Призраки выстрелили в третий раз, и туча вспыхнула, точно солнце, залив багрянцем окрестности. За неполную минуту я ослаб, оглох и ослеп. Не оставалось ничего другого, как свернуться клубочком и попытаться вынырнуть из этого страшного кошмара…
Когда я пришел в себя, все уже кончилось. Не было больше багровых туч на небе, исчезли призраки, будто они мне приснились, да и дождь перестал. Облака пропали, вновь уступив место безоблачному, голубому небу. Солнце светило мне прямо в глаза, но прежнюю удушающую жару сменила теплая летняя погода.
Я попробовал пошевелить вначале одной рукой, затем другой, потом пришел черед дернуть ногами. Вроде живой. Скосив глаза вниз, я увидел, что лежу на одеяле, а сверху чья-то заботливая рука укрыла меня еще одним.
— С пробуждением, — раздался надо мной голос, а затем в поле зрения появилась бородатая и улыбающаяся физиономия Дядьки. — Очнулся? Мы уж думали петь по тебе погребальную песнь «Прощение».
Я хмыкнул и попытался сесть. Мне это удалось без всякого труда, значит, после сотворенного Вальдером волшебства я вновь пришел в норму. Я еще раз попробовал мысленно позвать архимага, променявшего Закрытую территорию на проживание в моей голове. Как всегда, безрезультатно. Волшебник то ли затаился и не хотел отвечать, то ли попросту пропал.
— Сколько я провалялся? — В тот день, когда на нас напали багровые летуны, был вечер, а сейчас, если за время моей отключки боги не успели поменять правила, было раннее утро.
— Немного, — подошел Алистан.
— Сколько точно? — не сдавался я.
— Чуть больше суток.
Не слабо.
— Как ты себя чувствуешь? — Миралисса подошла вместе с графом и положила мне руку на лоб. Кожа у нее была сухой, а ладонь горячей.
— Да вроде я в порядке. Что произошло?
— Это мы у тебя должны спросить, — сказал Алистан. — Что произошло на обрыве, вор?
— Не знаю. — Я нахмурился. — Не помню.
— А ты постарайся, Гаррет. — Голос Маркауза приобрел вкрадчивость, он даже забыл назвать меня вором. — Это очень важно.
Сказать, что у меня в голове поселился умерший несколько сотен лет назад архимаг, — значит прослыть умалишенным или стать объектом интереса для всего Ордена. Но и ничего не сказать нельзя.
Весь отряд смотрел на меня с ожиданием.
— Вначале на нас летели эти твари, потом Кот что-то сделал, но это не помогло. Потом я увидел, как ко мне приближается одна из них, и что-то произошло.
— Что-то? — Миралисса удивленно приподняла бровь. — Ты и вправду не знаешь, что случилось?
— И вправду, — нисколько не покривив душой, сказал я.
Я действительно не знал, что сделал архимаг, чтобы убить летуна и отбросить меня с его дороги. Так что врать почти не пришлось.
— Кто-то за сотую долю секунды сотворил атакующее заклятие такой мощи, что я думала, у меня волосы вспыхнут! На такое способен лишь очень опытный волшебник.
Угу. Такой, как мой приятель Вальдер.
— Ну уж точно это сделал не я.
— Естественно, — холодно сказал Алистан. — Но нам интересно, кто?
Я пожал плечами.
— А призраки? Кто, то есть что они были такое?
— Это духи тех, чьи кости лежат на этой стороне оврага. Воины отряда Песьих Ласточек вернулись в наш мир, когда почуяли творящееся шаманство. — Миралисса не спускала с меня задумчивого взгляда.
Думаю, она прекрасно знала, что я ей не все рассказываю, но вытрясать из меня правду сейчас отчего-то не стала.
— То, что создали шаманы Неназываемого, могло разбудить души павших.
— А что с той тучей? — спросил я.
— Исчезла.
— А с Котом?
Все стали отводить взгляды.
— Он умер, Гаррет, — наконец ответил мне Дядька.
— Что случилось? — Я отчего-то все еще не мог поверить в смерть следопыта отряда.
— То существо, чем бы оно ни являлось, прошло сквозь него и убило. Это все, что мы знаем. — Ты в состоянии сесть в седло, вор? — спросил Алистан.
— Да.
— Хорошо. Мы потеряли день, а нам требуется выбраться на тракт. Дядька, все готово?
— Конечно, капитан, — кивнул десятник Диких.
— Вставай, Гаррет, надо отправить воина в последний путь.
Кота похоронили, когда я еще не пришел в себя. Он нашел свой последний приют под молодой рябинкой с серебристой корой, раскинувшей ветви над большим могильным камнем. На камне кто-то вывел: «Кот. Брат Диких Сердец.? — 1123 Э.С.».
— Прощай, — сказал Дядька за всех.
— Спи спокойно. — Миралисса, шепча, провела над могилой рукой.
Кли-кли часто моргал, стараясь сдержать слезы. Арнх бессильно сжимал и разжимал кулаки. Делер и Халлас сейчас казались близнецами — оба маленькие, угрюмые и хмурые.
А затем Фонарщик затянул песнь «Прощение». Песнь, которую поют Дикие над могилами и телами своих братьев, неважно, пали они в бою или умерли от старости. Песнь странную и даже не подходящую для воинов. Ведь как воины могут прощать своих врагов?
