Вдоль разрушенной улицы, почти прижавшись к земле, на них надвигался многоглавый и многоголосый клубок. Приятели забились в какую-то щель в развалинах, тщетно надеясь, что их не заметят. Но не тут-то было!
…И даже спустя долгие-долгие годы Коротышка будет покрываться холодным потом, вспоминая эти мгновенья: невыносимые крики злобных тварей, их пустые глаза, одержимые лишь жаждой крови, скрежет скользких когтей, а потом — сверкнувшую вдруг прямо рядом с ним длинную узкую молнию и мерзкий запах палёного пера… Но ничего слаще этого запаха не было в мире! Потому что так пахли, обугливаясь и сгорая под ударами юного рыцаря, туши гарпий. Оружие, доставшееся от безымянного скелета, снова выручило их самым чудесным образом: луч света, вырвавшийся из расщеплённого конца обоюдоострого лезвия, одинаково легко крушил и мягкие тела врагов, и каменные груды, и почернелые остовы вековых деревьев, чьи кроны ещё вчера так горделиво сияли золотом уходящей осени. Последней осени Города Людей…
А потом Юстэс повёл мечом в ту сторону, где над горою тёмно-сизых останков городских кварталов дрожала в дымной пелене светлая стрела храмовой громады, и луч проложил прямую дорогу в оплавленных камнях.
Вот только идти по дороге этой сам он уже не смог. Меч выпал из ослабевших рук воина, и он бессильно опустился на землю.
— Ты что? — испугался Коротышка. — Ты что… — бестолково бормотал он, подхватывая своего рослого спутника и пытаясь поставить его обратно на ноги. Но тот, будто пустой мешок, безвольно валился обратно.
— Не могу… — прошептал он еле слышно. — Вся сила ушла… в меч…
Коротышка посмотрел на сияющий вдали купол Храма, потом — на неподвижно лежащего юношу, снова — на Храм… Ворон каркнул и, растопырив крылья, закружился по земле у его ног.
— А-а… чёрт! — рыжий стукнул кулаком по своей же раскрытой ладони, нагнулся, ухватил приятеля поперёк туловища и, крякнув, взвалил его себе на плечо.
Придерживая одной рукой свою ношу, он ухватил ещё и меч, и затопал вперёд, закусив губу. Ворон торопливо заковылял за ним вслед. Коротышку шатало, пот заливал ему глаза, но он упрямо шёл и шёл, так, словно прогуливался по палубе, и это не ноги его дрожали и подгибались от неимоверной усталости и напряжения, а просто шалила, качая корабль, морская волна…
…Широкие ступени, с четырёх сторон поднимавшиеся к стенам Храма, были чисты и светлы, как и в мирное время. Казалось, грязная накипь военного лиха не смогла дотянуться до этих мраморных плит, растеряв всю свою силу на разорённых ею же улицах. Но подобравшись ближе, спутники поняли, что на самом деле заслон ей поставили Тени: призрачные гиганты преградили путь сотням недругов, рвавшихся к святыне Людей, и площадь перед Храмом стала полем битвы. Пришедшие могли только представить себе, какая страшная сеча кипела тут всего несколько часов назад, но теперь здесь было тихо, лишь ветер шевелил одежды погибших, да шуршали опавшие листья…
Признав своих, Тени пропустили их к дверям Храма.
Скинув Гилленхарта на мраморный пол — вышло у него это не очень аккуратно, Коротышка бросил рядом с ним остальную амуницию. Сам привалился к стене, перевёл дух, огляделся… Чёрный дрожащий столб на западной стороне стал еще выше и шире. Теперь он больше напоминал гриб — вершина его расплылась над гибнущим Городом в гигантский неровный круг, словно некая невидимая преграда на небесах расплющивала её и не давала подняться выше.
— Вот ведь погибель!.. — пробормотал Коротышка, заворожённо наблюдая, как чернота медленно и неотвратимо пожирает светлое пространство. Потом опомнился, сплюнул, утёр губы рукавом, и достал из-под одежды потёртые кожаные ножны.
— Ну, что? Опробуем твой подарок?.. — спросил он у Юстэса, показывая ему извлечённый из ножен кинжал. Тот взглянул и ничего не ответил, и глаза у него были совсем потухшие.
Повертев кинжал в руках, Коротышка вставил клинок в еле заметное отверстие в дверях. Сжал рукоятку, попробовал повернуть… Туда, сюда… Не получалось.
— Ишь ты!.. — злобно пропыхтел он. — Входит, как родной, в скважину-то, а проворачиваться не хочет!
Поднатужившись, Коротышка ухватился за кинжал обеими руками, так, что спина его взбугрилась узлами мышц, но непокорный замок не сдавался. Раненый ворон беспокойно закричал, вытянув шею.
— Что?.. — не оборачиваясь, переспросил его Коротышка, продолжая возиться с замком.
Ворон снова прокричал непонятное, точное силился что-то объяснить. Коротышка отпустил кинжал и повернулся к крикуну. Тот широко разинул клюв и громко каркнул… Рыжий внимательно посмотрел на юношу.
— Ты уверен?.. — спросил он ворона и, не дожидаясь ответа, легонько пнул Юстэса ногой. — Эй, твой приятель говорит, что ты можешь открыть эти двери…
Гилленхарт медленно поднял голову. В его помутневших глазах появилось осознанное выражение.
— Он? Говорит тебе?..
