— Пьеттро?.. — робко позвала она в темноту.
Порыв ветра распахнул окно и на пол со звоном посыпались остатки стекла. Снаружи мелькнула, уносясь вверх, мутная бесформенная тень…
Стараясь не дышать, Каггла тихо шагнула в коридор и крепко прикрыла за собой дверь. Темнота тотчас окутала ее плотным зябким покрывалом: тусклый огонек свечи трепетал, едва освещая пустоту на два шага вокруг. «Только не погасни!..» — мысленно взмолилась она, прикрывая его ладонью от сквозняка.
Сколько она так простояла, прислонившись к холодной стене, пытаясь совладать с дрожью в ногах?..
Наконец, девушка медленно-медленно двинулась вперёд… Жалкой, испуганной тенью скользила она по мрачным лабиринтам мёртвого Замка. Ещё вчера в угоду её фантазиям здесь кипело праздное веселье, — теперь всё тлен, всё — прах!.. — да и было ли что на самом деле?.. Так, верно, чувствует себя курильщик опия, когда вместе с парами дурмана исчезают цветные сны, а реальность превращается в кошмар. Споткнувшись, Каггла повела вокруг свечой и поняла, что перед ней ступени, ведущие в Западную башню. Прошедший день отчетливо всплыл в памяти: и хитрые глаза неверного дворецкого, и шёпот в пустой мастерской, и белый холст… Вот оно что! Каггла торопливо заспешила наверх. Запыхавшись, распахнула дверь в мастерскую…
Картина исчезла.
И вот тут-то она и услышала шаги… Мерные, тяжёлые, — они неотвратимо приближались вслед за ней по лестнице. Одновременно с этим снаружи раздался мерзкий скрежет. Она обмерла, почти теряя сознание… Снова посыпалось стекло — и в башню влетела крылатая тварь. Отвратительно вереща, она бросилась на беззащитную добычу — и в тот же миг между человеком и исчадием Тьмы встала огромная фигура рыцаря… Сверкнула сталь — и хищник с ужасным стоном вылетел вон и рухнул вниз.
Железный воин медленно поворотился к ней:
— Охота началась!.. — и в прорезях его шлема вспыхнули синеватые огоньки.
— Я всегда ценил Вас, господин Гилленхарт, — Кагицу Торокара поставил кофейную чашку на стол, и чьи-то услужливые руки тотчас убрали её. — Но обстоятельства сейчас складываются не в вашу пользу, — он аккуратно промокнул губы белоснежным платком.
Разговор происходил в гостиничном номере, где остановился глава Корпорации.
— Ваш племянник действовал как дилетант. Но мы обязательно найдём и его, и деньги. Если Вам что-либо известно — лучше сообщить об этом сразу.
Виктор фон Гилленхарт устало качнул головой:
— Я ничего не знаю…
— Жаль. Это усложняет дело, — Торокара умолк, и отвернулся к окну. Лицо его закаменело.
Два человека в тёмных костюмах, почтительно застывшие у входа, выдвинулись вперёд и напряглись, точно псы, ожидающие команды. Но Кагицу едва заметным движением бровей вернул их на место.
— Надеюсь, вы не рассчитываете на выходное пособие? — процедил он сквозь зубы, не поворачиваясь к своему собеседнику, и сделал движение пальцами, точно смахнул несуществующую пылинку с безукоризненно отполированной поверхности стола.
Этот жест ознаменовал конец карьеры Виктора фон Гилленхарта.
Но Папа недаром был потомком древнего рыцарского рода: ни один мускул не дрогнул на его лице, и гостиничный номер он покинул с высоко поднятой головой. Спокойно и гордо прошествовал он по улицам родного города, — Города, чьи красоту и богатство он приумножал своим трудом изо дня в день в течение многих-многих лет своей жизни, — и ни один человек не посмел бросить в его сторону косого взгляда!
Вернувшись домой, он поднялся в свой в кабинет, запер за собой дверь и, подойдя к стене, где висели ружья из его коллекции, снял одно — самое любимое — и взвел курок.
— Честь дороже жизни…
Отослав прочь телохранителей, Торокара вышел на лоджию. Там, в шезлонге, свернувшись точно кошка, сидела темноволосая женщина.
— Ты всё сделала правильно, моя девочка, — склонившись к ней, он коснулся губами её щеки. — Остался один финальный аккорд, — он сделал широкий жест, обводя раскинувшийся внизу город, — и тогда всё это станет прошлым, а мы… О, мы станем хозяевами этого мира!
Послышалась трель телефонного звонка, и Торокара торопливо вернулся в номер.
— Мы!.. — презрительно скорчила губы черноволосая, едва за ним закрылись раздвижные двери. — Нет, дорогой мой, я обойдусь теперь без тебя.
Заложив руки за голову, она с наслаждением потянулась всем телом, потом резко поднялась на ноги. Подойдя к перилам, она долго, не щурясь, смотрела на жёлтое солнце, так не похоже на её родное… Она отдаст его в обмен на воскрешение своей повелительницы. Если те трое нигильгов не надуют её… А старый демон останется с носом.
…После встречи с Харди, пути друзей разошлись: агил отправился в Акру — он переживал о судьбе семьи Нордида.
— Нордид просил позаботиться о своих, если случится беда… А его наверняка или убили, или отправили за решётку — такое колдовство людям не прощают! Тем более, когда это связано с Тёмной Башней…
Юстэс же остался, потому что попал в порубежную королевскую сотню, охранявшую эти места, — протекцию ему устроил трактирщик: жена Харди приходилась родной сестрой предводителю военного отряда.