Но этой песне было столько же лет, сколько Диким Сердцам и Одинокому Великану, и она звучала в такие далекие и седые столетия, что сейчас уже и неизвестно, кто и с чего стал ее петь, отправляя воителей в последний путь.
И я, и Кли-кли, и Алистан, и Миралисса с эльфами слушали эту странную, нелепую для воинов, но в то же время горько-щемящую и завораживающую песнь, которую спустя один куплет подхватили все Дикие.
Когда она смолкла, лишь стрекот кузнечиков нарушал утреннюю тишину. Никто не произнес ни слова, боясь первым нарушить скорбное молчание.
Отряд потерял товарища. Но последнего ли? Неизвестно, кто или что ожидает нас впереди. Еще слишком многое мы должны преодолеть, чтобы добраться до лесов Заграбы, скрывающих могильники Храд Спайна.
— Все. — Голос у Дядьки был как наждачная бумага. — Пора.
— Удачной зимы, Кот.
Кли-кли отвернулся, стараясь скрыть слезы. На душе было горько. Наряду с болью утраты в нас закипал яростный гнев. Если бы те, кто сотворил тучу, сейчас находились рядом, то, клянусь всеми богами Сиалы, их разорвали бы на куски голыми руками.
Почти весь день отряд проехал без разговоров. Прекратились ссоры Халласа и Делера, не было слышно вечных песенок и дудки Фонарщика, Кли-кли забыл про шутки и иногда шмыгал носом, глаза у него заметно покраснели. Сурок хмурился и небрежными движениями поглаживал Непобедимого, изваянием застывшего на его плече.
Я ехал отдельно от всех, сразу позади Дядьки и Медка. Настроение было паршивое, и разговаривать ни с кем не хотелось. Лишь однажды мое уединение было нарушено подъехавшим Алистаном.
Он как-то незаметно возник справа от меня, и мы вместе проехали несколько лиг. Я не возражал против его молчаливой компании и даже немного удивился, когда он первым нарушил тишину:
— Ты знаешь, Гаррет, Кот лег в хорошем месте.
— Да? — Это все, что я мог выдавить, удивившись его словам.
— Рядом с могилой героев. Доброе соседство.
— Для него — да, — помолчав, ответил я. — Но кто о нем вспомнит через десять лет? Могила в пустоши. Сюда доберется, дай бог, один пастух в десятилетие.
— Ты не прав, вор. Его будут помнить в отряде. — Дядька услышал наш разговор. — Возле склонов гор Отчаяния, недалеко от Одинокого Великана есть кладбище. Там покоятся все воины отряда, неважно, есть ли их тела в могилах или они навеки остались в снежной тундре. Кота будут помнить.
За весь оставшийся день мы больше не обмолвились ни словом.
Казалось, с пролившимся на землю дождем невыносимая жара отступила надолго. Следующие дни мы путешествовали при относительно теплой и очень приятной погоде. Луга с сочной зеленой травой и непроходимыми зарослями кустарника остались позади, и пустошь сменилась сосновым редколесьем.
Настроение в отряде постепенно восстанавливалось. Смерть Кота не забылась, просто насущные проблемы отодвинули ее на задний план.
То тут, то там стали возникать разговоры. Делер вновь поцапался с Халласом из-за того, что они никак не могли прийти к единому мнению, росли ли на полянке, где мы остановились прошлой ночью, ядовитые поганки или это были всего лишь грибы-бурышки. Фонарщик извлек из кармана дудку, наигрывая незамысловатую мелодию. Кли-кли, по доброте душевной, устроил Эллу утренний подъем при помощи шляпы Делера, в которую была налита вода. За этакое самоуправство гоблин чуть было не схлопотал на орехи и от эльфа и от карлика, но вовремя спрятался за мной, ноя, что его талант никто не ценит.
Несколько раз за время путешествия я ловил на себе задумчивый взгляд Миралиссы, но она ничего не спрашивала, видно дожидаясь, когда мы останемся наедине. Поэтому я старательно избегал ее общества.
Сам не знаю почему, но о Вальдере и его помощи никому рассказывать не хотелось.
Мы удлинили путь, следуя параллельно тракту, но не спеша на него выходить. День сменялся днем, и я уже думал, что никогда не увижу главной дороги, к которой все так стремились. Однако на восьмой день пути, когда июль уже давно перевалил за середину, Кли-кли издал вопль радости и ткнул пальцем на показавшуюся между деревьями светлую полосу.
Мы наконец-то выбрались с Харьгановой пустоши на тракт.
И только тут я заметил, что держит в руке гоблин.
— Откуда это у тебя, Кли-кли? — спросил я, когда ко мне вернулась способность разговаривать.
— Ты о чем? — не понял шут, а затем проследил за моим взглядом и понимающе протянул: — А! Ты об этой безделушке? Не поверишь! Когда ты лежал в отключке, мы стали искать место для могилы Кота, да пребудет он в вечном свете. Так я отошел немного дальше всех и заметил эту штучку.
— Прямо так и заметил? Как гриб?
— Почему как гриб? — удивился Кли-кли. — Грибы они, Гаррет, что? Грибы под деревцами, березками там или осинками, прячутся, а она лежала на камешке, покрытом мхом. На нем даже было что-то написано, но я ничего разобрать не смог.
— И ты взял? — спросил я.
— А почему нет? — Гоблин пожал плечами. — Сам же видишь, вещица красивая. Чего же добру пропадать? Я ее продать смогу.
— Не продавай ее, Кли-кли, — вкрадчиво сказал я.