– И нам нужно быть честными. Чтобы не попасть к Началу… с долгами, – еще более загадочно изрек Кир-ра с совершенно невозмутимым лицом.
– Тебя не очень-то интересует то, за что и за кого можем попасть к Началу, да?
– Ты хотел бы, чтоб я летал с тобой из убеждений политических? – ответил Кир-ра вопросом на вопрос.
– Нет, я просто спросил.
– Меня интересует только возможность летать, – отрезал гость.
– Но ты за что-то ненавидишь храмовников, я это чувствую!
– Их понимать надо.
– Может, ты их и понимаешь, но продолжаешь ненавидеть, разве я не прав?
Кир-ра пожал плечами и поправил сползший нагрудный ремень. А потом открыл рот, чтобы ответить, но запнулся и ничего не сказал. Это было похоже на него уже значительно меньше.
– Это как-то связано с тем, зачем ты пришел сейчас? – не унимался я, чувствуя, что предыдущим вопросом вдруг попал в цель, и пустой обмен фразами перестает быть таким уж бессмысленным.
– Я не уверен, что ты поймешь, – хмуро ответил наездник. На его лице чуть углубились две вертикальные морщины на переносице, и это было также удивительно, как если бы от моих слов стали чуть глубже трещины на каменной глыбе.
– А ты попробуй. Ведь хочешь рассказать.
– Может, и хочу. Но это тайна не только моя есть, – продолжал держать оборону Кир-ра.
– Но ты ведь пришел, чтоб рассказать это! – воскликнул я, окончательно убедившись, что нащупал кое-что интересное.
– Не совсем это, – поднялся он со скамьи, зачем-то взял старую деталь механической птицы из стеновой ниши, бездумно повертел в руках и положил на место.
Зачем мне эта деталь там? Никогда не замечал ее.
– Просто я думал, что ты заслуживаешь обо мне знать… больше. Правду.
– Правду? – удивился я. – А разве то, что ты говорил раньше, было ложью?
– Нет… Не совсем.
– То есть не полностью?
– Да, не полностью, наверное, – словно нехотя, тщательно взвешивая каждое слово, сказал Кир-ра.
На башне на другом конце земли прозвучал один удар, и светлый металлический звон разлетелся по острову. Не оглушающий, но достаточно громкий, чтобы его услышали в каждой умме от закатного мыса до трасс камнедобытчиков за восходным барьером, от Пустоши на лунной стороне до террас на противоположном краю острова.
Этот звук значил лишь одно – время Оту-мару настало.
– Нам пора, – с видимым облегчением сказал Кир-ра. – Встретимся скоро около Ши-те.
– Хорошо, – только и ответил я. Гость бесшумно выскользнул в проход.
Странный разговор. Я понимал, что Кир-ра пришел для того, чтобы рассказать о себе нечто важное – отдать какой-то долг, с которым он не хотел отправляться к Началу. Но вышло так, что я первым перешел в наступление и, быть может, тем самым спугнул собеседника. Мы так ничего и не сказали друг другу.
Но время не ждет, и именно сейчас у меня не было ни минуты, чтобы все-таки провоцировать Кир-ра на искренность или даже хорошенько обдумать все это.
Время не ждет, и в ближайшие солнечные шаги нас ждало нечто более важное и значимое. Тут уж не до разговоров, и эту короткую, сумбурную беседу быстро вытеснили куда-то на задворки сознания другие мысли, заботы и страхи.
Никогда не забуду тот вид, который открывается из седла механической птицы на остров в ожидании начала Оту-мару. Это сложно описать и еще сложнее сравнить с чем-либо.
У барьеров на разных краях земли формируются эти ручейки – редкие, еле заметные, то растворяющиеся на фоне умм, то вдруг темнеющие спонтанными заторами. Собираясь в дальних умм-канах, эти ручейки стекаются в широкие русла и образуют плотные, хорошо различимые с моей высоты потоки. С разных сторон вливаются они в открытое пространство Площади, рассеиваются у арок, обтекают тумбы ораторов, но потом снова собираются в темные сгустки, которые уже никуда не движутся. Только плавно переливаются, меняя форму, плотность и очертания, в ожидании того, чтобы пройти единым мощным потоком сквозь арку с машиной для голосования.
Эти ручейки, потоки и сгустки – люди Огненного острова, несколько тысяч мужчин и женщин, которые собираются для того, чтобы сделать свой выбор.
Впечатляющее зрелище, что тут скажешь. Увидеть это, как и многое другое, – то, ради чего стоит стать наездником и скучать по небу, находясь на земле. Хоть и цена за все это иногда бывает слишком высокой.
Мы с Кир-ра делали над островом круг за кругом – молча, не говоря друг другу ни слова и не возвращаясь к разговору на земле. Седла механической птицы – не лучшее место для задушевных бесед. Слишком мешает свист рассекаемого воздуха, слишком много сил и внимания требует управление машиной.
Прошла еще четверть солнечного шага, и ручейки на окраинах острова иссякли, а потоки превратились в едва заметные, но значительно более торопливые, чем прежде, струйки опаздывающих. Изменилась и картина на самой Площади: безвольные и перетекающие друг в друга пятна слились в одно целое и прижались к трибуне так плотно, как это было возможно. В этой массе голов, плеч и рук уже не были видны светлые камни поверхности.
