так.
– Ну, знаешь, таков закон пустоты: толкнув объект в одном направлении, ты сам отталкиваешься в противоположном.
– Я не понимаю…
– И неважно. Суть проста: сейчас отправлю тебя обратно, а сам окажусь очень далеко… условно говоря. И я не уверен, что снова смогу тебя найти. А если и смогу, то…
– Меня может уже не быть.
– Да, примерно так. Но я буду искать. Обещаю. Миссия – не единственное, что нас связывало.
Странно. В этом несуществующем месте несуществующий голос на фоне опустевшего и бестолково висящего в пространстве Храмового острова прозвучал… трогательно.
– Значит, до встречи? – сказал он.
– Подожди, – вдруг вспомнил я кое-что важное.
– Да?
– Двойной крестовый узел? – спрашиваю.
– Ты понял меня совершенно правильно. Я даже… хм… не был уверен. Уж очень витиеватой была загадка, верно?
– Почему он?
– Я почти уверен, что прямо сейчас, пока мы с тобой беседуем… Не в буквально таком же времени, но все же… Словом, твое тело пытается освободиться. Как и тела этих, которых ты имел неудовольствие видеть. В общем. Двойной крестовый узел тебе не одолеть, – Спутник незримо улыбнулся.
– Почему?
– Для этого нужно терпение. А терпение есть только у тех, у кого есть душа. В отличие от смирения, например, – веско сообщил Спутник. – Но, знаешь, даже самый надежный узел может не выдержать. С удовольствием с тобой бы поболтал, но на твоем месте я б не задерживался…
– Зачем это? Зачем ты спасаешь меня теперь? Я ведь уже выполнил миссию, которая вам была нужна…
– Нас связывает не только миссия, ты забыл? Я уже сказал это. Совершенно искренне, кстати, – отвечает Сущность.
– Тогда… Тогда до встречи, – говорю. – И, знаешь, я все-таки благодарен тебе. Наверное, я бы не дожил до этого момента… сам.
– Уверен в этом, – Спутник снова улыбнулся. Не физически, но ментально.
До того, как я успел сказать что-либо еще, все погасло. Погасла неподвижная теперь картинка острова, а вместе с ней – и мои мысли, облеченные в мысли слова и облеченные в слова мысли. Они растворились в ускорении полета через пустоту, пространства и измерения.
41. Вниз
Первое, что я почувствовал, – влага на лице. Капля воды в потоке холодного воздуха пересекла по диагонали щеку, оставила на ней обжигающий след. Другая капля запуталась в ресницах, словно стремилась расклеить плотно сжатые веки.
Холод и влага на лице – первые ощущения, которые возвестили: я все еще жив. И стоило почувствовать это, как весь остальной мир вдруг навалился всем своим множеством звуков, красок и деталей, и это… Это было восхитительно. Совсем немного времени в пустоте достаточно, чтобы испытать безудержную радость даже от боли в разодранных до крови пальцах. Даже от парализующего холода. И особенно от того, что ремень, как и узел, выдержал. Выдержал попытку бегства моего тела от меня самого.
Открываю глаза и рефлекторно хватаюсь за рычаги Ши-те. Я все еще в седле. Все еще в полете, но падаю. Неуправляемая механическая птица готова перевернуться на огромной скорости, завалившись на бок и проваливаясь вниз под углом.
Я не могу сориентироваться, где нахожусь, но на полированный корпус машины уже легла тень облака, которое мы разрезали насквозь. Мы падали в Ничто, но, к счастью, еще не успели провалиться туда достаточно глубоко. Необратимо глубоко. Слева вверху сквозь рваную полупрозрачную ткань облака я все еще видел мутный диск солнца – единственный ориентир здесь.
Хвостом и движениями крыльев выравниваю машину так быстро, насколько это возможно. Вираж на большой скорости отдается в ее каркасе жалобным скрипом. Энергия на небесном камне – близка к максимуму. Вверх. Только вверх. Хартунг становится тяжелым и неуютным, а по лицу все также пробегают капли воды, оставляя влажные, холодные следы. Некоторые из них попадают в рот, и я с наслаждением впитываю их.
Еще несколько секунд – и Ши-те вырывается из Ничто. Словно ныряет из одной среды – сырой и холодной, – в пространство, доверху наполненное солнечным светом. От неожиданности жмурюсь и испытываю неосознанный, первобытный восторг.
– Солнце… Солнце! – кричу Кир-ра.
За спиной – тишина. Оборачиваюсь и… все понимаю. Кир-ра больше нет. Его седло пусто. Только развязанные концы ремня полощут набегающие потоки воздуха. Они пританцовывают над корпусом птицы и словно машут кому-то вслед.
Прощай, Кир-ра. Я так и не понял тебя до конца и не сблизился так, как мог бы. Это больно. Больнее, чем можно было представить.
Огненный остров все ближе. Я спешу так, как только могу, но не уверен, что успею. И не знаю, к чему именно должен успеть. Еще пара минут – и над островом уже можно различить отблески корпусов храмовых птиц. А еще – дымку. Странную, полупрозрачную, которую издалека легко спутать с облачками пара, но по мере приближения все более похожую на настоящий дым. И его становится все больше.
