:
— Нигильг…
Коротышка задумался. Это слово было не совсем ему понятно. Смысл чужой речи — и звериной, и человеческой, — он воспринимал не дословно, как обычно разговаривают люди, а образно: добыча — это то, что едят, опасность — это всё, что может тебя убить… У этого же слова получалось слишком много значений: чужой, враг, пустота, страх… И еще одно — Коротышке было трудно выразить это словами, ибо слов он знал и употреблял не так уж и много: получилось примерно так — «то, после чего ничего не остается».
Вскоре дорога стала заметно шире. Стали встречаться другие повозки, едущие в разных направлениях, попадались и пешие, и всадники. В животе у Коротышки отчаянно бурчало, да так громко, что возница услышал и сочувственно улыбнулся.
— У?.. — спросил он, пальцем показывая на рот, и погладил себя по животу.
— Угу… — в тон ему печально отвечал Коротышка, и честно предупредил: — Только денег у меня нету. Нету денег, говорю!.. — прокричал он на всякий случай погромче, точно возница был глухой, и для пущей убедительности похлопал себя по бокам.
Показалось неказистое приземистое строение. Коротышка понюхал воздух — обоняние у него обострилось донельзя. «Никак, харчевня?..» — подумал он, уловив соблазнительные запахи. Повозка свернула с дороги и остановилась. Хозяин слез и махнул ему рукой: пошли, мол!
Перед входом стояло вкопанное в землю длинное бревно. Входящие зачем-то хлопали по нему ладонью — сухая кора была до блеска отполирована в одном месте сотнями рук. Хозяин повозки тоже хлопнул по дереву, а Коротышка не придал значения столь странному обычаю — и остался на улице: дверь, только что пропустившая внутрь возницу, закрылась перед ним наглухо. Почесав в затылке, Коротышка вернулся и тоже звонко шлёпнул по деревянному обрубку — дверь открылась.