— Что же ты медлишь, Страж? — закричал Линд, уворачиваясь от огромного крыла, едва не разбившего ему голову. Он обращался к Дуние. Но та, сделав несколько взмахов боевым топором, рухнула под ударом грифона.
— Это — конец! — прошептал журналист, и еле успел вытянуть руку, чтобы блеском магического перстня отогнать прочь другое чудовище. Отогнать, но не остановить!
Грифоны, атакуя всем скопом, изорвали в лохмотья тело ещё одного Смотрителя — и мирная обитель превратилась в арену кровавой бойни.
Но вдруг одна из стен треснула от мощнейшего удара…
Тут же раздался ещё один удар, сотрясший громаду Замка до самого основания — и часть стены рухнула совсем. Сквозь образовавшийся пролом они увидели крылатого чёрного коня, парящего в воздухе. На его спине сидел человек, укутанный в плащ, лицо его скрывали поля остроконечной шляпы. Конь заржал и ударом передних копыт расширил пролом. Грифоны, отвратительно вереща, всей стаей тут же развернулись ему навстречу. Плащ всадника слетел вниз — и люди зажмурились от ослепительного блеска серебристых доспехов.
— Страж?! — потрясенно выдохнул Линд.
Чудесный всадник взмахнул непомерно длинным мечом, и пришпорив коня, взмыл ввысь.
Ожившие чудища, крича, стремительно последовали за ним. Теснясь и толкаясь, свирепая орда вырвалась через пролом наружу. Голубое небо исчертили тёмные трассы — тяжёлые с виду, твари оказались на удивление проворными!.. На головы людей брызнул каменный дождь — серебряный всадник одержал первую победу! — и тут же когтистая лапа оставила кровавый след на шелковистом боку его коня.
Коротко вскрикнув, всадник послал крылатого вперёд и вверх: неуловимое движение — точно росчерк молнии — и еще один враг мгновенно рассыпался на тысячи тяжелых капель, а за ним ещё и ещё… В непрерывно мельтешащей туче нападающих образовалась заметная брешь. Сбивая на лету верхушки деревьев, твари отступили и сгруппировались, — на это им понадобились считанные секунды, а затем, с леденящими душу воплями, всей массой бросились на летучего рыцаря… Издав в ответ боевой клич, всадник пришпорил коня им навстречу: острие меча расщепилось, оттуда ударил световой луч — и земля содрогнулась от ударов падающих осколков.
Но один из уцелевших грифонов с разлету врезался в широкое чёрное крыло коня и разорвал его в клочья. Теряя высоту, Страж отчаянно отбивался от наседавших чудовищ, коих осталось уже менее десятка, — но сразу двое одновременно напали на раненое животное — и на серебряные доспехи хлынула тёмная кровь. Проворно высвободив ноги из стремян, Страж соскользнул со спины крылатого друга — конь и его убийцы, увлекшиеся преследованием, тяжело рухнули наземь. Рыцарь же с немыслимой ловкостью сумел вскочить на загривок ближайшего из противников, и пока тот, злобно крича, пытался сбросить его, обратил в каменное крошево еще одного злодея. Но пленённый грифон сделал резкий вираж, и Страж, не удержавшись, сорвался. Люди, наблюдавшие за невиданным сражением, ахнули! Ударившись о землю, отважный рыцарь затих, недвижим…
Оставшиеся грифоны с торжествующими криками дружно спикировали на блистающую в траве серебристую глыбу, но зачарованные доспехи надежно хранили своего хозяина, и удары массивных клювов не причинили поверженному вреда.
Раздосадованные, чудовища обратили свои взоры на людей, до сей поры пассивно наблюдавших за воздушным сражением: никто из зрителей не мог до конца поверить в реальность происходящего! Взмыв в воздух, грифоны понеслись к Замку.
Непонятно, что же произошло с людьми в тот момент, но только никто из них не двинулся с места. Многие после вспоминали, что почувствовали: ноги будто бы налились свинцом. Точно околдованные, они смотрели, как к ним приближается крылатая смерть…
…Она наблюдала, как рабочие в синих комбинезонах завершают последние приготовления. Высокие светлые залы — торжественно-спокойные, напоенные прозрачной тишиной и светом — залы одной из самых знаменитых выставочных галерей на несколько долгих дней были подарены ей. Ей и её картинам.
Есть мгновения, когда чувствуешь, что всё предыдущее было только ради них — коротких и сладостных. Только они останутся, когда душа улетит в беспредельные дали — навстречу новому перевоплощению. И в далёком-далёком «потом», что будет уже и не в твоей жизни, они вспомнятся вдруг лёгким облачком — смутно и неясно — даже и не поймешь о чём, и учащённо забьется сердце… И впитывая всем своим существом всё-всё-всё, что происходило сейчас — и этот свет, льющийся из огромных окон, и солнечных зайчиков на мраморных полах, и приглушённые голоса, и матово блестящую поверхность полотен, закованных в лёгкое дерево, она ясно ощущала: именно эти минуты оставит ей Творец напоминанием о прожитом — тревожно-радостную суету последних завершающих штрихов, а не то, что случится позже, когда в раскрытые двери потечёт праздничная толпа.
