В первое мгновение я подумал, этот вопрос – отзвук озлобления, обиды, отчаяния. Но нет. Все-таки нет. Этот вопрос – не риторический. Более того, он остро нуждается в ответе, как никогда остро.
Этот вопрос – страх женщины, молодой матери перед будущим, в котором больше нет своей уютной уммы и привычного спокойствия, но есть израненная новая жизнь и полная неопределенность. И ей больше некому его задать, кроме меня. Просто некому.
– Дальше будет… Все будет хорошо. Будем жить дальше, – сказал я то, что первым пришло на ум. А значит – самое честное, что мог сказать.
– Веришь в это?
– Знаю это.
– Хорошо… – Миа-ку отвела глаза, но я почувствовал, что именно такой простой ответ ей и был нужен. Не экскурс в политику, не описание оружия и оценка шансов, а именно это.
Женщине не нужно знание, ей нужна уверенность, – так сказала мне когда-то старшая мать.
Я не знаю точно, что думала Миа-ку теперь. Считала ли она на самом деле, что это я виноват во всем. Может, и считала, но уже без злобы.
И пусть так. С новой силой я ощутил ответственность за ее жизнь и жизнь Тами-ра. Чувство тревожное, беспокойное, но наполняющее жизнь смыслом. Самое лучшее чувство.
Мы обменялись еще несколькими сдержанными фразами, а потом я ушел.
– Благодарю… за Тами-ра, – сказала она напоследок.
– Не за что благодарить, – ответил я.
И потом, почти уже вдогонку:
– Ты знаешь, что Коту-ма-ку нет больше?
– Как нет?! – резко останавливаюсь и оборачиваюсь.
– Сгорела вчера. В постели своей. Коту-ма-ку нет больше, – говорит Миа-ку и исчезает в арке своего колодца.
«Коту-ма-ку нет больше» – повторяю про себя и снова, как сейчас, вижу ее властное лицо, слышу слова, негромкие, но оглушающе звучащие в моих ушах: «Будь счастлив тем, что у тебя было, и ищи новое счастье.»
Но сейчас – именно сейчас, – мне было жаль старейшую. Ужасно жаль.
К вечеру на Площади начали стихийно собираться люди, и у каждого была своя причина прийти. Кто-то испытывал совершенно новое, незнакомое, но необычайно сильное и всепоглощающее чувство мести и хотел поделиться этой жаждой с другими. Другие считали, что власть тоже в ответе за то, что произошло, и хотели высказать свой протест. Но большинство были просто напуганы: ходили безучастно по Площади, готовые поверить кому угодно, кто подарит надежду или, наоборот, посеет панику. Они заглядывали в лица друг другу с тревогой, обсуждали то, что обсудили за день уже много раз, а потом шли дальше.
Здесь были далеко не все. Но среди тех, кто пришел, внезапно вспыхивали и гасли звезды стихийных лидеров, бурлили эмоции и раздражение – непривычные гости в отношениях жителей Огненного острова. Какой-то рудокоп с полубезумным видом в съехавшем на бок хартунге кричал, что это только начало, что мы все очень скоро лишимся жизни в огне. Две женщины рядом плакали, но продолжали слушать, как и кучка хмурых мужчин – уммеров и рудокопов.
Совсем рядом другой оратор предлагал лишить всех прав искренних мистиков и объявить остров технократическим социумом. Он сыпал аргументами, говорил о причинах и следствиях, но покрывало логики то и дело рвалось, обнажая желание мстить всем, кто имеет хотя бы косвенное отношение к Храму. Пусть даже просто придерживается той же веры.
Совсем уже возле главной трибуны стремительно росла группа слушателей болезненно худого и невысокого старика. За спинами и головами людей его тщедушная фигура совершенно терялась, но идеи, о которых он говорил, буквально вибрировали в воздухе. Старик вспоминал о незапамятных временах, когда не было ни главных законников, ни Закона, а островом правила мудрая Коллегия из представителей родов. Образы мирного, спокойного и уютного времени наполняли души окружающих теплом и желанием поскорее избавиться от Мику-ра. А заодно и со всеми, кто так или иначе связан с Законом.
Неизвестно, чем бы закончился вечер на Площади, если бы в тот момент, когда солнце уже коснулось туманного края небесной полусферы, на трибуне не появился сам Мику-ра. Он вышел на центр площадки, остановился, посмотрел поверх голов, словно оценивая их количество.
Большинство присутствующих даже не заметили появления главного законника, но кто-то уже устремился поближе. Некоторые бросали в сторону трибуны озлобленные взгляды, а иногда – и проклятия. Но даже такие (или тем более такие) хотели услышать, что скажет Мику-ра. Прислушивались жадно к словам, которые еще не появились на свет.
– Мы потеряли то, о чем никогда не забудем, но победили, – прокатился по Площади его голос из раструбов голос-машины. – И об этой победе стоит помнить.
На Площади стало тише. А может гомон множества голосов просто потонул в многократно усиленном голосе законника.
– Я знаю, вы скорбите по тем, кто лишился жизни… И я скорблю вместе с вами. Я скорблю по тем, кого знал и кого не знал. То, что произошло, невероятно и невыносимо, – проговорил Мику-ра, и по толпе прошел несильный, но ощутимый ропот. Как холодок по коже от легкого порыва ветра.
