видишь иные измерения. Здесь за раз проходит только один день, затем наступает сегодняшний вечер, а потом завтра опять приходит сегодня. С деревьев свисает хроническая меланхолия. От нее никогда не устаешь. Через некоторое время и себя начинаешь ощущать одним из гробничных призраков, словно ты — в музее восковых фигур под кармазинными тучами. Империя духа. Богатая империя. Говорят, один из наполеоновских генералов, Лаллеман, приезжал посмотреть, каково тут: он искал место для убежища своему командующему после Ватерлоо. Поразнюхивал и уехал, сказав, что здесь проклят сам дьявол — как и любой другой человек, только хуже. Дьявол приезжает сюда и вздыхает. Новый Орлеан. Утонченный, старомодный. Замечательное место для искупления чужой жизни. Все безразлично, тебе ни от чего не больно, тут очень здорово по-настоящему чем-нибудь заняться. Кто-то ставит что-то перед тобой — ну что ж, можно и выпить. Здесь замечательно сходиться поближе или вообще ничего не делать. Сюда нужно приезжать и надеяться, что поумнеешь: кормить голубей и ждать подачек. Замечательное место для записи. А как иначе? По крайней мере, я так думал.
Лануа установил аппарат в одной из своих фирменных студий «собрал и двинул дальше» — на сей раз в викторианском особняке на Сониат-стрит недалеко от кладбища Лафайетт N 1: гостиная с огромными окнами, жалюзи с обтекателями, высокие готические потолки, обнесенный стеной двор, в глубине — флигели и гаражи. Окна звукоизолированы толстыми одеялами.
Дэн собрал эклектичный альянс музыкантов. Среди них — певец и гитарист из Форт-Уорта Мэйсон Раффнер, игравший в клубах на Бурбон-стрит, вроде бара «Старый Абсент». Раффнер был местной звездой: высокий помпадур, в улыбке сверкает золотой зуб, а в фиксу вправлена крохотная гитара. У него вышло несколько пластинок, а в запасе имелась куча взрывных проходок с фанковыми краями, вдохновленных рокабилльными тремоло, и он сам писал песни: рассказывал, что тусовался по техасским библиотекам, читал Рембо и Бодлера, чтобы язык был правильный. Кроме того, он сказал, что в молодости играл с Мемфис Слимом. Мне показалось, что у нас с ним тут что-то общее. Я в детстве играл с Биг Джо Уильямсом. У Мэйсона были прекрасные песни. В одной имелась строчка: «Делаешь людям добро, а они обращаются в зло». Я бы даже задумался, не записать ли мне ее, если бы у меня не было своих оригинальных. Другой гитарист — Брайан Стольц из Слайделла — тоже играл фанково и разъяренно, но сам был флегматичнее, а музыкальные замыслы у него выражались четко: он много лет играл с Невиллами. Все проходки Брайана были продуманы, как фортепианные узоры. На гитаре он мог сыграть фортепианные риффы Джеймса Букера. На электрическом басу играл Тони Холл, бочка и рабочий барабан — Вилли Грин, и Сайрил Невилл — на перкуссии. Инженер звукозаписи Лануа, Малколм Бёрнз, играл на клавишных, а сам Дэнни — на множестве инструментов: мандолинах, мандолах, гитарах, похожих на виолончели, и прочих штуках с ладами, даже на пластмассовых приколах, похожих на игрушки. У Дэнни все оборудование было под рукой.
С такой группой, считал я, ничто не может пойти наперекосяк, если только не свихнешься сам. Первой из нотного футляра я вытащил песню «Политический мир», и мы принялись искать, как ее быстрее и тщательнее сделать. Своих инструментов я не привез, поэтому взял один из древних «Телекастеров» Лануа — звучал он прежестоко, особенно если стоять на цементном полу под железной гофрированной крышей, но временами звук оказывался слишком хрупким. Мне нравилось играть на этой гитаре, поэтому я ее из рук не выпускал. Мы попробовали сыграть «Политический мир» по-разному, но ни к чему не пришли. Ощущение всегда было одинаковое. В первый раз все было так же хорошо, как и в последний, но где-то в середине, уже посреди ночи, Лануа залип на фанковом стиле: услышал одну из проходок Мэйсона и решил повесить на нее всю песню. К тому времени я уже слышал песню иначе, нежели в самом начале. Сыграв ее, я пришел к другим выводам: возможно, текст сработает лучше фрагментированными ритмами, можно отказаться от многих куплетов и добавить иначе аранжированную часть — только в то время я еще не знал, какую.
Я пытался разобраться в тех реальностях, которые имел в виду Дэнни, — в том, с чем ему приходилось работать. Ни за день, ни за сессию этого не добиться. Чтобы пластинка к чему-то пришла, возможно провести сколько угодно времени с кем угодно, но реальность — редка. Нужно, чтобы тебя окружали музыканты сходных устремлений. Какими-то методами с такими песнями я инстинктивно пользовался в прошлом, но здесь они бы не сработали. Давным-давно — хорошо; сейчас — нет.