Но и наблюдать за этим завораживающим зрелищем стало некогда. Как и обычно, нас занимал более важный вопрос – появятся ли храмовые птицы. Да, сегодня и именно сегодня их следовало ждать больше всего. Но надежда оставалась всегда. А вдруг… Вдруг. И тогда уже очень скоро, через какой-то солнечный шаг, мы приземлимся на площадку и разойдемся по своим уммам.
Конечно, этого не случится, ведь с закатной стороны уже приближаются четыре птицы. Их пока не видно достаточно ясно – всего лишь несколько точек на фоне неба, – но сомневаться в том, КТО и ЧТО это, не приходится.
Я не спешу и плавно заканчиваю разворот вдоль не-лунной стороны острова. Всего несколько минут до того, как что-то произойдет, и эти несколько минут – самые томительные. В это время слишком легко втиснуть страх, сомнения, мучительный выбор тех или иных вариантов. Потом для них уже не будет времени, я буду действовать по наитию, бездумно и быстро. И это даже лучше. Проще.
А внизу, на поверхности острова, масса людей волновалась и двигалась, как емкость с водой, в которую кто-то бросил тяжелый камень. Этим тяжелым камнем были сейчас слова Тик-ра, который выступал со своей речью претендента.
– Храм есть неизбежность. Храм есть неизбежность, – повторил он еще раз тем же тоном, будто давая возможность глубже прочувствовать эту мысль тем, кто до сих пор сомневался в ее правильности.
Большой рупор затейливой конструкции на подставке многократно усиливал голос и делал его еще более механическим, чем он был на самом деле. Пролетая над Площадью, я мог разобрать отдельные слова, которые, казалось, звучали откуда-то из чрева птицы, а не с поверхности острова.
– Некоторым кажется, что выбор есть. Некоторым кажется, что Храм можно выбрать или не выбрать так же, как мы выбираем женщин для инициации.
Это не так. Храм внутри нас, и его выбор сделан уже тем, что мы существуем. Мы можем выбирать Рукотворное, но не в силах изменить Запретное и познать Непознанное. Храм есть то, как мы мыслим, и это неподвластно свободе воли – пусть даже самой сильной.
Выбрать или не выбрать Храм невозможно. Но можно выбрать дорогу к Храму. Именно это мы и делаем сегодня, именно это – в наших силах.
Одна дорога – покориться тому, чем мы есть на самом деле, и принять неизбежность. По этому пути готов я провести людей Огненного острова. И тут больше нечего говорить.
Другая дорога – это боль, страх и бесполезная борьба за навязанные ценности. Борьба эта бесплодная, ведь Храм победить невозможно, как невозможно победить себя самого. Но даже пытаясь сделать это, мы балансируем на грани, взывая к Вмешательству. И Вмешательство уже здесь, а значит – здесь еще больше боли и страха в жизни каждого из нас.
По мере того, как говорил Тик-ра, волны на поверхности толпы только усиливались. Кто-то требовал, чтоб оратор прекратил говорить, кто-то взывал его к ответу за преступления храмовников, но многие жадно ловили каждое слово, подавшись вперед, ближе к трибуне. Как будто человек-из-Храма мог сказать что-то новое.
Но что бы он ни говорил, почти все отмечали про себя то, что делает он это все лучше и лучше. И пусть сам он, как и прежде, оставался живым рупором чужих идей, говорящим в другой, настоящий рупор, делал он это значительно более убедительно, чем в тот далекий первый раз. Чтобы каждый из нас не думал о Тик-ра, он становился все более опасным противником.
Силы, которые на самом деле стояли за всем происходящим, сражались живым оружием, говорили через живые рупоры, но сами оставались в тени. Таков был мир, в котором мы очутились. Но разве он не был таким всегда?
В тот момент, когда Тик-ра заканчивал свою речь, храмовые птицы приблизились к закатной бухте, но не ворвались в проекцию острова, как они делали обычно, а разошлись в разные стороны вдоль ее границы. Две Камо-те огибают землю с лунной стороны и одна – с не-лунной. Оставшаяся, четвертая птица сделала круг на месте и по спирали ввинчивается в небо, поднимаясь все выше.
На почтительном расстоянии я провел пару машин вдоль границы проекции, но не стал сближаться. Хорошо усвоив урок первого столкновения с машинами противника, я не стремился встретить их лоб в лоб. Скорее, старался «подхватить их на хвост», как выражался Кир-ра. Это позволяло некоторое время удерживать храмовника в секторе, открытом для стрельбы из самострела.
Впрочем, сейчас этого не требовалось. Или пока не требовалось. Всем своим видом чужаки демонстрировали нежелание сражаться. Их цель была другой. Все, что им было нужно, – показать, что Храм здесь. Храм следит за всем происходящим, и именно от этого зависит дальнейшее развитие событий.
Конечно, это давило на людей на Площади, на тех, кто еще сомневался. Не могло не давить.
Тем временем на трибуну взобрался Кимму-ра – обязательный атрибут любых выборов главного законника. Несмотря на то, что выступать перед публикой ему приходилось с завидной регулярностью, делать это мастерски или хотя бы хорошо он так и не научился. Мысль обрывалась, тут же перескакивала в совершенно другую сферу, а потом, вдруг оставшись без аргументов, неожиданно срывалась на эмоции. При этом сам претендент то приближался к рупору слишком близко, и его голос превращался в неразборчивое гудение, то делал шаг назад и терял всякие шансы быть услышанным.