они дружно двинулись на него. Зеваки поспешно расступились, но не все: в городе многие недолюбливали вольфорранов, и кое-кто из людей сейчас был тоже не прочь почесать кулаки. Юстэс, помимо воли, оказался в самой гуще: завязавшаяся потасовка захватила и его. Он поймал сильный удар в ухо, от которого зазвенело в голове, и тут же его кулак ткнулся в чью-то волосатую скулу… Потом он увидел, как один из волчьеголовых вырвал из рук певца его котомку, и бросив наземь, занес над ней пудовый сапожище. Юстэс мгновенно подлетел к обидчику и уложил его ловким ударом.
— Дозорные!.. — истошный вопль быстро разрядил густую толпу.
Над головами дерущихся возникли серые тени. Народ бросился врассыпную: несколько человек забились в конвульсиях на земле, пытаясь вырваться из невидимых сетей. Юстэс почувствовал, что его схватили за руку: это был певец.
— Бегом за мной! — приказал он.
Нырнув в подворотню, они промчались по улице, и вновь куда-то свернув, смешались с праздной толпой.
— Всё! — сообщил ему спаситель. — Теперь они вряд ли будут преследовать нас. Хе-хе, достанется же волчьим шкурам!.. Ну и поделом — совсем житья от них не стало!.. А Королева им всё потакает: видишь ли, они состоят у неё на службе, охраняют границы! Да как они охраняют? Грабят деревни хуже Белоглазых!
— Мне надо вернуться назад! — перебил Юстэс. Его совсем не интересовали сейчас местные сплетни — ему хотелось есть, а для того нужно было отыскать рыжебородого купчишку. — У меня там приятель остался.
— Пойдём, провожу, — легко согласился певун. — Там, верно, уже всё успокоилось. Карра, иди ко мне! — крикнул он, и на его плечо, откуда ни возьмись, приземлился ворон. — Хороший, мой! Хороший! — похвалил его парень, гладя жёсткие крылья.
Вернувшись обратно, они обнаружили, что у дверей харчевни и вправду уже всё спокойно.
— Где же твой друг? — поинтересовался певец, когда они зашли внутрь.
— А, вон он! — обрадовался Гилленхарт, заметив карлика, сидящего над кружкой с пивом.
— Тьетль? — неодобрительно удивился певец.
Рыжебородый, заметив его, призывно замахал рукой. Но, увидев, что вместе с юношей к столу подошел и его спутник, насторожился:
— Э-э… рад снова видеть тебя! А что нужно достопочтенному агилу?
— Ты его знаешь? — удивился Юстэс.
— Агил — это имя моего народа, — пояснил певец. — Мое племя родственно людскому. И хотя у нас не принято называть друг другу имена, покуда нет на это веской причины, но имя вот этого тьетля мне известно! — и он ткнул пальцем в карлика.
Коротыш отчего-то занервничал.
— Тебя ведь зовут Рурус? — вкрадчиво спросил агил, опираясь руками о стол, и нависая над карликом, точно скала. Сидевшие рядом стали оборачиваться в их сторону.
— Не знаю никакого Руруса! — заёрзал тьетль.
— Вр-рёт! — угрюмо каркнул вдруг ворон. Юстэс вздрогнул.
— Не знаю я никого… — упрямо повторил карлик и достал из кармана большой носовой платок.
Не успели они и моргнуть, как карлик взмахнул тем платком, и вокруг поднялось облако едкой пыли. Пока они прочихались да глаза протёрли — тьетля и след простыл!
— Вот паршивец!.. — пробасил сидевший за соседним столом детина. — Утёк всё-таки! А кто это был и почему так поспешно скрылся?
— Это — Рурус, торговец сновидениями. Вор и обманщик!..
— Да ну?! — ахнули соседи. — Эх, попадись он нам! — и беседа за столом плавно перетекла от обсуждения видов на грядущий урожай к перемыванию косточек как всего племени тьетлей, так и его отдельных представителей.
Молодые люди уселись за стол, где ещё недавно восседал маленький обманщик.
— Удрал мерзавец! — сокрушенно вздохнул певец. — Я много слышал про этого пройдоху! Ты не первый, кого он пытался обмануть!.. Ну, да ладно. Угощайся! — улыбнувшись, он обвёл рукою расставленные плошки. — В чём-чём, а в еде эти проныры знают толк!
Гилленхарт, само собой, не заставил себя долго упрашивать.
— Ты сказал, что он — торговец сновиденьями, — начал расспросы Юстэс, немного утолив голод. — Как это понимать?
— Так и понимай: ворует чужие сны, а потом продает их другим, — прихлебывая из кружки, отвечал агил. — Думаешь, что ему от тебя нужно было? Подсыпал бы сонного зелья — и выкачал бы всё до капли из спящего. А то, говорят, бывает и хуже: слышал я, что растет в дальних землях дурман-трава, варят из неё особое зелье. Ну, само собой с заговорами, с нашёптом.… И потом, когда опоят этим зельем какого-нибудь бедолагу, становится он вроде пьяного: спит всё время, а когда и не спит, всё одно словно сонный, а уж сны у него!.. Такого и Проклятому Королю не снилось!.. Только снов тех я бы никому покупать не советовал: кто их смотрит, тот со временем сам теряет и волю, и разум! — и, помолчав, печально добавил: — У меня так друга сгубили.
— Ничего я, однако, не понял, — помотал головой Юстэс, — Да кому нужны-то чужие сны, если их даже и можно украсть? Кой в них прок?
