— Ты в порядке?
— Нет, тысяча демонов! С какой дури тебя потянуло сюда одного?! А если бы я не успела?!
— Пришлось бы справляться своими силами. — Он разорвал найденную у карлика тряпку.
— Своими силами, — буркнула Мидла, затягивая узел. — Этот волчий выкормыш все же достал меня!
— Идти сможешь?
— Не думаю, что смогу ходить в ближайший месяц.
— Надо убираться отсюда. Неизвестно, сколько врагов проникло в шахты.
— Это те, кто вырезал охрану дальних ворот?
— Скорее всего. Я понесу тебя.
Мидла только кивнула:
— Вытащи из трупа клинки — они мне слишком дороги.
— Конечно. — Элодсса выдернул из мертвого оружие, передал Мидле и направился к телу человека, намереваясь вытащить из его шеи кинжал.
Шаман, вопреки всем законам, был еще жив, хотя на губах у него проступила кровавая пена, хлопьями стекающая на подбородок и бороду. Элодсса безразлично выдернул кинжал из раны, прислушался к булькающим и свистящим хрипам.
— Ты… — Человек попытался что-то сказать. — Хо… зяин… все равно зав… ладе… ет ключом.
— Вот уж не знаю, кто твой хозяин, но эльфы просто так не расстаются со своей собственностью.
Элодсса добил раненого, с удовлетворением отметив, как стекленеют карие глаза. Затем взял со стола Ключ, немного подумал и сгреб в лежащую на полу сумку все слезы дракона, вполне трезво рассуждая, что мертвецам они уже без надобности, а гномы с карликами как-нибудь обойдутся.
— Мертв? — спросила Мидла, когда он подошел и взял ее на руки.
— Да, он колдовал, когда я пришел. Что-то делал с ключом.
— Это не наше дело, пусть шаманы разбираются. Он служил оркам?
— Скорее, наоборот, — пропыхтел Элодсса, вынося Мидлу в коридор. — Это они служили ему.
— Как такое возможно? Орки никогда не подчиняются тем, кого считают ниже себя.
— Я не успел у них спросить. Кстати, ты заметила, что у них не было нашивок клана?
— Да. Это очень странно.
— Вот и я о том же.
— Что ты намерен теперь делать?
— Сообщить обо всем гномам или карликам и убраться из-под земли.
— А потом?
— Потом? — Элодсса на миг задумался. — Потом собираюсь отдать Ключ отцу и изменить парочку старых законов, не считаясь с мнением главы дома.
— Это каких? — удивилась Мидла.
— Тех, что запрещают быть вместе сыну королевской династии и разведчице. Ты не возражаешь?
Мидла только улыбнулась, давая Элодссе понять, что с ее стороны никаких возражений не будет. Ни он, ни она не видели, что в глубине Ключа, лежавшего в сумке у эльфа, мерцает едва заметная багровая искорка.
Глава 22Разговоры в огне
Многие думают, что во мраке нет жизни.
Это большое заблуждение. Может, в кромешной пустоте Ничто жизнь не так и заметна, как в нашем красочном мире, но то, что она есть, несомненно. То тут, то там на короткую долю секунды с отчаянным скрипом распахивались двери — столбы света в безграничном мраке, ведущие неизвестно куда. Они появлялись лишь для того, чтобы через краткий миг с оглушительным грохотом захлопнуться, поглотив свет.
Но мир склонен меняться, и спустя века двери пропали, надолго оставив меня в абсолютной тьме и тишине. Ни звука, ни дуновения, ни искорки света, способной отпугнуть вековечный мрак этого места. Я висел в пустоте и видел сны. Много снов. Красивых и страшных одновременно. Снов, где я просто был наблюдателем; снов, где я проживал тысячи жизней; снов, которые были правдой, и снов, которые были просто снами.
Они шли и шли, сменяясь, как разноцветные картинки игрушечного калейдоскопа моего далекого детства. Сны, ни к чему не обязывающие; сны, над которыми стоило задуматься; сны, которые стирались из моей памяти, как только заканчивались, и уступали место другим, ни на что не похожим снам.
Сколько это длилось? Не думаю, что больше чем вечность, да и та когда-нибудь должна была кончиться. Вечность, как и сны, имеет такую неприятную особенность — подходить к концу в самое неподходящее для этого время.
Спустя несколько веков, показавшихся мне минутами, во мраке родились первые багровые искры. Это были дети гигантского и пока еще не видимого мною костра. Они вырывались откуда-то снизу, взлетали мерцающими угольками вверх, туда, куда до этого уползали мои сны. Искры вздымались высоко-высоко и, мигнув на прощание, таяли, пожираемые голодным мраком.
Одна из них пролетела прямо возле меня, на миг зависла перед лицом и, обернувшись огненной снежинкой, медленно кружась во мраке, стала падать. Я инстинктивно подставил ладонь, горящая снежинка огня упала на нее и растаяла. Ладонь обожгло легким морозцем. Огненная снежинка была холоднее льда.
Искорок-снежинок стало больше, они ускорили свой полет и теперь летали не только снизу вверх, но и горизонтально, как будто их гонял хулиган-ветер. Иногда, когда огненного снега становилось слишком много, снежинки закручивались в оранжевый смерч. В такие мгновения у меня перед глазами возникали картины прошлого.
Прошла еще вечность, и в одном месте мрак набух, пожелтел — так желтеет бумага, когда ее подносишь к пламени свечи — и лопнул. Появились языки багрового огня. Затем еще и еще. Спустя миг пламя сожрало мрак, заполнив все пространство моего бесконечного сна.
