– Он мог бы и сам прийти, – в привычной для себя манере проворчала женщина. – Он приходил сюда, конечно. Вчера. Но не по этому поводу и не ко мне.
Чувствую, как лицо заливает краска. То ли от смущения, то ли от обиды, то ли от злости.
– У него сегодня много встреч, – бормочу невнятно. Чувствую себя совершенно униженным и подавленным, но все равно продолжаю озвучивать заранее продуманный текст. – Но старейшая может быть уверена, что те слова, которые скажу я, сказал бы и сам Мику-ра.
– По крайней мере, такая беседа мне была бы приятнее.
– Так или иначе, завтра – наш единственный шанс, которого больше не будет. И если им не воспользоваться, наша жизнь изменится и никогда не станет прежней. Именно поэтому…
– Как изменится? – проскрипела Коту-ма-ку.
– Что? – не понял я.
– Как изменится наша жизнь, я спрашиваю. Не заставляй меня повторять, я и так впустую трачу немало сил на разговоры с тобой.
– Наша жизнь станет другой хотя бы потому, что она будет мало интересовать храмовников. А именно они будут устанавливать наш Порядок. Странно думать, что целью нового Порядка станет благосостояние людей Огненного острова.
– Откуда тебе это знать наверняка?
– Наверняка это знать невозможно. Но об этом нетрудно догадываться, – ответил я, но почувствовал, как старейшая ударила в самый центр моих собственных сомнений.
– Догадываться – удел таких, как ты. Мое дело – думать. И я думаю, что Моту-ра был достойным законником. А сейчас я не вижу достойного законника. Но еще более глупо с твоей стороны говорить, что если в голосовании не победит Мику-ра, то победит Храм. Есть и другие претенденты, у которых не меньше шансов.
Я видел: ей тяжело дышать и непросто говорить. Глубокие хрипы оставались где-то на периферии голоса и почти не давали о себе знать, но каждое слово требовало труда. И этот труд она пыталась использовать рационально.
В каком-то смысле мне было даже жаль ее. Но только до того момента, когда она начинала говорить снова.
– В том-то и дело, – отвечаю я. – Храмовникам только и нужно, чтоб мы проголосовали за множество малоизвестных претендентов. Это дает им значительно больше шансов на победу малыми силами.
– Мы?
– Те, кто имеет право голоса, – исправился я и, кажется, снова покраснел.
– Наш женский род существует так долго, как ты не способен представить, – вдруг отрезала старейшая. – Он пережил разные порядки и процветал еще в то время, когда и порядка никакого не было. Так что не смей мне угрожать каким-то Храмом. Храм или не Храм – для нас не изменится ничего.
Кажется, это все. Стоит ли разговаривать дальше? Я не знал, что ответить на это и, в сущности, готов был уйти ни с чем.
Затянувшуюся паузу прервал громкий звон, исходящий из невзрачного металлического кубика на столе. Проворчав «Помню я, помню!», старейшая заставила его замолчать легким касанием. Наверняка это хитроумное устройство было подарком какого-то механика. Именно так – с помощью подарков старейшей или, на худой конец, старшим матерям многие мужчины и добивались расположения кого-то из ее юных подопечных. А что мог подарить им я? Покатать старейшую на механической птице?
Посторонние, не относящиеся к текущему моменту мысли о безвестных механиках, будущих матерях и подарках, которые этому предшествовали, проносились в сознании и исчезали в его укромных уголках.
– Мне нравится Мику-ра, – внезапно смягчилась Коту-ма-ку. – Он может стать достойным законником и, возможно, ему стоит дать шанс уже сейчас.
– Что я… Что МЫ можем сделать для этого? – ухватился я за эту надежду.
– В этот раз – зависит от тебя, – веско проскрежетала старейшая.
– От меня? – удивленно переспрашиваю.
– Да, я уже сказала это. Я хочу видеть Мику-ра в своем умм-кане так же, как он хочет стать гостем одной из молодых матерей моего женского рода. Я думаю, ты знаешь, о ком идет речь.
– Да, я знаю это, – внутренне замираю, ожидая удара. Мы снова здесь – на территории, где я особенно уязвим. Где краснею, как новая жизнь, и испытываю боль от слов, как от ударов.
– Та молодая мать, о которой я говорю, по своей неопытности или глупости выбирает тебя. Пусть так было, но это легко изменить. Если ты пообещаешь мне никогда больше не появляться в моем умм-кане, я дам Мику-ра шанс. А со временем ему даст шанс и Миа-ку.
Я почувствовал, что лицо снова предательски горит. От злости и обиды в висках застучали крошечные механические молоты.
– А как же я? – только и смог выдавить в ответ.
– Ты? – рассеянно переспросила старейшая. – Если захочешь, ты сохранишь дружбу с Мику-ра и будешь жить в том мире, который вы с ним себе придумали. Поверь, с моей поддержкой добиться этого будет значительно проще. Я думаю, недостатка в инициациях у тебя тоже не будет. Твои проделки в небе соблазнят немало будущих матерей… из менее уважаемых родов, конечно.
