Из любопытства он даже потащился за Бабушкой в церковь — под предлогом безделья выходного дня. После службы Бабушка надолго застряла возле отца Себастьена. Даниэлю стало скучно и он отошел в сторонку. Дрожащие огоньки свечей и печальные лики святых с нездешними глазами навевали светлую грусть. «Уйти в монастырь что ли…»
— Ваши подозрения беспочвенны!.. — услышал он сердитый голос Бабушки. — Этим людям дано слишком многое, чтобы хотеть чего-то ещё!
— Многое?.. Но если они хотят совершенно другого? — возражал отец Себастьен и, понизив голоса, они принялись о чём-то спорить.
Даниэль вышел на улицу.
В церковном саду басовито гудели шмели и пчелы. Сквозь густую листву просвечивало яркое солнце. Он миновал ограду, подошел к обрыву, поглядел на город: над Зелёной Чашей в глубоком небе плыли причудливые белые облака…
Бабушка неслышно оказалась рядом; они постояли молча, любуясь открывающейся с Холмов панорамой. Потом он помог ей забраться в ожидавший их экипаж. Карета неторопливо спустилась в Город, и вскоре они уже сидели за обеденным столом. Воскресный летний день похитил у Замка большую часть обитателей, поэтому Красавчик оказался в числе избранных, усевшихся вместе с Бабушкой за карточным столиком. К ним присоединились тётка Люсильда, дядя Винки, Зелла Амстьен, заявившая, что после вчерашнего концерта ни на что больше не способна, тетка Миранда, Зануда и еще несколько человек… Они разыграли партию, другую, третью, потом ему наскучило это занятие, и он пересел на диван с каким-то журналом.
Чтение вскоре надоело молодому человеку, и он собрался уже подняться к себе, как вдруг заметил… Нет, вы не поверите! Бабушка жульничала!..
Удивлённый таким забавным открытием, Красавчик снова опустился на диван: с этого места ему отлично были видны её карты.
Ждать пришлось недолго — он своими собственными глазами увидел, как пиковая шестёрка в её руках вдруг прикинулась королём!.. Потом столь же ловко — буквально одним движением большого пальца! — она превратила семёрку в даму.
— Так… — пробормотал про себя внучек, лихорадочно соображая, как бы ему обратить такое чудное открытие в свою пользу, а горка фишек на столе около старухиного локтя всё росла и росла.
Ничего толком не придумав, Красавчик постучался вечером в Бабушкину комнату.
— Ты — не Герман, я — не Графиня! — отмахнулась старуха, выслушав его бессвязные претензии. — И потом, я никогда не мухлюю!.. Разве что нечаянно…
— Да уж! Кто бы говорил!.. Я видел это собственными глазами!
— О чём ты? — искренне возмутилась бабка.
— Научите меня своим фокусам! — взмолился Даниэль.
Но бабуся упорно стояла на своём.
Потерпев в сражении с бабкой полное фиаско, — упрямая старуха или не хотела, или действительно не могла научить его, — разгневанный Красавчик тем же вечером отправился в казино. И — выиграл!
Несколько вечеров подряд ему сказочно везло, а потом он проиграл всё и даже больше. Владельцы казино охотно предоставили ему кредит, он немного отыгрался, а потом снова увяз в долгах. За неделю он превратился в одного из тех сумасшедших, что с безумными глазами сидят у зелёных столов. Фортуна то улыбалась ему, то отворачивалась снова; стайки длинноногих девиц, падких на везунчиков, уже не обращали на него внимания, зато шныряли вокруг подозрительные небритые типы с предложениями продать душу. Он назанимал денег у друзей и знакомых; подделал подпись на чеке и снял все скромные сбережения с банковского счёта матери, — и снова проигрался! Но каждый вечер, словно проклятый, он опять и опять входил в сверкающий зал, где маленький шарик с треском подскакивал на вертящемся круге, заставляя одних визжать от восторга, других — проклинать всё на свете.
«Застрелиться что ли? Или душу заложить?..» — думалось ему спустя дней десять: сидя в саду, он чертил на песке замысловатые узоры, размышляя, где бы раздобыть денег.
На дорожку рядом с ним упала тень. Он поднял голову:
— А-а, это вы… — и снова уставился на землю.
— Как дела? — изящная женская туфелька словно ненароком наступила на его рисунок.
Она могла бы и не спрашивать: усталый, подурневший, с потухшим взором, — он мало походил на того смазливого и самоуверенного парня, каким был совсем недавно. Её замысел вполне удался: муха прочно влипла в паутину.
Красавчик посмотрел сквозь неё пустыми глазами.
— Я — подлец и неудачник, — бесстрастно сообщил он.
— Как раз то, что нужно! — деловито заметила ведьма, и в его безвольную ладонь опустился маленький листок бумаги. — Изучи на досуге.
Он тупо поглядел на строчки из букв и цифр:
— Зачем?
Искусительница засмеялась:
— Надо же тебе помочь! — и уходя, добавила жёстко: — За души нынче мало дают, уж поверь мне!