Багровый огонь оказался беззвучным, и от него не было никакого жара. Я почувствовал небольшой холодок, когда особенно рьяный и неугомонный язычок пламени лизнул мне лицо. Я провел по щеке пальцами, и на них остался тонкий слой огненного инея. Он нагрелся и багровым дымком заструился с ладони, нежно клубясь перед лицом и маня меня прыгнуть за ним в пламя.
Куда дальше? Я находился в самом центре этого беззвучного холодного ада, но дымок превратился в безжалостный янтарный огонек и толкнул меня в бездну. Появился звук, и мой крик жалкой мошкой потонул в реве огненного прилива. В ответ огонек только весело подмигнул мне янтарным глазом. Но я уже и сам видел, что это не обычный огонь, а глаза, просящие вернуться в какой-то забытый мною мир.
Забытый? Но я же помню, что смотрящие в меня глаза — это раскосые золотисто-янтарные очи эльфийки. Ее, кажется, звали Миралиссой.
— Потанцуй с нами, Танцующий! — Веселый смех заставил меня отвлечься и обернуться.
Закручиваясь в вихре танца, на языках пламени двигались три тени. Их нисколько не пугало присутствие света, они оставались такими же черными и непрозрачными для него, как будто и не было вокруг никакого огня.
— Ну же, Танцующий, не бойся! — засмеялась одна из них и сделала вокруг меня оборот.
— Я не танцую, леди. — В горле пересохло.
То ли от холодного огня, то ли от снов.
— Смотрите, он не хочет танцевать, — задорно рассмеялась другая тень, подлетая ко мне вплотную.
На мгновение я увидел очертание женского лица.
— Отчего же, Танцующий, ты отказываешься танцевать? Почему ты не хочешь подарить нам всего лишь одну пляску?
— Мне нужно идти. — Пламя за спиной выло не переставая и, кажется, начинало теплеть.
— Идти? — Третья тень оказалась рядом с первой и второй. — Но чтобы уйти, ты должен подарить нам танец. Давай, Танцующий! Выбирай! Какая из нас троих тебе больше по душе?
— Я не умею танцевать. — Я покачал головой и обернулся.
Янтарные глаза все еще никуда не исчезли, но потихоньку отдалялись, скрываясь за стеной пламени. Я бросился к ним, и меня тут же обдало жаром. Я в страхе закрыл лицо руками.
— Вот видишь, Танцующий, — покачала головой вторая тень. — Ты пройдешь сквозь огонь только в танце. Танцуй, или навеки останешься здесь!
Я уже мог отличить каждую из них по голосу. Они одновременно были такими похожими и… такими разными.
— Какую из нас ты выбираешь? — вновь спросила третья. Жар за моей спиной становился нестерпимым.
— Всех троих, — хмуро сказал я.
Одной глупостью больше, одной меньше. Какая, собственно, разница?
Минутное замешательство.
— Ты и вправду Танцующий, — удивленно произнесла первая тень. — Берешь от жизни все.
— Что же, мы проведём тебя через барьер. Держись!
Тени обняли меня, закрывая черными телами от подступающего со всех сторон огня. И повели. Вихрь кружения, стрела скольжения и легкости, черная молния, пронзившая стену пламени и толкнувшая меня к янтарным глазам.
Падаю…
— Мы еще станцуем с тобой джангу! — слышу я слова, брошенные в спину.
Последняя, злая вспышка багрового и сходящего с ума от собственного бессилия пламени. Ночь…
— Что с ним?..
Голос пробивался через густую паутину беспамятства, разрывая ее нити, подобно кинжалу. Он подхватил меня со дна сна, ставшего явью, медленно поднимая к поверхности, чтобы я глотнул свежего воздуха жизни.
— Приходит в себя! Эграсса, дай мне цветы! Быстро! — Голос Миралиссы напряжен и…
Растерян? Испуган?
— Что, подери меня тьма, здесь происходит?! — Опять первый голос.
Его я тоже, кажется, знал… Алистан Маркауз.
— Успокойтесь, граф, все объяснения после! Эграсса, что ты медлишь?!
— Вот. — Эльф казался спокойным.
Я почувствовал кислый запах травы и невольно поморщился.
— Ну же, Гаррет, хватит ломать комедию! Открой глаза! — Голос у невозмутимого Элла резкий, напряженный.
Я попробовал. Я честно попробовал! Но веки были ужасно тяжелые, попросту налитые свинцом и отказывались подчиняться.
— Гаррет! Ты меня слышишь?
Что они все ко мне привязались? Ведь так хорошо спалось! Вонь от проклятой травы стала невыносимой. Пришлось чихнуть. Холодная рука легла на мой лоб.
— Давай, Танцующий, открой глаза! Я знаю, ты меня слышишь!
Миралисса тоже называет меня этим именем — Танцующий? А все Кли-кли! Это гоблин первым ляпнул, будто я какое-то там пророчество. Удавил бы, да жалко зеленого. Сожри меня Х’сан’кор! Долго они будут пихать мне под нос вонючую дрянь? Видно, все же придется открыть глаза, иначе эльфы не отстанут.
Еще одно усилие. В этот раз все оказалось намного проще. Воля у эльфийки железная. Первое, что я увидел, — это ее лицо. Миралисса склонилась надо мной и, даже несмотря на смуглую кожу, была необычайно бледна… Чуть дальше стояли два напряженных, как хорошо натянутая тетива лука или струна музыкального инструмента, эльфа. Рядом с ними — Маркауз. Он был хмур. Впрочем, это его постоянное состояние духа, все уже давно привыкли.