— Они-то откуда пронюхали?..
— Э-э, брат! Да об этом уже все в городе знают!
Они наполнили деревянные кубки, выпили…
— Что же нужно тебе на самом деле? — утирая рукавом рот, спросил Гилленхарт.
— Перво-наперво, я на самом деле рад тебя видеть… — отвечал рыжий. — А во-вторых, я почему-то ужасно хочу вернуться домой… До-мой! — повторил он раздельно. — Слышишь?.. Или ты уже забыл, что это значит?..
Юстэс внезапно почувствовал себя очень странно. Точно всё происходящее и существующее вокруг неожиданно оказалось сном, а сам он — подглядывает в чужое окошко, наблюдая за течением сторонней, занятной жизни.
— Господи!.. А знаешь, я ведь и забыл… Правда, забыл!
Остаток ночи пролетел незаметно. Юстэс, как мог, изложил приятелю историю своих приключений, «тьетль» — поведал ему о своей жизни под Зелёным солнцем.
Прижившись среди бойких карликов, Коротышка немало постранствовал вместе с ними. Был в Тёмной долине, где золотые слитки можно собирать прямо под ногами, как камни, да только глядеть при этом нужно в оба — безраздельно владычествующие в долине гарпии так и норовят позавтракать кем ни попадя. Был на рудниках в горах Дальноземелья, где работают глубоко под землей мёртвые рабы, — те, чьи тела не сумели спасти от грабителей могил их сородичи… Плавал в Заморье, где чуть не попал в плен к великанам; на обратном пути повидал Светлые острова — красивое, удивительно прекрасное место, где хорошо бы остаться навсегда, — да только эльфы, хозяева островов, не очень-то жалуют пришлых…
— Тьетли — неплохой народец, — сказал он под конец. — Просто среди них тоже всякие попадаются. По мне, так они лучше многих.
— Воры и прохиндеи! — отрезал Юстэс.
— Не без этого, — невозмутимо согласился Коротышка. — Зато весёлые и не злые. Если и подстроят пакость, так только чтоб посмеяться…
— Ага! А потом свои хиханьки продают втридорога!
— Ладно, — примирительным тоном сказал рыжий. — Я тебя отыскал не для того, чтобы ссориться. Ты теперь богат, я тоже кой чего скопил… Пора возвращаться обратно. Здесь, я чую, большая свара началась, как бы нам не сгинуть вместе с остальными…
— Ну и возвращайся! — грубо ответил Юстэс. — А я не крыса, чтобы бежать с тонущего корабля.
— Дурак! Кому ты здесь чего должен?.. Это вообще не наше дело! Мы — чужие… Ты о чём всю жизнь мечтал? О славе да о богатстве?.. Так вот, раз всё свершилось, как мечталось, пора и честь знать!.. Выбираться из этой преисподней нужно! И побыстрее!..
— Как? — устало спросил Гилленхарт, только ради того, чтобы настырный недоросток отвязался.
— Я тут многое разузнал, — горячо зашептал, склонившись к его уху, Коротышка. — Оказывается, в здешнем храме портал есть… Его сам Проклятый в своё время сделал. Наши сказывали, аккурат в настоящей Акре окажемся, той, что крестоносцы на берегу Средиземноморья построили!.. Помнишь храмовника, что на корабле сам себя заколол? Ты ещё его кинжал себе взял… — тут Коротышка широко улыбнулся. — Я тебя как раз по кинжалу-то и признал! Уж очень сильно ты, брат, на рожу изменился, видать, хреново пришлось?.. Ну, слухай далее — тот бедолага на деле из местных был! А ножичек этот — ключ к переходу! Уразумел?..
— Нет… — честно признался Юстэс. — Я только одно понял: тебе кинжал нужен. Ну, так бери его — и отвяжись от меня!
Коротышка поперхнулся и оторопело поглядел на юношу.
— А-а … Нет, а ты как же?!.
— Никак! — грубо отрезал Гилленхарт. — Я — останусь… — и в доказательство своих слов отцепил с пояса тяжелые кожаные ножны и швырнул их на стол перед искусителем.
Коротышка робко протянул к неожиданному подарку мускулистую, поросшую рыжим волосом лапу. Благоговейно дотронулся корявым узловатым пальцем до тиснёного узора на истертой коже ножен…
— Я это за так не возьму! — сказал он, отдергивая руку. — Ты пьян, да и по башке тебе, я слышал, хорошо досталось… Скажут потом, что я тебя надурил. Нет, пусть всё честь по чести! Ты мне — кинжал, а я тебе… я тебе… — он задумался, перебирая в уме свои сокровища. — А я тебе — вот что! — и с этими словами выудил из заплечной котомки большие, на манер песочных, часы, где за синим стеклом вместо песка кружились блестящие снежинки. В верхней части стеклянной, утянутой в талии, колбы их оставалось совсем мало.
— Я похожие у Тезариуса видел, — равнодушно произнес Юстэс, вертя в руках хрупкую на вид стекляшку, оправленную в тусклое серебро.
— Бери! — отозвался Коротышка. — Глядишь, пригодятся! Тут вона, смотри, печать выжжена, видишь? — так может статься, Тезариусовы часы и есть..! Я их у одного из наших купил, — рыжий понизил голос, — а он эти часики у некой благородной дамы выменял — есть тут одна фифа, Вэлларией звать… — и простодушно добавил: — Я, правда, думаю, он их у ей спёр попросту!