— Только особо не рассказывай — кто ты, да откуда, — велел толстяк. — Я сказал, что ты мой земляк, долго странствовал… Ну, и всё такое прочее. Сам понимаешь — время сейчас тревожное.
— Земляк?.. — усмехнулся Юстэс. — И где же протекало наше детство?
— В Приречье… — не моргнув глазом, пояснил трактирщик. — Там ведь давно все людские поселения выжгли — ещё во времена Дикого нашествия, так что, поди теперь разберись, кто откуда… Я, думаешь, рассказывал здесь кому, как мы носились по волнам с Чёрным Ястребом?.. Да и неважно это всё: ты ведь человек…
— Почём ты знаешь?.. — прищурился юноша.
Харди сглотнул слюну.
— Слушай, — прошептал он, склоняясь близко-близко, — если ты того… Лучше тогда это… Уходи, одним словом! Иначе и тебе и мне худо придётся!
— Не дрейфь, старина! — хлопнул его по плечу Гилленхарт. — Я пошутил.
— Плохая шутка… — набычился трактирщик, и юноша сразу вспомнил, что на корабле пудовые кулаки Харди пользовались заслуженным уважением.
— Ладно, — примирительно сказал он. — Не обижайся!.. Лучше скажи, как мне быть? — и кратко поведал о встрече с Тезариусом, не упомянув только о его предсказании.
— Свят! Свят!.. — перепугался толстяк и опасливо отодвинулся подальше. — Не вздумай даже упоминать вслух его имя!.. Это — демон! Он люто ненавидит род человеческий!.. Вот ведь незадача! Ох, беда-то, беда!.. — и продолжая причитать, Харди скрылся в кухне и вскоре вернулся с кувшином вина.
Добравшись одним глотком до дна глиняной посудины, Харди немного успокоился и сказал:
— Я тебя к одной старухе свожу, она тебе оберег даст… А уж там, как сложится, так тому и быть.
Сказано — сделано, и вечером того же дня, осушив для храбрости ещё пару кувшинов с вином, приятели оседлали коня чернодела, и вскарабкавшись вдвоём на его широкую спину, отправились в соседнюю деревню.
Старуха, о коей упоминал трактирщик, жила в маленькой развалюхе на самой окраине. Выслушав невнятный рассказ пришельцев, старуха достала длинный кривой нож.
— У меня цена для всех одна, — сказала она, и из её рта вылетела маленькая летучая мышь. — Знаете, какая?
Харди тупо закивал тяжелой башкой. Юстэс не знал, но на всякий случай тоже кивнул.
— Давай руку!.. — приказала старуха, и еще несколько летучек заметались по убогой светёлке.
— Д-дай ей руку! — пошатываясь, заплетающимся языком велел товарищу трактирщик.
Гилленхарт, которому благодаря вину море было по колено, наотмашь выкинул вперёд правую руку, едва не задев старуху по лицу. При этом он чуть не упал, и потому другой рукой ему пришлось схватиться за приятеля, который тоже едва держался на ногах.
Бабка цепко ухватилась птичьей лапкой за молодецкую длань и ловко полоснула по ней ножом.
— Чего она?.. — озадачился потерпевший, наблюдая, как кровь тонкой струйкой стекает в подставленную деревянную чашу.
— Пс-с! — невразумительно цыкнул на него приятель: молчи, мол… Потом замахнулся на обидчицу: — Хорош! Кому сказал?!
Старуха ловко опрокинула содержимое чаши в узкую щель беззубого рта.
— Оберег давай! — грозно приказал трактирщик.
— Зачем ему оберег? — тоненько хихикнула бабка. — У него уже есть! — и скрюченным пальцем указала на кинжал, прицепленный к поясу Юстэса. Тот, что достался ему от убитого пленника на корабле. — Лучше этого и быть не может!
Харди попытался сфокусировать взгляд в указанном направлении.
— Что же ты нам голову морочишь, нечисть! — взревел он, когда это ему удалось. — Напилась задарма кровушки — теперь расплачивайся! Думала, дураков нашла? Я с-счас живо всю вашу деревню спалю!
— Тихо-тихо, касатик!.. — залебезила бабка.
— Пошли! — буркнул Харди. Уходя, сплюнул на порог, и пригрозил: — Смотри, старая: коли чего не так — я к тебе с осиновым колом вернусь!
— Иди-иди! — огрызнулась старуха. — Взойдёт луна, проснутся мои молодцы, я посмотрю тогда, как ты запоёшь!
— Что-о?! — развернулся было обратно буян. Но Юстэс, которому происходящее нравилось всё меньше, перехватил забияку и вытолкал наружу.
Харди продолжал грозить и ругаться, Юстэс, не слушая его, поволок толстяка к плетню, где они привязали коня. Распутывая поводья, он заметил, как от ближайших хижин по направлению к ним спешат длинные тени.
— Давай!.. — подтолкнул он неповоротливого приятеля: ему внезапно стало жутко. — Залезай же в седло, братец!.. — и вдруг прямо перед ним очутилось чужое бледное лицо. Пахнуло гнилью…
— Ату их, ребятушки! — завопила фальцетом, высунувшись из окошка, бабка.
На подмогу бледнолицему скользнуло из темноты еще несколько фигур.
Юстэс даже не понял, как они с Харди очутились в седле. Ударил коня пятками в упругое брюхо, и замелькали мимо вперемежку деревья и звезды… Сзади засвистали, заулюлюкали, — насилу вырвались!..