Спустя дней пять к дурному озеру вышли двое лесных жителей. Какой уж они были породы, какого роду-племени — сам чёрт не разберёт, ибо множество самых разных существ населяли эти Леса. А только были они невелики росточком, мохнаты, толстопузы, толстопяты и шепелявы.
— Глянь, Сёптя! — сказал один, едва не споткнувшись о лежащего Коротышку, волосы которого уже переплелись с молодою травой. — Селовек!
— Поди, дохлый узе! — ворчливо отозвался его приятель.
— Не-е! — пошевелив носом-картофелиной, обрадовался первый. — Зивой!
Соорудив из ветвей подобие носилок, сердобольные лесовики уложили на них спящего, и потащили его в лесные дебри — прочь от гнилого места.
— А заль, Больса, что он зивой ишшо. Так бы съели — и все дела! — ворчал тот, которого звали Сёптей.
— Тебе позрать лись бы! — скривился Больса. — Мы селовека спасли! Се-ло-ве-ка! Ясно?!
— Чаво уз тут не ясно!
— Вот и ладуйся! Я узе ладуюсь! — и заорал хриплым голосом дикую песню собственного сочинения.
Приятель подумал — и стал подпевать. Выводя на два голоса немыслимые для человеческого уха рулады, они бойко топали в чащу леса. Дорогу эти ребята не выбирали, пёрли напролом, а потому голова лежащего нещадно подпрыгивала на буграх и камнях. К счастью для него, носилки оказались коротковаты, — и в очередной раз зацепившись руками за кусты, Коротышка остался лежать на земле. Спасители не сразу заметили пропажу.
— Слусай, казись, мы ему баску лазбили! — озадачился Сёптя, когда они по собственным следам вернулись обратно.
— Не-е! — отмахнулся беспечный Больса. — Оно так и было!
— Не было! — заупрямился приятель, и поскрёб пухлым мохнатым пальцем кровоточащий затылок Коротышки.
— Было-было! — заверил Больса, но на всякий случай теперь они перевернули свою поклажу лицом вниз.
Надо ли говорить, во что превратилась физиономия несчастного Коротышки, когда они, наконец, добрались до своего жилища?..
— Ёу-ёу-ёу!.. — испугались лесовики, стряхнув человека с носилок. — Это кто?
Но, принюхавшись, успокоились:
— Да это зе наш селовесек! И чаво это с ним приклюсилось?.. Видать, колдовство, не иначе! — сказал Больса.
— Колдовство! — подтвердил Сёптя. — Чисто сглазил кто! — и рассердился: — Какая зе гадина такое устроила, а?..
«Селовесек» тем временем пришёл в себя — то ли от боли, то ли от их воплей, — и приподнял голову, озираясь.
— Сяс мы тебя, лодимый, в полядок пливедем! Пливедё-ом!.. — пообещал Больса.
— Поплавим! — поддакнул Сёптя.
Эти два мохнатика выглядели презабавно, да и ростом были едва ли не вполовину меньше его, потому Коротышка решил не сопротивляться. Один из лесовиков скрылся в пещерке, устроенной меж корней огромного толстого дерева, и вскоре вернулся, неся деревянный ковшик и огромный нож. Не успел Коротышка опомниться, как один из спасителей захватил его голову короткими, но сильными лапами, а второй, разжав ножом зубы, опрокинул ему в рот содержимое ковша.
Невообразимая горечь обожгла его горло!
С выпученными глазами, задыхаясь, он вскочил и забегал по поляне как угорелый, налетая на пни и деревья: воздуха, воздуха!.. Ради всех святых — воздуха!
— Эк его лазоблало! — благодушно заулыбался Больса, наблюдая, как он носится.
— Я же говолил, поплавим!.. — радовался Сёптя.
— Ну… благодетели!.. — выдохнул, наконец, Коротышка, обретя возможность дышать и говорить. Из его покрасневших глаз градом катились слезы.
Но на толстых мордах «благодетелей» светилась такая искренняя уверенность, что они сделали всё как надо, что он только махнул рукой. Не драться же с ними, в самом-то деле?
А покормили его потом на славу.
Он прожил в их пещерке несколько дней. Лесовички лечили его синяки и ссадины, прикладывая к разбитому лицу и затылку что-то вроде свежей глины. Ему стало лучше.
По вечерам к пещере собиралась всякая лесная мелочь — поболтать, посплетничать, попить пива. Кое-кто из соседей Коротышке не очень понравился, но он промолчал, решив, что это не его ума дело.
— Всё равно ведь не останусь здесь долго! — сказал он сам себе.
И как в воду глядел…
Однажды вечером на свет костра из лесной чащи вылетело несколько всадников.
— Берегись!.. — пискнул кто-то и, побросав кружки, лесные жители мигом брызнули по кустам.
Коротышка замешкался, и чужие сильные руки мгновенно втащили его за шиворот на седло, скрутили, заткнули кляпом рот, — и замелькали мимо тёмные силуэты деревьев, застучали по земле копыта, и растворилась в ночной мгле почти уж ставшая родной поляна.
Вольфорраны, захватившие его, были уверены, что в руки им попался тьетль. Обросший редкой и неряшливой бородкой, Коротышка, сам того не зная, и впрямь сильно смахивал на этих карликов. Он не знал толком, что это за существа, но на всякий случай, спорить не стал: мало ли как волчьеголовые относятся к людям?