— Как, говоришь, звали того ловкача? — напрягся Гилленхарт, услышав имя загадочно исчезнувшей волшебницы.
Коротышка, старательно прилаживая ножны к поясу из змеиной кожи, не заметил его волнения и лишь пропыхтел в ответ:
— Кажись, Рурус…
…Жёлтое тело Луны стало огромным. Она заполнила собой всю чашу небосвода, точно младенец утробу матери, и он понял, что луна — живая: видел пульсирующие реки вен и артерий, видел, как текут её соки, как нежна и прозрачна её кожа … И тогда кто-то вложил в его руку нож, и Луна содрогнулась от боли, и из её вспоротого чрева хлынула тьма… Ужас охватил его, он закричал — и сквозь отверстие разорванного криком рта Тьма проникла в него, точно вода, и растворила его в себе — и он стал её частью…
И хохотали вокруг демоны, и сновали падшие ангелы с опалёнными крыльями; твари причудливые и мерзкие стали его наперсниками — он сам был одной из них — и длилось это тысячу тысяч лет… Тысячу тысяч лет странствовал он во мраке, много дивных и страшных историй протекло перед его глазами, и между прочими чудесами видел он Тёмную Башню и её заключенного… А потом перед ним забрезжил маленький слабый огонёк и позвал за собой. Он поверил ему, и огонёк привёл его к жерлу пылающего вулкана — там, в кратере кипел Свет… Он испугался, поняв, что его путь лежит в самое сердце огненного озера, но чей-то голос назвал его по имени, — и он шагнул вперед…
— Нордид!.. Все кончилось, Нордид! Ты слышишь нас?..
Он приоткрыл тяжёлые веки: луна, целая и невредимая, апельсином висела в проеме бойницы, поодаль на полу — распростёрлось очерченное пентаграммой тщедушное тельце переверзя, на стене шипели, разбрызгивая искры, смоляные факелы.
— Все в порядке, — ответил он. — Я уже здесь…
С первыми солнечными лучами он покинул место, где произошел обряд перевоплощения — старый, полуразвалившийся дом, давно потерявший хозяев. Жрецы тотчас сожгли осквернённое жилище. Ему тоже предстояло пройти очищение — и он не замедлил его совершить.
Когда храмовый служка закрыл за ним ворота, он немного постоял, глядя с холма на расстилавшийся у его подножия город, — паутина висячих мостов, иглы башен, — и над всем этим пронзительно-голубое небо в оправе слоистых облаков. Постоял, поглядел, набрал полную грудь воздуха, и пошёл себе, — усталый человек, закончивший трудное и опасное дело.
— Ну, как ты? — Гилленхарт встретил его по дороге к казармам. Рядом с юношей топтался необычно высокий тьетль. — Я тут старого друга встретил, — пояснил он советнику.
— Всё хорошо! — радостно объявил Нордид. — Жутко было, мерзко… прямо сказать нельзя, как мерзко! Но теперь… Я точно заново родился — до того славно!
И они пошли в знакомый уже кабачок, и просидели там, пока не объявили тревогу. Звук сигнального колокола теперь часто тревожил осаждённый город: враг стоял у стен, и всё новые и новые полчища шли на штурм, с тем, чтобы обессилев, откатиться назад, ибо каменные оплоты Города вздымались почти что до самого Неба.
Услышав сигнал, Нордид и Гилленхарт отправились прямиком на стены. Коротышка сначала заколебался, но потом достал откуда-то помятый, местами проржавевший шлем, и тоже увязался за ними.
— Так, погляжу… — пространно пояснил он своё решение.
На передних рубежах обороны вовсю кипела работа: лили из огромных чанов смолу и кипяток на головы живых верениц, упорно ползущих вверх по длинным лестницам; лучники без устали рвали тетиву гибких луков, — подручные не успевали пополнять запасы стрел; другие шарашили по рядам неприятеля из пушек, а тот в свою очередь швырялся огромные каменными глыбами и целым градом камней помельче, плевался огненными кляксами. С высоты было видно, как у подножья стен копошатся огромные белые черви: то выползни пытались делать подкопы, но камни Города были надежно защищены заклятьем, и подземные жители пока не представляли собою серьёзной угрозы.
Куда хуже были те, что умели летать, — воздух кишмя кишел большими и маленькими тварями, каждая из которых норовила убить, укусить или хотя бы оцарапать. На глазах у Юстэса две огромные черные бабочки с кошачьими головами ловко зацепили клейкими усиками одного из защитников и проворно сбросили его вниз — находившиеся рядом даже моргнуть не успели! Одна из бабочек тотчас поплатилась за свое коварство, а вторая ловко ускользнула от удара мечом и упорхнула. А в воздухе перед Нордидом, откуда ни возьмись, появилась отвратительная костлявая девица — синекожая, зубастая, патлатая, — захихикала противно:
— Ух, ты, миленький!.. — и над самой головой его вжикнул острый серп. Советник уклонился в сторону и мастерским ударом развалил бойкую летунью пополам.
Коротышка, раздобыв себе копьё, развлекался, сталкивая со стены упрямо карабкающихся пауков — большие, маленькие и совсем крошечные, мохнатые и лупоглазые, — они с тупым упрямством всё ползли и ползли, не обращая внимания на гибнущих собратьев. Некоторым из них удавалось перевалить через гребень стены, с тем, чтобы тут же быть раздавленными. Один из них успел впиться в ногу какого-то человека и высосал беднягу до капли, точно муху, пока его не прикончили.