Хочется сказать, что в последних словах старейшей звучала ирония, но в этом скрипучем голосе просто не было тех тональностей, которые могли бы озвучить иронию. Можно только предположить, что она там была.
– Это неприемлемо, – сухо ответил я.
Странно, секунду назад я думал, как мне выйти из этой ситуации так, чтобы не потерять Миа-ку и все-таки получить поддержку старейшей. А потом просто сказал: «Это неприемлемо». Коротко, ясно и предельно честно.
Коту-ма-ку одарила меня долгим взглядом своих почти уже бесцветных глаз, а потом взяла со стола маленькую изящную чашку и отпила из нее глоток.
– Это точно? – потом переспросила она таким тоном, будто речь пошла о мешке зерна или о чем-то в этом роде.
– Совершенно точно. Я пришел сюда говорить о завтрашнем голосовании и буду говорить о нем. Если мои доводы бессильны, я должен уйти. А наши отношения с Миа-ку – это… только наша воля и ничья больше.
– Ты понимаешь, что ты потеряешь ее расположение так или иначе? Потеряешь, но ничего не получишь взамен.
– Что это значит?
– Повторная инициация с тем же мужчиной – позор для молодой матери, ты должен понимать это. Знаю, тебе безразличен ее позор, но напомню тебе это еще раз на случай, если вдруг почувствуешь в себе мужчину. Тем более, для нашего рода неприемлемы повторные инициации с наездником. Будь счастлив тем, что у тебя было, и ищи новое счастье.
– Думаю, нам не о чем больше говорить, – я поднялся со скамьи у выхода.
Для Коту-ма-ку, которая слишком сильно привыкла к женской покорности и мужской лести, такое окончание разговора было оскорбительным. Она лишь процедила:
– Твоя воля, – и небрежным движением руки махнула в сторону двери.
Я вышел. Наверное, слишком торопливо, чем следовало, но… Какая уже разница?
Уходя, я увидел Тами-ра. Мельком в проходе. Он не заметил меня и тут же скрылся в лабиринте арок с другими новыми жизнями.
Стоит ли говорить, что на встречу со своей собственной старейшей матерью я шел с упавшим сердцем? Никакого желания говорить и убеждать уже не было. Но останавливаться на половине пути – не в моих правилах. Нужно завершить намеченное и достойно встретить то, что ждало завтра.
Женский род, из которого произошел я сам, был полной противоположностью роду, к которому принадлежала Миа-ку. Начать хотя бы с того, что умм-кан, где я провел свое детство, находился в противоположной стороне острова – на восходе, между Пустошью и металлической жилой. Малопривлекательный район, как ни посмотри – в основном, из-за соседства с пугающими древними захоронениями на Пустоши.
Впрочем, расположение умм-кана полностью соответствовало тому положению, которое занимал этот женский род среди других. Он не был ни большим, ни уважаемым. Просто одним из многих.
Но в этом, как ни странно, были свои преимущества. Сейчас – они были. Из этого рода произошло не так уж много мужчин, добившихся сколько-нибудь заметных успехов на острове. Все больше земледельцы и рудокопы. На их фоне я был тем, чьими достижениями гордились и к чьему мнению прислушивались. Особенно в последнее время.
Перед тем, как пойти к старейшей, я зашел к своей прямой матери – Соун-ку. В ее умме с невысокими стенами (едва ли выше человеческого роста) было ужасно тесно. И дело даже не в весьма скромной площади помещения, а в невероятной его захламленности. Необъяснимая страсть матери к собирательству ненужного хлама с возрастом переходила всякие границы.
Удивительно, какой просторной казалась мне эта умма когда-то, какими высокими были ее стены.
Переступив груду наполовину истлевших досок со следами изысканной резьбы (видимо, все то, что осталось от древнего стеллажа), я оказался внутри. Соун-ку, как обычно, была дома и, как обычно, плела фигурки из сухой травы. Это занятие было тем, что занимало значительную часть жизни женщины. И надо признать, получалось у нее это мастерски.
– Тиа-ра! Вижу тебя нечасто, – поднялась она навстречу. К хартабу прилипли мелкие травинки и сухие стебельки.
Из-за гигантского сундука показалось не слишком чистое лицо новой жизни, окаймленное спутанными темными волосами. Бросив на меня испуганный взгляд, мальчик тут же скрылся. Скрылся, чтобы на протяжении всей беседы наблюдать за мной из груды старой мебели. Уж кто-кто, а он знал эти лабиринты безупречно.
Дословный пересказ разговора с матерью не имеет смысла: подобные разговоры ведут со своими матерями не слишком внимательные сыновья не только на любом острове, но и, пожалуй, в любом мире. Конечно, если представить, что Архипелаг – не единственный мир Пространства.
Я не мог себе позволить тратить много времени, и это было достойным поводом уйти. Этот момент наступал всегда. Обычно, сразу после того, как Соун-ку пускалась в воспоминания – приукрашенные и путанные истории о том времени, когда я сам был еще новой жизнью.
Напоследок поймал на себе еще один любопытный взгляд из-за большой и весьма грубо сделанной человеческой фигуры из хрупкой глины. Я улыбнулся, и пара глаз исчезла где-то за необъятным сундуком.