Не верьте тем, кто говорит, что в последние оставшиеся секунды перед смертью человек видит всю свою прошедшую жизнь, которая табуном доралисских лошадок проносится перед его глазами.
Врут. Откровенно, нагло и безбожно врут.
Никаких видений у себя я в эти секунды не заметил. Да и о видениях ли речь, если ты перепуган до дрожи в коленях? Страшный дед решил меня прикончить — в этом не было никаких сомнений.
То ли бог всех воров услышал мою молитву, то ли запах, к которому я почти смог привыкнуть, ударил по чувствительному носу надсмотрщика, но он остановился в трех шагах от моего убежища.
Сейчас старик смотрел прямо на меня, а граница света его фонаря пролегла в пяти шагах от моих ног. Сделай этот уродец еще несколько шагов, и я окажусь прямо в круге света от фонаря!
Я мысленно проклял свою беспечность и любопытство. Будь я умнее — прижался бы к стене, а не стоял как истукан в центре камеры напротив дверного проема, полагаясь на то, что тьма защитит меня от глаз старика.
Черные глаза не мигая смотрели в мою сторону, и сердце у меня в груди гремело сильнее, чем кузнечный молот гнома. Оставалось удивляться, что старикан его не слышит.
Дед смотрел долго. Очень долго. Не меньше минуты, показавшейся мне годом, за который я успел состариться на целый век.
— Проклятые крысы, — наконец проскрипел старик. — Расплодились, твари! И чего они здесь только жрут?
Он засунул оружие-кость за пазуху, переложил фонарь из левой руки в правую и зашаркал по коридору в сторону лестницы. Дед скрылся, и теперь я мог видеть только маленький кусочек коридора и дверь, за которой томились пленницы. Чем дальше старик уходил от меня, тем сильнее тускнел свет в коридоре.
Я не стал совершать безумных поступков и красться следом за надсмотрщиком. С того времени как мне довелось увидеть его глаза, все желание вылезать из вонючей камеры пропало. Я лучше пережду, а потом потихоньку-полегоньку дотопаю до лестницы, пускай и в кромешной тьме.
Так что я остался на месте.
А что, если вообще не подниматься по ближайшей лестнице, а Дойти до той, по которой я попал в этот коридор, доковылять до места, где я очнулся, и поискать другой выход? Теперь мне было не лень протопать огромный путь назад. Я был готов сделать все что угодно, даже сровнять Горы карликов с землей, но только не встречаться со стариком. Шарканье ног смолкло, на коридор опустилась оглушающая тишина. И свет! Свет от фонаря не померк до конца! В коридоре сгустились глубокие сумерки…
Старик остановился, так и не дойдя до лестницы. Но зачем, выдери его тьма?
Я, не отрывая взгляда от дверного проема, сделал аккуратный шаг влево, затем еще один, и еще, и еще.
И тут у меня чуть разрыв сердца не случился! Честное слово, еще никому не удавалось напугать меня целых два раза за столь короткий срок!
Этот старый высохший стручок никуда не ушел. Хитрый ублюдок разлегся на полу и заглядывал в камеру. Находись я сейчас на том месте, где стоял всего несколько секунд назад, и проклятый дед так и остался бы для меня незамеченным. А если бы я совершил еще большую глупость и вместо того, чтобы отойти в сторонку, направился к выходу, то просто-напросто столкнулся с ним нос к носу. Сейчас это чудовище в человеческом обличье внимательно смотрело на то самое место, где я совсем недавно находился.
Какой хитрец! Куда пропала его показная медлительность и шарканье?! Как ловко, бесшумно и незаметно он вернулся назад! Облапошил даже меня! Тьма выпей мою кровь, если его уход не был всего лишь очень хорошо разыгранным спектаклем!
Старик стал подниматься с пола, его рука нырнула под камзол и вытащила кость-оружие. Моя спина в один миг стала мокрой от пота.
Всего лишь за два удара сердца дед проворно выскочил на середину коридора, встал напротив дверного проема и едва уловимым движением руки швырнул кость туда, где, по его мнению, я находился. Кость, словно живая, взвизгнула в воздухе, пронеслась через всю камеру и, глухо стукнувшись о дальнюю стену, упала на пол.
Несостоявшийся убийца удивленно хмыкнул и задумчиво почесал в затылке.
— Действительно крысы, — немного разочарованно произнес он. — Вот ведь померещится всякое! Эх, какую кость посеял! Теперь, пока вонь не пропадет, в эту яму не сунешься.
Бормоча и ругаясь, он отправился к фонарю. Шаркающие шаги удалялись. В коридоре становилось темнее, и вскоре вновь наступил непроглядный мрак.
Я старался успокоить сошедшее с ума сердце, готовое вот-вот вырваться из грудной клетки. Повезло! Не уйди я с прежнего места, и чудо-косточка воткнулась бы мне в грудь. Бросок деда оказался настолько быстрым, что я не успел бы не то что уклониться, но даже понять, что произошло.
Меня спасли удача, помощь Сагота и капризная судьба. Так что спасибо им всем за вновь подаренную жизнь.
Уже давным-давно затихли шаги старика. Мои глаза настолько привыкли к тьме, что она перестала быть непроглядной, и я смог различить контуры дверного проема. Вокруг меня было очень и очень тихо, но страх не собирался никуда пропадать. Сейчас я самым банальнейшим образом боялся пошевелиться. А вдруг это еще одна хитрость? Я ведь уже видел, насколько бесшумно он может передвигаться. Что ему стоит сделать вид, что уходит, отнести фонарь и теперь поджидать меня во мраке коридора?
