Тогда один из товарищей взял его к себе на коня, и маленький отряд спешно двинулся обратно, стараясь остаться незамеченным.
До спасительных стен Убежища оставалось совсем немного, когда советник вдруг резко натянул поводья своего коня.
— Стойте! — Воины послушно замерли. — Т-сс! — он застыл, вглядываясь в расстилавшуюся перед ними пустошь.
Позади них остались тенистые аркады дубовой рощи — царство огромных, необычайно могучих и красивых деревьев, щедро раскрашенных осенью в самые яркие цвета, дальше — между рощей и Городом — лежала равнина, густо поросшая пожелтелой травой, из которой там и сям торчали голые ветки кустарников. Внимание советника привлекла группа высоких молодых дубков — стоящие особняком, они выглядели точно стайка своенравных подростков, отбившихся от взрослых.
— Говорю вам — их точно не было здесь, когда мы ехали к реке… — словно продолжая внутренний спор с самим собой, пробормотал вслух Нордид, напряженно всматриваясь вдаль.
Юстэс только подивился наблюдательности предводителя: сам бы он нипочем не обратил внимание на эти деревья, тем более, что они не отличались от своих собратьев, точно так же отделившихся от основного массива.
— Бродячие деревья?.. — предположил кто-то.
Гилленхарту доводилось видеть подобного странника: тяжело передвигая корнями под землей — точь-в-точь, как человек, идущий по воде против течения, он медленно брёл куда-то вдоль дороги. Ортил тогда объяснил им с капитаном, что дерево, вероятно, испугалось вырубки и решило податься в безопасное место.
— Да нет, — отмахнулись другие, — они здесь и были, когда мы ехали утром!
— Точно были! — подтвердили третьи.
В ответ Нордид молча достал маленькую серебряную флягу, и отвинтив тускло блистающую пробочку, аккуратно набрал в рот немного её содержимого. В такой фляге обычно находилась огневая вода — у других воинов тоже были такие. Волшебная жидкость легко воспламенялась на воздухе — и тогда этот огонь ничем нельзя было потушить до тех пор, пока он находил себе пищу. Долго держать во рту её было опасно, а проглотивших ждала мучительная смерть. Обычно огневицу выплевывали в противника, если же тревога оказывалась ложной, — обратно в специальную флягу. Еще двое воинов последовали примеру командира — древесные бродяги могли быть агрессивными, особенно теперь, когда наступающие не щадили ни полей, ни лесов. Обнажив мечи, маленький отряд рысью поскакал вперед, настороженно оглядываясь по сторонам.
Дальше всё случилось очень быстро.
Юстэс почувствовал, как вдруг обмякла спина того, кто сидел впереди, и с недоумением увидел, как из шеи напарника, чуть пониже того места, где начинают расти волосы, вылез на целый палец острый конец стрелы, — и тогда лишь понял, что кинувшиеся им навстречу деревья — и не деревья вовсе!
— Увозите пленного! Любой ценой доставьте его в Город!.. — крикнул советник, разворачивая коня навстречу бегущим вслед за ними великанам.
Двое, что держали поводья коня, везущего мешок с переверзем, привстали на стременах, и что есть силы принялись нахлёстывать своих скакунов, торопясь оторваться от погони. Остальные устремились вслед за командиром.
Юстэс толкнул податливое тело убитого товарища на луку седла — сбросить он его не смог: ноги мертвеца крепко застряли в стременах. В воздухе свистнуло, и ещё две длинные стрелы жадно впились в плечо бедняги, пригвоздив его к шее коня. Скакун взвился на дыбы и рухнул замертво, придавив собою убитого. Юстэс успел отпрыгнуть, меч выпал у него из рук, и тут же на его шлем обрушился страшный удар: огромный хоромон размахивал над ним дубинкой!.. Юношу спасло лишь то, что падая, он не удержался на ногах, и оттого удар великана пришелся вскользь.
Проворно откатившись в сторону, Гилленхарт нечеловеческим усилием дотянулся до оружия — на карту была поставлена его жизнь! — и прямо с земли рубанул мечом по ногам противника. Великан тяжело рухнул на колени, но раненый он не собирался сдаваться. С яростным рёвом он всей мощью обрушился на обидчика — Юстэса выручила ловкость и быстрота. Пританцовывая вокруг озверевшего людоеда, он наносил ему один удар за другим, — так собаки на охоте мечутся вокруг зверя, — но хоромон оказался необычайно живучим.
На помощь собрату подоспел еще один гигант, и Юстэсу пришлось бы несладко, кабы не советник: железной палицей он размозжил голову обезножевшего, плюнул огневицей в лицо другому — с дикими воплями великан умчался прочь, не разбирая дороги, — и они видели, как он весь вспыхнул огненным факелом. Тем временем двое их товарищей погибли от рук людоедов, а третий вдруг почернел и обуглился, нечаянно проглотив огневую воду, — и тогда советник рывком поднял юношу на седло и они, единственные уцелевшие в страшной схватке, помчались прочь.
Великаны отстали, — оглянувшись, Гилленхарт увидел, что они пожирают убитых, — и лишь один, самый здоровый и свирепый, продолжал их преследовать. Огромными скачками он нёсся за ними по пятам — Юстэсу казалось, он чувствует на себе его дыхание! — и тут с городских стен ударили пушки.