— Нынче многим по ночам не спится, — сильно удивившись такому вопросу, ответил агил. — А ты сам, брат, откуда? — перевёл он разговор.
— Не знаю, как и объяснить! — честно признался Гилленхарт. — Мне здесь надо найти одного человека…
Видя, что он не собирается ничего рассказывать, агил не стал настаивать. Подозвав хозяина, он расплатился, и поднялся из-за стола.
— Хорошо, что встретились. Может, свидимся и ещё… — Постой! — видя, что он собирается уйти, окликнул его Гилленхарт. — Скажи хоть своё имя и где тебя можно найти? — сама мысль о том, что вот сейчас он останется опять в одиночестве в этом чужом и непонятном городе была невыносима.
Агил остановился. На его лице появилось странное выражение.
— Пойдем-ка со мной!..
Они вышли в ночь. Дул холодный ветер. Юстэс плотнее закутался в плащ: не прав был тот торговец, что отверг его предложение — ночи здесь холодные.
— Ты спросил мое имя, — заговорил агил, размеренно шагая в темноте. Юстэс не видел его лица, но ему показалось, что тот рассержен. — Видно, ты совсем не знаешь обычаев!.. Настоящее имя живущего ведает лишь мать, что даёт его, да самые близкие. Остальные придумывают ему прозвища… Даже умирая, каждый уносит своё имя с собою, чтобы не тревожили черноделы его дух, — и резко остановившись, он схватил Гилленхарта за грудки. — Спрашиваешь моё имя, а какие на то имеешь причины?!
— Да в самом-то деле!.. — с сердцем отвечал Гилленхарт, резко стряхивая его руки. — Откуда мне было знать, что у вас считается это оскорблением!
— Нет! — с жаром возразил певец. — Совсем наоборот! Имя можно сказать лучшему другу. Или невесте… Но не первому же встречному!
— Что тут такого? — вконец разозлился Юстэс. «Господи, как же ему это все надоело!»
— Зная имя, можно околдовать его хозяина. Напустить порчу… Или вообще сделать его своим рабом! Недаром же спрашивают: «Как тебя зовут?» — позови живущего по имени, и он придёт. Позови ушедшего — и он тоже может явиться… — терпеливо пояснил певец.
— А вот мне один назвался! — упрямо заявил Юстэс, вспомнив уход Старика. — И ничего не случилось!
— Значит, его больше некому было помнить. Или он хотел, чтобы ты его вызвал когда-нибудь.
— Зачем это?.. — испугался Юстэс. Возможность общения с духами всегда внушала ему суеверный ужас.
— Ладно. Я другое хочу сказать, — грубо перебил его агил. — Когда-то ведунья предсказала мне: я встречу человека, который, ни с того ни с сего, захочет узнать моё настоящее имя. Она много чего наговорила, и не стану пересказывать её болтовню. Важно другое: я должен буду ему помочь. Так сдаётся мне: не ты ли и есть тот самый любопытный?
И Юстэс, словно наяву, услышал голос монаха: «Тот человек сам найдет тебя!»
— Как знать, — ответил он, чуть помешкав. — Может, и я.
Новые приятели поселились вместе на постоялом дворе, и следующий разговор о житье-бытье завёл уже сам агил.
— Я слова меняя на золото монет, а ты? Чем ты добываешь себе пропитание и славу?
— Славы я пока не добыл, — чуть усмехнувшись, ответил Гилленхарт. — И всё, что у меня есть — это крепкие руки: могу рубить, могу стрелять. Я — воин.
— Тогда что держит тебя в Акре? — удивился агил. — Здесь возможно разве что наняться в провожатые к какому-нибудь толстопузому купчине или охранять сборщика податей. Но по мне уж лучше — к купчине: глядишь, доведётся побывать в дальних землях. Охранять мытаря куда опаснее — не любят их, так уж повелось, потому и платят за это больше, да не в почете это дело у настоящих рубак. Те же, кто хочет славы и денег — нанимаются в порубежные дружины. Или идут в наёмники к чужим.
— А здесь? Нет разве здесь королевской дружины?
Глаза агила округлились, потом он звонко рассмеялся:
— Туда ещё успеешь попасть!.. Нет, ты и вправду чудной! — тут он слегка призадумался, потом сказал: — Так и буду тебя звать — Чудной.
Гилленхарт ещё не успел назваться ему, а после ночного разговора и вовсе держал язык за зубами.
— Чем я насмешил тебя? — нахохлился Юстэс.
— Дворец, Королеву и город охраняют Тени. Это духи павших воинов. Старое заклятье, — пояснил певец. — Королевская семья пользуется им ещё со времен Проклятого Короля. Тень — сильнее и могущественнее нежели целый отряд, таких как ты, и — главное! — никогда не предаст своего повелителя. Никогда!
Юстэс вдруг вспомнил луч света, упавший из предутренних облаков на землю, там, в горной деревушке.
— Получается, — медленно проговорил он, — душа воина попадает в вечное рабство к вашим королям?
— Их никто не неволит! — возразил рассказчик. — Наоборот, это большая честь — лишь самые храбрые и достойные дают Обет верности! И поверь, никто ещё не отказывался!.. Известно, многие охотятся за душой человеческой, когда она остается без приюта. Успеет ли она пробиться к Свету, найдутся ли рядом те, кто сумеет защитить её, пока она остается беспомощной, словно младенец? А клятва защищает её и от Охотников, и от Тьмы.
Юстэс ничего не ответил на это: перед его внутренним взором проносились картины сражения с нечистью в горах.