А потом я увидел и огонь. Очаги, растянутые по диагонали через весь остров. Вдоль одной широкой полосы. С воздуха это было похоже на след, который оставляли за собой огнеметы храмовников, но заметно шире. И горячее. Это было понятно уже по оплавленным и причудливо изогнутым от жара конструкциям Полукруга, по краю которого пролегла полоса.
Дым становился все гуще и кипел у поверхности острова серо-черными клубами. Впрочем, ветер сегодня довольно сильный и, едва поднимаясь вверх, траурные облака теряли форму и содержание. Они растворялись в пространстве, превращались в ту мутную дымку, которую я и видел издалека. Сносимая к лунной стороне, она застилала добрую половину острова, в то время, как другая его часть оставалась видимой и открытой.
Я уже не боялся. Не ненавидел. Не рассуждал и почти не чувствовал. Кажется, в какой-то степени я все-таки упал вниз – вместе с Кир-ра, вместе с множеством жителей Храмового острова. И пусть прямо сейчас мое тело не пыталось бездумно бросить себя в пучину Ничто, я стал тем, кем и являлся последний полуцикл, – живым оружием. Теперь уже – безотказным и лишенным сомнений.
За проекцией большая двухтелая птица разворачивалась, чтобы превратить еще часть острова в выжженную пустыню. Для этого ей не надо было спускаться на опасную для себя высоту и тратить драгоценный огненный песок. Все дело – в солнечном камне, однажды украденном храмовниками на одноименном острове. Подвешенный в хитроумной поворотной гондоле между туловищами механического монстра, он стал линзой невероятной мощности. Именно она превращала первые теплые солнечные лучи в испепеляющее излучение, способное полностью выжечь остров за час или немногим больше.
Единственное, что мне было нужно – его остановить. Ничего больше.
Через пару минут, когда огромная машина уже развернулась и снова приближалась к острову, я уже пикировал сверху. Навстречу рванули две Камо-те. Где-то рядом просвистела стрела.
«Лучший способ достигнуть цели – идти прямо к ней». Так когда-то сказал Моту-ра. Тогда я подумал: «слишком просто, неумно». А теперь – падаю на свою цель сверху и не обращаю внимания на машины, идущие наперерез. Один храмовник уже отстал, выстрелил и промахнулся. Второй – тяжело пронесся совсем рядом. Наверное, он мог и протаранить меня, но побоялся за свою жизнь.
На хребте каждого из туловищ машины – турель с наездником и самострелом. Я уже вижу их отчетливо. Оба стреляют почти одновременно. Звонкий удар и сноп искр сопровождают снаряд, срикошетивший от клюва Ши-те. Ее корпус выдержал в этот раз, но не устоял секундой спустя, когда вторая стрела пробивает металл и останавливается внутри, где-то у основания крыла. Вместе с ней навсегда останавливается рычаг, которым я мог подбирать и расправлять это крыло. Его заклинивает намертво.
Сорок шагов… Потом – тридцать… Массивное туловище надвигается так стремительно, что времени на решения уже нет. И нет времени выровнять птицу с заклинившимся в неудобном положении крылом. Ударить лапами я уже не сумею, как не смогу сделать второй заход. Единственный выход – идти на таран, не жалея ни себя, ни машину.
Двадцать шагов. И как все-таки жаль… Выворачиваю хвост до упора и лечу наперерез. Только бы не промахнуться. Только бы не промахнуться! Десять шагов.
Секунды, мгновения до удара. Не промахнусь. Ударить по туловищу не успеваю, а вот впечатляющих размеров металлическое крыло надвигается стремительно. Оно еще больше, чем можно было подумать издалека, и теперь – прямо перед носом Ши-те.
– Прощай! – зачем-то кричу. – Прощай! – кричу и смотрю на Огненный остров, наполовину затянутый дымом. Так близко и так далеко.
Оглушительный удар и скрежет. Человеческий крик рядом и звон металла. И если я все еще это слышу – я пока жив. Какой-то осколок ударяет по лицу и на несколько мгновений если не теряю сознание, то теряюсь в пространстве. А после того, как нахожу себя там снова, пытаюсь вдохнуть. Неудобный крестовый узел при ударе сползает. Чудовищные перегрузки делают свое дело, и ремень едва не выдавливает из меня все внутренности, не оставляя места ни для воздуха, ни для пищи. Несколько секунд я судорожно пытаюсь его ослабить, а когда мне, наконец, это удается, все ощущения сворачиваются до масштабов жестокой и болезненной рвоты.
Мир вокруг вращается вместе с падающей машиной, и когда я возвращаю себе способность видеть, то пытаюсь отыскать глазами храмовую птицу.
Падает… Падает! Чуть выше бестолково барахтается в воздухе оторванная часть крыла. Сама же машина со своими двумя туловищами, уцелевшим крылом, турелями, наездниками и солнечным камнем летит вниз чуть более величественно – цепляется за воздух всеми поверхностями, но необратимо заваливается на бок и теряет высоту. Падает!
Может быть… А вдруг… Не зря же остался жив… Тяну за рычаги, кручу головой, зажатый среди ремней.
Нет. Безнадежно. Крыло, которое еще раньше заклинило стрелой, сплющило от удара. И пусть хвост все еще под контролем, а энергия на небесный камень подается исправно, эта птица уже никуда не полетит. Все, что она может, – вонзиться штопором в Ничто и остаться там навсегда. Вместе со мной.