Увлекшийся погоней хоромон не сразу сообразил, какая опасность ему угрожает, и жестоко поплатился — ядром его разнесло на куски. Ещё один снаряд разорвался совсем рядом, и взрывной волной Юстэса сбросило наземь. Ударившись, он тут же вскочил — рядом валялись останки великана, его собственный меч и большая меховая сумка. Гилленхарт, плохо соображая, что делает, схватил всё, что подвернулось под руку, и побежал вслед за советником: им уже открыли проход в стене.
Их товарищи, что ускакали раньше вместе с пленником, оказались живы и здоровы. Предоставив советнику разбираться со всеми остальными делами, Юстэс отправился к себе в казарму.
Испытывая эйфорию, как и всякий, кому счастливо удалось избежать гибели, он вернулся домой в приподнятом настроении, но стоило ему взглянуть на бледное лицо агила, как радость тут же сменилась печалью. Вытянувшись, бедняга лежал на деревянном ложе, его руки были холодны, как лёд, в уголках глаз и на висках скопилась синева.
— Прости, что не уберёг тебя… — шептал юноша, чувствуя, как на него самого накатывается смертельная усталость.
Воодушевление, связанное с горячкой битвы, угасло, ему на смену пришло отчаянье. Со злости он пнул лежащую у ног меховую суму, доставшуюся ему в качестве трофея. Она тяжело отлетела в другой конец каморки, и из неё выкатился тёмный круглый сверток, похожий формой на кочан капусты. Из раскрытого зева котомки что-то блеснуло… Заинтересовавшись, юноша вытряхнул её содержимое на стол. Под лучами неяркого осеннего солнца заиграли огнями драгоценные камни.
Некоторое время Гилленхарт тупо смотрел на блестящую кучу, машинально перебирая дорогие каменья — перед ним лежало целое состояние! — и не испытывал ничего, кроме усталости и смутного разочарования. Почему-то он чувствовал себя обманутым: несомненно, судьба подсунула ему это богатство в награду за перенесенные тяготы и лишения, но не слишком ли поздно? И была ли эта груда стекляшек именно тем, что ему теперь нужно?
Взяв сумку великана, он смахнул камни обратно: после разберемся.
Потом его внимание привлек круглый свёрток, сиротливо чернеющий на полу. Взяв его в руки, он почувствовал странный запах. Осторожно потянув пальцами тонкую тряпицу, укутывавшую свёрток, подобно луковой шелухе, он обнаружил внутри… отрезанную голову. Его лицо исказила гримаса отвращения, но тут голова вдруг открыла глаза. От неожиданности юноша едва не выронил её.
«Открой мне уста…» — услышал он неведомо откуда идущий голос. Осторожно положив голову на стол, он невольно потянулся к кинжалу. «Открой!..» — послышалось снова, хотя рот мёртвой головы был запечатан воском. И странно, черты лица её были знакомы ему, но память упорно не желала дать подсказку.
— Кто ты? — спросил юноша, вытаскивая кинжал.
И услышал в ответ: «Тезариус…»
Не подозревая подвоха, Гилленхарт выковырял кинжалом воск из губ чародея. Голова тотчас выдохнула — из её рта вылетело туманное облачко и закружилось над юношей.
— Э-э!.. — отмахнулся он тем же кинжалом. — А ну прочь!.. — Облако шарахнулось в сторону и зависло над агилом. — Эй!.. — снова крикнул Юстэс.
Туманность помедлила и вдруг, опустившись, словно подушкой накрыло лицо умирающего. Гилленхарт подскочил к другу, но тот судорожно вздохнул и облако исчезло… Не зная, что теперь делать, Юстэс затряс его за плечо:
— Очнись!.. Очнись же!
Умирающий не подавал никаких признаков жизни, и только прижав ухо к его груди, Юстэс смог уловить еле слышное, редкое и слабое движение его сердца.
Вошла знахарка.
— Пошли бы на воздух, сударь, — ласково предложила она. — Я пока здесь приберусь, раненого обихожу…
— И то верно… — пробормотал он, и выбрался наружу.
Ясный осенний день был ласковым и теплым. В прозрачном воздухе дрожали пролетавшие паутинки, вспыхивая золотым под лучами бледного солнца. В углу двора пофыркивали над корытом с водою кони, пахло сеном, кожей и яблоками. Сквозь жёлтое кружево листвы просвечивало ярко-синее небо — было так хорошо и тихо, и покойно, точно за стенами по-прежнему текла мирная жизнь.
Тишину распорол пронзительный женский вопль.
— Чернодел! Чернодел!.. — знахарка кричала, не умолкая, пока в тесной горенке не собралась толпа. Женщина продолжала кричать, указывая пальцем туда, где на столе лежала попорченная тлением голова.
— Что это? — сурово спросил Ворчун у Юстэса, прибежавшего на шум одним из последних.
— Это было в сумке убитого великана! — объяснил юноша и, видя, устремлённые на него со всех сторон недоверчивые взгляды, извлёк на свет божий котомку хоромона.
— Ого!.. — восхищенно выдохнуло сразу несколько голосов, когда глазам присутствующих предстало содержимое сумы.
— Каменья — твоя законная добыча, — рассудил командир, выслушав несвязный рассказ юноши. — Надеюсь, у тебя будет время ею распорядиться… — добавил он чуть тише. — А это, — он указал на голову, — надо отдать жрецам. Сдаётся мне, что это башка самого Тезариуса, будь он неладен!