Каггла медленно пошла вдоль стены, рассматривая то, что уже развесили. Остановилась… Река, мост, лес, сквозь утренний туман — рассвет… Этот мирный пейзаж, окаймленный рамой, всегда вызывал у нее лёгкую щемящую тоску — светлую и непонятную. Она никогда в жизни не видела ни этой реки, ни этого моста… Может, в детстве?
— Они ждут тебя… — мужской голос, сказавший это, был тихим, словно шёл откуда-то издалека.
Каггла обернулась к невидимому собеседнику. Но рядом никого не было. Она посмотрела на светловолосого паренька, возившегося поодаль с проводами. Он улыбнулся в ответ на её удивленный взгляд:
— Вы что-то хотите?
— Нет… — она растерянно провела рукой по волосам. — Мне показалось просто…
Ею вдруг овладела сильная тревога!
Она огляделась по сторонам: в огромном зале было по-прежнему светло и спокойно. В снопе солнечного света, бьющего из окон, танцевали крохотные пылинки. На какое-то мгновение перед глазами вдруг возникло видение: в тёмно-синем воздухе, каким бывают окрашены зимние сумерки, пляшут белые снежинки… Она прикрыла глаза, видение исчезло.
— Ты должна их спасти…
На картине, где старый деревянный мост утыкался в песок, колыхалась едва видимая тень — рыцарь в доспехах, словно сотканный из тумана. Сквозь прорези его шлема сверкали голубые огоньки…
Воздух галереи сгустился и задрожал, и мир вокруг словно бы раздвоился — одна картинка наложилась на другую, будто у нее открылось двойное зрение. Она видела одновременно то, что происходило в зале сейчас — в истинном времени и измерении, но было и другое: огромный горящий камин — пламя бушевало в жаркой пасти, пожирая толстые брёвна, а напротив, будто бы в немыслимом далеке, — на другом конце зала, — возникли двери из прозрачного стекла — и за ними три высоких силуэта. Два мужских и один женский…
И тут кто-то словно перевернул назад страницы её памяти.
Сквозь трескучие языки пламени, как через плотную занавесь, она увидела мгновенно появившуюся и тут же исчезнувшую картину: зелёную долину с высоты птичьего полета, острие полуразрушенной замковой башни, и стремительно накрывающие её хищные тени чудовищных птиц.
— Мэрион! — вскрикнула Каггла.
— Она тоже погибнет, если ты не придешь и не остановишь их… — сказала тень.
Отделившись от картины, она огромной тучей колебалась теперь рядом с нею.
Люди работавшие в галерее, в недоумение оборачивались на художницу, силясь понять, что происходит с этой маленькой синеглазой женщиной, вдруг заметавшейся по залу.
— Госпожа Гилленхарт! — видя неладное, к ней поспешил администратор.
Не замечая его, Каггла остановилась. Где же выход?..
— Там… — подсказала тень, качнувшись в сторону огня. — Или там! — и указала копьём в сторону стеклянных дверей, за которыми на фоне ночного неба беззвучно взрывались огни фейерверка. — Выбирай.
Каггла подошла к камину…Такой же был в нарисованном Замке, где она коротала вечера вместе с таинственным слугою — полузверем-получеловеком… И такой же был в гостиной настоящего Замка. Настоящего?.. Кажется, она совсем запуталась!
От камина веяло нестерпимым жаром. Там бушевала огненная буря… Нет, тут она не пройдёт!
— Сюда!.. — звали её те трое, что бились в запертое стекло.
Она заколебалась.
— Я могу пройти через двери? — спросила она у Тени.
— Да! — тотчас отозвался призрачный рыцарь. — Но тогда нигильги тоже пройдут…
— Что же делать? — в отчаянье всхлипнула Каггла. И сделала шаг к огню.
— Иди к нам! — завыли-забесновались силуэты за стеклом. — Хочешь, чтобы всё снова было как прежде? Пустота, одиночество и уродство?
Каггла остановилась. Дико заныла спина… Уродство?! Она усмехнулась — в памяти мелькнуло и погасло: пещера, свечи на столах, визг скрипок, и огромный тролль с деревянным кубком в лапе: «А ну-ка, кто здесь хочет быть красивой?..» — и отчаянный выкрик: «Я!..Я!!Я!!!..»
— Мы дадим тебе всё!.. — фигуры нигильгов потемнели и приобрели чёткие очертания.
Теперь она могла разглядеть их лица — они были прекрасны. Совсем как тогда, на балу…
«…Время пришло… — мелодичный голос Княгини эхом зазвучал в её ушах. — Тебя устроит наша цена?.. Человек — существо ограниченное, я говорю это не в обиду тебе, просто вы так устроены… Другие вряд ли смогут назначить тебе большее — ведь и предлагать-то особенно нечего… Бессмертие, вечная молодость, здоровье, богатство, успех, талант, возвращение ушедших… Как видишь, список довольно мал, но это не наша вина…»
— А любовь? — Каггла спросила очень тихо, но те трое услышали её и замерли.
— Что?!..
— Любовь… — повторила она. И шагнула к огню.
Огонь и боль… Всё пустое — в пепел…
И по венам — чистой кровью Свет…
* * *
…Шесть крылатых тварей — огромных, заслонивших собою небо — и маленькая синеглазая горбунья.
Они бы запросто разорвали её на клочочки, но она махнула рукой, точно стирая неправильно написанное, и кошмар исчез.
Художник, как и создатель, властен над сотворенными им мирами.