Ему снился сон: он лежит на свежем сене, шею щекочут травинки… В полураскрытую дверь заглядывает солнце. По двору бегают его маленькие братишки — Поль, Жак, Диду… В большом корыте мать купает самого младшего — он силился, но не мог припомнить, как же его звали? — малыш умер, едва ему минуло полгода… В их деревне тогда перемерло много народу от неизвестной хвори. Потом умер Диду — он был самый умный из детей — родители, бывало, не могли нарадоваться на него. Диду ходил учится грамоте в монастырь. Отец мечтал, что мальчик станет священником. Но как-то зимой мальчишка провалился под лед на реке, простыл, слёг — и уже не встал… Так случилось в жизни, а сейчас — во сне — они были все вместе, и, кажется, были счастливы… Мать повернула к нему улыбающееся лицо… Голоса детей стали звонче: братья сбежались в сарай, где он прячется в сене, их маленькие ручки тормошат его:
— Вставай! Вставай!
Коротышка открыл глаза, но детские голоса не исчезли:
— Он очнулся!
Винсент с удивлением взирал на странных незнакомцев, столпившихся над ним. Росточком самый высокий из них был едва ли с десятилетнего ребенка. Он заметил, что руки у них маленькие, толстые, с «перевязочками», какие бывают у младенцев. Да и лица у малышей были совсем детские — ясные глаза, пухлые румяные щёчки… Но на этих личиках курчавились забавные аккуратные бородёнки, придававшие незнакомцам маскарадный вид — этакие бородатые детишки, а из-под разноцветных кафтанов выпирали довольно объёмные животы. Добавьте к этому рыжие шевелюры самых разных оттенков — от винно-красного до медного — и вы получите представление о внешности тьетлей. Хотя оно будет не полным: надобно ещё видеть выражение их глаз, где самым причудливым образом смешались чертовское лукавство и ангельская простота; плутоватые улыбочки — точь-в-точь как у детей, собирающихся нашкодить, хитрющие ямочки на щеках, — словом, всё то, что придает этому народу своеобразную прелесть… И тогда вы поймёте, отчего остальные, живущие в мире Зелёного солнца, снисходительно терпят их выходки и хитрости, часто довольно дерзкие и коварные.
Но Коротышка доселе никогда не встречался с ними, а потому понятия не имел, с кем имеет дело.
— Что сталось дальше с Полем и Жаком? — требовательно спросил один из них. — Да, что случилось потом с твоими братьями?.. — загалдели остальные.
— Откуда вы знаете про моих братьев?! — только и сумел вымолвить Коротышка.
— Мы видели твой сон, болван! — засмеялись они.
— Мой сон… — пробормотал он растерянно. — Да, мне снилось что-то…
Картины из детства снова встали у него перед глазами.
— Поля украли бродяги, — тихо ответил он. — Жак с отцом ушли в город на заработки. Мы с матерью остались. Я тоже хотел повидать мир, и сбежал из дому. Больше я никогда их не видел.
— И это всё? — разочарованно переспросил кто-то, словно ребёнок, которому обещали длинную сказку, но вместо этого отправили спать.
Коротышка промолчал. Он мог бы рассказать, как нищенствовал и воровал на улицах большого города, как потом нанялся юнгой на корабль, мог бы поведать о странах, где ему довелось побывать, о том, как убил капитана, который издевался над ним и другими матросами, как попал в тюрьму — и бежал из неё в ночь перед повешением.
— Отстаньте от него! — властным тоном распорядился один. — Он слишком слаб. Принесите-ка воды… Нет, лучше — вина.
Тотчас в руках у Коротышки оказалась кожаная фляга. Чьи-то маленькие проворные руки услужливо отвинтили пробку. Спасённый с опаской понюхал узкое горлышко — что-то не хотелось ему опять попасть впросак, как тогда в харчевне или в лесной чаще!
— Не бойся!.. — хором сказали малыши, заметив его колебания.
Он исподлобья посмотрел на них: в разноцветных глазах, устремлённых на него со всех сторон, плескалось любопытство. Была, не была!
— Хорошее вино!.. — одобрил он, одним глотком почти ополовинив флягу.
— Ещё бы! — дружно закивали головами тьетли. — Мы везём его к королевскому столу! Кровь великанов из Заморья — дорогое лакомство!
Коротышка, снова приложившийся было к фляге, поперхнулся и закашлялся:
— Кровь великанов?!
— А что?.. — искренно удивились тьетли. — Они постоянно воюют между собой, и продают кровь пленных заезжим купцам: отведавший её становится сильнее и здоровее. Вот ты, разве не почувствовал себя лучше?
— Н-нет… — выдавил Коротышка, разом вскакивая с места и чувствуя, как к горлу подкатывают спазмы.
— Хе-хе-хе! — закатились малыши. — Да мы пошутили, приятель! Будем мы тратить на бродягу дорогой товар!
Он сжал кулаки, но, поглядев на их весёлые лица, только махнул рукой:
— Ладно, ребятки… Уж я вам припомню!
— Однако ты встал на ноги, — рассудительно заметил один из шутников, отсмеявшись, — а так бы, сколько еще валялся!
Позже они позвали его к обеденному котлу. Изголодавшись, он жадно набросился на предложенную уху. Прихлебывая из глубокой глиняной плошки ароматную ушицу, Коротышка не заметил, как переглянулась между собой парочка тьетлей, сидевших напротив… И тут же из гущи — горячей, покрытой золотистыми монетками жирка, — вдруг высунулась варёная рыбья голова и заговорила с ним писклявым голосом, подозрительно смахивающим на говорок его новых знакомцев.