Поджидать… Во мраке… Коридора…
Вереница холодных мурашек пробежала между лопаток и продолжила свой путь по спине. Волосы на голове явственно зашевелились. Проклятый дед с проклятыми черными глазами проворен, как десять орков, и, затаившись в засаде, вполне способен отправить меня на последнюю прогулку в свет.
— Стоп, Гаррет, стоп! Перестань думать об этом, иначе страх проберет тебя до костей! Еще немного таких мыслей, и ты начнешь паниковать! Ты вор. Спокойный и расчетливый мастер-вор по прозвищу Гаррет-тень. Гроза сундуков богачей. Гаррет, которого маленькие зеленые гоблины с острыми языками называют не иначе как Танцующим в тенях. Ты никогда не предавался панике во время работы, так не предавайся ей и сейчас! Спокойно… Спокойно… Восстанови дыхание, дыши носом, вот так… Вдох, выдох… Молодец! Сваливай отсюда, пока не стало еще хуже!
Не знаю, сам ли я бормотал эти слова или кто-то невидимый нашептывал мне их на ухо, но страх, зло зарычав и напоследок клацнув зубами, отступил.
Бродить во тьме безоружным — настоящее безумие, поэтому я задержал дыхание и пошел к дальней стене камеры, туда, где осталась лежать кость. Пришлось вслепую довольно долго топтать ногами пол, пытаясь ее нащупать. Глаза от вони слезились, в нос, казалось, насыпали воз гарракского перца. Наконец я ее нашел и взял в руки.
Тяжелая! Взвесив оружие в руке, я сразу почувствовал себя увереннее. Если, не дай Сагот, что-нибудь случится, у меня будет чем защититься от нападающих. Я засунул ее за пояс и осторожно выглянул из камеры в коридор.
Ничего и никого. Тьма и мрак.
Огонька фонаря не было видно, должно быть, старик успел подняться по лестнице. После одуряющей вони камеры душный и спертый воздух коридора показался мне освежающим нектаром богов.
Я все никак не мог избавиться от воспоминаний — проклятые черные глаза теперь вечно будут преследовать меня в кошмарах. Эх был бы со мной Угорь…
Угорь! Как я мог забыть о нем!
Пелена забвения спала с моих глаз, и все прошедшие события дня развернулись передо мной. Я вспомнил то, что произошло этим утром.
Вначале прогулка к поместью неизвестного нам слуги Хозяина, затем нападение сторонников Неназываемого, наше бегство на безумной телеге, столкновение со стеной, плен и потеря сознания. Очнулся я уже в коридорах подземной тюрьмы.
Но если я здесь, то куда же дели гарракца? И почему меня оставили на полу коридора, а не посадили в камеру, как других пленников? И вот еще одна странность — чувствовал я сейчас себя так, как будто и не влетал на полной скорости в стену того злосчастного дома… Руки-ноги целы, голова не трещит, бок не саднит. Хоть сейчас пробегу сто ярдов наперегонки со стражей.
— Я сплю? Не слишком-то похоже. Значит, следует найти и освободить Угря. Он должен быть где-то здесь.
Тыкаться в каждую дверь — бесполезно. Их слишком много. Да и нарваться на неприятности, если открыть не ту камеру, можно запросто. Мало ли кто там может тебя поджидать. Лучший выбор — это пробраться в караулку и посмотреть книгу заключенных. Такая штука обязательно должна быть даже в тюрьме, пускай на службе здесь старики с черным мраком вместо глаз.
Я направился по коридору в сторону лестницы и, не пройдя и десяти шагов, остановился. Узницы! Как я мог о них забыть! Женщины должны знать, что это за тюрьма. Да и оставлять их на милость проклятущего старика — не дело. Может, попробовать освободить пленниц, благо отмычки в моем кармане сторонники Неназываемого не тронули?
Тут же в голове разыгралась буря противоречивых мыслей.
«Гаррет, ты не рыцарь на белом коне из слащавой детской сказочки, — шепнул мне голос, в котором проскальзывали циничные нотки. — Бери ноги в руки и дуй отсюда как можно дальше! Ты все равно не спасешь женщин».
«Еще как спасу! — возразил другой голос. — Ты бы смог оставить человека гнить во мраке, если бы существовала хотя бы призрачная возможность его спасти?»
Ого! А у меня не один, а два внутренних голоса! Плюс мой настоящий, да еще и голос Вальдера! Итого нас четверо! Самое время занять койку в комнате с мягкими стенками в больнице Десяти мучеников и прикинуться психом!
«Смог бы, — ответил первый голос. — Таскаться во тьме с полу-дохлыми от голода бабами — это безумие! Пропадем».
«И слушать не желаю! А если бы ты гнил за решеткой? Например, в Серых камнях?»
«Во-первых, не гнил бы. Меня довольно непросто поймать. А во-вторых, если бы, повторяю, „если бы“ я гнил в Серых камнях, то не нашлось бы ни одного дурака, который, рискуя собственной жизнью, полез бы меня спасать».
«Ты, как всегда, самонадеян и слишком циничен».
«А ты слишком добренький. Тебе надо было уродиться не вором, а жрецом Сильны».