— Ну, да! — рассердился Коротышка, и нетерпеливо пояснил: — Я разбираю язык зверей, чуешь? И птиц и всех прочих тварей…
В ответ Гилленхарт лишь вяло качнул головой и закрыл глаза. Его маленький приятель начал заводиться, и тогда ворон снова что-то прокаркал.
— Он говорит, — перевёл Коротышка, — что это он привёл тебя сюда… — Юстэс хрипло засмеялся. — Он был сначала той птицей, что напала на тебя в детстве, — продолжал Коротышка, — потом превратился в человека, того, что спас тебя в пустыне. Его звали Али…
Юноша резко оборвал свой смех:
— Зачем он сделал это?
Коротышка выжидающе посмотрел на пернатого. Тот раскатился долгой деревянной трелью.
— Его хозяин — некий брат Або, — пояснил рыжий. — Монах, что ли?.. Ты знал его под именем Фурье… А ещё он говорит, что тебя закляли убить Собирающую Души, но ты её не убил, и поэтому мы не сможем уйти отсюда. Вот так… — философски закончил он, отчего-то успокоившись, и сел рядом с Юстэсом, уткнувшись подбородком в колени. — Вот так! — повторил он почти весело. — Не уйти нам… и эта дрянь проглотит нас вместе с этим паршивым городишком… И всё из-за какой-то бабы. Всегда знал, что от баб — одни беды!
Ворон вдруг резко каркнул, разбежался, и неуклюже взмыл в воздух. Припадая на крыло, он медленно улетел прочь.
— Куда его понесло? — пробормотал Коротышка, толкнув Юстэса в бок. Но тот не ответил. — Ладно, посидим тут, передохнём… Тени защитят нас, если кто-то вздумает сюда сунуться… А там… — и не договорив, закрыл глаза, и, казалось, задремал.
Медленно потекли часы…
Юстэс находился в том состоянии, когда исчезают и мысли, и чувства, — и зыбкая грань между жизнью и небытием приобретает вдруг зримые очертания. Может быть он так и ушёл бы в мир иной, незаметно для себя самого, но перед ним вдруг возникла высокая человеческая фигура, а рядом с ней — ещё одна, пониже.
— Я же говорил — Карра не зря нас зовёт! — радостно проговорил тот, что был пониже. Ворон, сидевший у него на плече, согласно каркнул. — Умница!..
Высокий же незнакомец некоторое время молча рассматривал измученных странников, а потом простёр руку над головою Гилленхарта, и юноша почувствовал, как в затылок ему вливается тёплый невидимый поток. Этот поток быстро побежал по усталому телу, наполняя его жизненной силой, точно река по старому, высохшему руслу. Коротышка тем временем очнулся и торопливо вскочил на ноги:
— Ты кто такой?! — грозно воскликнул он.
— Это Рутан Светлый! — встал между ним и чародеем агил.
Но ладони пришельца вдруг вспыхнули огнём — и в воздухе возник зеленовато светящийся овал в рост человека. Недолго думая, Коротышка выхватил заветный кинжал — и тут же был отброшен назад. Крепко ударившись о мраморную стену, он потерял сознание, а когда очнулся — рядом никого не было…
…Пальцы Юстэса ощутили влажный песок. Он открыл глаза: берег, река… Яркий день. Солнечный диск в ослепительно голубом небе. За дни осады он уже успел забыть, что небо может быть таким… И тревожно-сладкое ощущение невозможности происходящего: этот день уже был! Был раньше!.. Он знал это точно. И невыразимая тяжесть легла на сердце — он знал теперь так же, что должно произойти сейчас.
Медленно, точно осуждённый на казнь, Гилленхарт вошел в воду, волоча за собою ставший невыносимо тяжёлым меч. Кто сказал, что нельзя войти в одну и ту же реку дважды?
Заныла раненая скиссором нога… Настоящая боль это была или только воспоминание о ней?..
Он остановился, посмотрел на своё отражение, и не узнал себя. Сжав меч обеими руками, он размахнулся и изо всех сил ударил по воде. Тучи брызг поднялись над ним, и сквозь сверкающую пелену он увидел на берегу всадника — женщину на прекрасном белоснежном коне. Из-под головного покрывала цвета снега, выбивались длинные золотые локоны; спускаясь до колен всадницы, они переплетались с лохматой гривой коня.
Держа меч, он приблизился к ней.
Ему хватило одного краткого мига, чтобы снова увидеть: она воистину была прекрасна!.. И вновь, как и тогда, он преклонил перед нею колени…
Она же смотрела на него сверху вниз, но в этот раз он заглянул ей в глаза — и поразился странной смеси жестокости, радости и печали. А потом рыцарь поднял меч — и световой луч испепелил последнюю хранительницу тайн Вальгессты.
* * *
…Конус света — такой беспощадно ослепительный! — уходил прямо в разверзшуюся небесную высоту, пронзительно голубую по краям, иссиня-чёрную там, где в её нежную плоть вонзался свет, точно его сила сжигала синеву до пепла. Кинжал, торчащий в узкой щели, рассекавшей надвое храмовую плиту, откуда вырывался этот световой поток, раскалился добела.
— Это портал, ведущий в твой мир, рыцарь, — голос Рутана был тихим, но слова его легко перекрывали шум битвы, доносящийся из-за храмовых дверей. — Теперь можно вернуться… Но я буду честен: после перехода ты станешь бессмертным… И ты — и те, кто последуют за тобой. Подумай — ещё есть выбор!.. Ты можешь остаться и разделить судьбу Города. Поверь, это лучше, чем грядущая бесконечность.