– Будь ты проклят с победой такой! – истерично закричала женщина в первых рядах. – Сгорел бы ты лучше вчера со своими…
Мику-ра ответил куда-то мимо голос-машины, обращаясь прямо к женщине:
– Но я не сгорел. Я еще жив, все мы еще живы. И это нужно ценить!
– Сгорел бы ты лучше!.. Так и будет еще!
Женщина выкрикнула что-то еще, но какая-то старшая мать уже уводила ее в сторону, мягко обнимая за талию, бережно подталкивая вперед. Люди расступались перед ними совершенно беззвучно, словно опасаясь навлечь проклятия и на себя.
Мику-ра помолчал немного, подождав, пока толпа стихнет и продолжил:
– Я не ошибся, когда говорил о победе. Не ошибся! Вчера в схватке над островом храмовники недооценили нас – тех, кого они считали своей добычей. Они недооценили нашу возможность защищать свой выбор… Даже в той ситуации, когда защищать этот выбор никогда не приходилось и неизвестно, КАК именно это нужно делать.
В схватке над островом они потеряли единственное, что делает их сильными. И это не вера и не помощь Извне. Это – лучшие их наездники и новейшее оружие, которым они хотели выжечь нас вместе с нашей свободой воли. Просто потому, что все другие способы отнять у нас эту свободу оказались бесполезными.
Мику-ра на несколько секунд остановился и скользнул взглядом по толпе. Теперь его слушали настороженно, но внимательно. И уже этого было достаточно сейчас. Он заговорил снова:
– Уничтожены все три Камо-те, которые несли огонь на нашу землю. И если утраченные жизни не вернуть, то, по крайней мере, можно быть уверенным, что те, кто это сделал, уже понесли свое наказание. Двое из них. Еще один, который остался жив, лишится жизни до конца сегодняшнего дня, – резко и зло сказал Мику-ра, и по Площади прокатился вздох удивления.
– Казнь! – выкрикнул кто-то почти уже забытое слово. Слово, которое казалось странным ритуалом из историй о давно прошедших временах. Вздохнув, толпа вдруг погрузилась в почти идеальную тишину, словно испугавшись того, что только что было сказано.
Страшное слово все еще вибрировало в ушах присутствующих, вызывало первобытный ужас, но вместе с тем отдавалось в сердцах многих сладким чувством отмщения. Им дали то, чего они хотели на самом деле, но боялись признаться.
– Казнь, – повторил Мику-ра теперь уже во всеуслышание. – Уничтожены и две другие птицы. Одна из них – ценой жизни наездника, защищавшего наш остров.
Это не все храмовники, которые хотели силой, верхом на своих машинах, навязать нам волю Храма. Далеко не все. Но это жертва, к которой Храм был не готов. И если добавить к этой утрате другие, которые понесли они раньше, то выходит, что их грозная сила – сила, с помощью которой они хотели покорить весь Архипелаг, – исчезает на глазах! – прогремел Мику-ра, заставив отшатнуться тех, кто стоял ближе всего к раструбам.
– Их еще много… У них все еще много машин и оружия! – снова прозвучала пара выкриков в передних рядах. Это услышали немногие, и главный законник мог бы без труда не заметить эти голоса. Однако он их заметил. Более того, Мику-ра ждал их.
– Да, Храм все еще очень силен! – ровным, спокойным голосом подтвердил он. – Но значение нашей вчерашней победы измеряется не только в уничтоженных храмовых птицах. Я точно знаю, что весть о том, что произошло, уже разлетелась по островам Архипелага. И люди, некоторых из них, поднимают голову. Они видят, что на силу можно отвечать силой, и именно так обрести подлинную свободу.
Несколько лун назад, когда они признали господство Храма, то не были готовы сражаться, не были готовы к насилию. Таким же образом немало достойных людей на нашем острове призывали отказаться от борьбы и сделать вид, что все идет своим чередом, – в голосе Мику-ра прозвенели язвительные ноты, которые, впрочем, тут же погасли в патетике его следующих слов. – Но нашлись и те, кто не захотел мириться. И именно благодаря им мы очень скоро обретем настоящую свободу. Пусть выстраданную, но настоящую и надолго!
Это – наши герои. Все вы знаете Тиа-ра, но теперь – он не один. Это – Сола-ра, который вчера отдал свою жизнь за других, это – Бхад-ра с Зеленого острова, который сражается вместе с нами. Это – десятки героев, которые были вчера на земле. Многие из них не дожили до сегодняшнего дня, но теперь я знаю: на их место придут другие.
Мы победим сами и поможем освободиться тем, кто этого хочет! Эта война – да, я называю это войной, – будет окончена. И жертва каждого – не напрасна. Она обернется против тех, кто ее начал, многократно!
Одобрительный гул звучал там же, откуда еще минуту назад раздавался недовольный ропот. Именно сейчас и сегодня он, этот голос толпы, для Мику-ра был едва ли не важнее, чем победа на выборах. Он рассчитывал на то, что еще до заката вирус надежды распространится по острову и проникнет даже туда, где сейчас царит скорбь.
Говоря о других островах, Мику-ра не врал. Ночью мерцание световой азбуки означало в темноте небосвода Белый и Зеленый острова. И если на последнем все, чем располагало сопротивление – это немногочисленная группа убежденных технократов, совершенно не готовых к реальной борьбе, то на Белом острове для храмовников действительно наступили плохие времена.