Сначала с ним обращались неплохо, но потом ему пришлось несладко: накинув пленнику на голову кожаный мешок, они начинали его щекотать до изнеможения — смех тьетлей был очень дорогим товаром в мире Зеленого Солнца. Да только он ведь был самозванцем! — и вольфорраны вскоре заподозрили неладное.
— Смеяться ты не умеешь, так какой с тебя толк? — без обиняков заявил ему вожак стаи, куда волей случая попал Коротышка.
— Зато я хорошо дерусь! — сжав кулаки, с вызовом отвечал Коротышка.
— Да ну?! — расхохотался вожак, запрокинув зубастую пасть. — Эй, Сауг! — окликнул он проходившего мимо товарища. — Вот эта вонючка сказала, что запросто пересчитает тебе все зубы!
Мрачный гигант по имени Сауг, видимо, был из тех, кого «завести» — раз плюнуть… Ни говоря ни слова, он развернулся и пошел на мнимого обидчика. Вокруг мгновенно собралась вся стая. Ах, как это напомнило Коротышке былые развлечения на корабле!.. Земля чужая, но обычаи те же.
Пудовый волосатый кулак просвистел мимо — Коротышка успел увернуться. Былая сноровка сослужила ему хорошую службу — и, высоко подпрыгнув, он обрушился всем своим весом на мощный волчий загривок. Сауг зашатался — и рухнул… Больше он не поднялся — маленький противник сломал ему хребет. Стая недовольно заворчала.
— А ты и впрямь мастак драться! — оскалил зубы вожак. — Тихо, вы!.. — и замахнулся плетью на тех, кто слишком близко подобрался к малышу. — Оставайся с нами, — предложил он Коротышке. — Можешь взять себе лошадь Сауга.
Кое-кто попробовал было возразить против такого расклада, но вожак прорычал:
— Это — его добыча! — и охотников поспорить больше не нашлось.
В стае Коротышка продержался недолго. Вольфорраны приняли его, ибо слово вожака — закон. Но уж слишком не похож он был на остальных, и оттого ему приходилось всё время подтверждать своё право быть среди них. В мире людей ему тоже постоянно приходилось бороться за место под солнцем, за кусок хлеба, и стая волчьеголовых в этом смысле мало чем отличалась от пиратской вольницы. Они, правда, не занимались грабежами в открытую, но крестьяне в деревнях, куда они нагло напрашивались на постой, не осмеливались требовать с них денег за выпитое и съеденное, особенно, если поблизости не было королевской дружины. Тем не менее, Коротышка чувствовал себя белой вороной, и потому сбежал, как только выпал подходящий случай.
Продав коня, — в седле он чувствовал себя неважно, поскольку наездник из него был никудышный, — наш герой отправился дальше. Куда? Зачем?.. А Бог его знает! В поисках лучшей доли, наверное, хотя и сам не ведал, сколько и чего ему причитается… Надеялся только, что дорога его дней окажется длинной, — но сказал бы кто ему тогда, насколько долгой она будет!
Деньги вскорости вышли, работать в поле он не хотел, ремеслу, кроме морского, был не обучен — и пустой желудок вновь привел его к реке. У воды всегда худо-бедно прожить можно.
Поразмыслив, Коротышка решил спуститься вниз по течению, и где-нибудь на морском берегу наняться на корабль. Смастерив плот, он отправился в путь — в сторону, откуда началось его странствие по чужой земле.
Однажды на край его утлого суденышка взобралась русалка. Её длинные зеленоватые волосы венчала речная трава, по нагой груди сбегали бриллиантовые капельки воды. И вся она была такая…
Словом, Коротышка схватил самодельное весло и что было сил погрёб к берегу, приговаривая:
— Подожди, красавица, подожди!..
Над речной гладью резвились мотыльки: малюсенькие человечки с цветными крылышками. Коротышка успел уже привыкнуть к ним, но название маленького народца не давалось его грубому уху. Русалка, кокетливо поглядывая на кавалера, поймала одного из мотыльков, и, глупо улыбаясь, оборвала ему крылышки — точно на ромашке гадала: любит, не любит… Враз обострившимся зрением Коротышка увидел как выгнулось от боли крошечное тельце, как раскрылся в беззвучном крике крохотный ротик, а русалка, продолжая улыбаться, выбросила искалеченного мотылька в воду — за ненадобностью. Под водой мелькнула рыбина — и несчастный исчез в пучине.
— Ах ты, пакостница!.. — и он с размаху звучно хлопнул её веслом по чешуйчатому заду.
Русалка проворно соскользнула в воду и тотчас скрылась в глубине — только хвостом махнула на прощанье.
— Негодница какая! — продолжал злиться Коротышка, но впереди вдруг забурлило, и из зелёных вод медленно поднялась копна зеленых водорослей.
Это была огромная немолодая русалка.
Облокотившись на край плота, она молча уставилась на него выцветшими припухшими глазищами. Взгляд этот не обещал ничего хорошего.
— Э-э… мамаша… — забормотал Коротышка, неприятно поражённый мощью её мускулистых плеч. — Ежели я вашу дочку — или кто она вам там — ненароком обидел, так простите великодушно!
Русалка цвикнула зубом, точно не слыша его слов, желтоватым ногтем поковырялась меж зубов, посмотрела на свой ноготь, сполоснула палец в воде. Плот заходил ходуном.
— Поосторожней!.. — возмутился он, едва не слетев в воду.
Чудище не ответило. Еще раз смерив его презрительным взглядом, оно с неожиданным изяществом нырнуло — на солнце сверкнул крутой рыбий бок — и не успел он перевести дух, как из глубин поднялся, закрывая собою небо, гигантский блестящий хвост.