Через некоторое время я начал отключаться, зевать и вскоре ушел, прихватив с собой пленку с песней для пристального изучения. Я направился домой и, проходя мимо кладбища, захотел вдруг помолиться у какой-нибудь могилы. Позже, ночью, послушав, что мы сделали, я решил, что все понял. На следующий день вернулся в студию, и песню мне поставили еще раз — только теперь еще фанковее. Вчера, после того, как я ушел, работа продолжалась вовсю. Раффнер наложил свои торпедные проходки на мои, крайне минималистичные ритмы «Телекастера». Мою гитару изъяли из микса вообще. Голос мой висел черт знает где, в каком- то коридоре звуковой атмосферы. Песню опоили и отправили в плавание. Под нее можно было пристукивать ногой, хлопать в ладоши или дергать головой вверх- вниз, но она не открывала мира реального. Звучало так, будто я пел из середины стада, а на заднем плане грохотала артиллерия и ездили танки. Чем дальше она играла, тем хуже становилось.
— Боже, и все это, пока меня не было? — спросил я у Лануа.
— Что скажешь? — ответил он.
— Скажу, что мы все прохлопали.
Я зашел на кухоньку на другой стороне двора, взял из холодильника пиво и рухнул на стул. На тахте сидел один из помощников Дэна, смотрел телик. Там брали интервью у бывшего ку-клукс-клановца Дэвида Дьюка из Метэйри в округе Джефферсон, которого избрали в Палату представителей штата Луизиана. Дьюк говорил, что социальное обеспечение не работает, и лучше сделать его рабочим обеспечением: заставлять тех, кто его получает, работать на общество, а не кататься на халяву. Кроме того, он хотел определить заключенных из тюрем штата в рабочие программы. Зачем им тоже халява? Раньше я Дьюка не видел; выглядел он кинозвездой.
Я взял себя в руки и отправился работать с Дэном. Господи, думал я, и это лишь первая песня. Все должно было идти гораздо легче. Лануа тональность песни нравилась, и он спросил, что не устраивает меня. Я ответил, что в таком виде мы не можем отпустить ее на свободу. Ее нужно раздеть. С помощью Лануа я попробовал запустить песню в полет, но ничего не получалось. Во-первых, задвинули назад партию Мэйсона, но тут оказалось, что не на месте барабаны, потому что они играли под него, а не под меня. Как только в микс вернули мою первоначальную гитару, барабаны пошли обедать.
Два или три дня мы просто валяли дурака. По ходу всего этого я начал различать, что песня должна быть скорее такой бодрой балладой. Мы пытались разбить ее на части и добавить мелодические линии, вроде припева, но все это отнимало слишком много времени. Ничего бы уже не изменилось. Дэнни крепко верил в фанковую версию. Мне казалось, что мы не очень хорошо понимаем друг друга, и, черт побери, сердце у меня уже рвалось на части. В какой-то момент все по-настоящему вскипело. Он рассвипел, просто пришел в ярость, развернулся, взмахнул металлическим «добром», как игрушечным, и шарахнул им изо всех сил об пол. В комнате повисла тишина. У девушки, размечавшей треки и ведшей записи, с лица сползла ухмылка, и она выскочила из студии в слезах. Бедненькая. Мне было ее очень жалко. Все рушилось, еще не успев начаться. Придется оставить эту песню на потом. «Политическому миру» являться либо слишком рано, либо слишком поздно. Надо отложить его и послушать позже. Может, зазвучит получше. Такое бывает.
Следующей мы попробовали «Большую часть времени». У нее не было мелодии, поэтому придется тренькать на гитаре, пока не нащупаю. Я никогда не предлагал определенных мелодий — лишь самые общие аккорды, но Дэну показалось, будто он что-то слышит. И оно превратилось в медленную меланхоличную песню. Дэнни в нее вложил столько же, сколько любой музыкант. Он добавлял слои разных партий, и вскоре у песни наметились какие-то угол зрения и смысл. Беда в том, что стихи не доносили меня туда, куда мне хотелось попасть. Песня не расцветала, как следовало. Я бы легко отказался от пяти-шести строк, если бы иначе фразировал куплеты. Но с тем, что мы делали, Дэн обходился правильно. Однако все случилось так же, как и с первой песней. По ходу дела я начал к ней относиться иначе. Похоже, она скорее о времени вообще, а не о том, про что сочинилась у меня вначале. Мне казалось, что во всей мелодии насквозь, на разных уровнях должны тикать часы, вроде Большого Бена. Биг-бэндовая обработка тоже была бы ничего. В уме я уже слышал, как пою эту песню с оркестром Джонни Отиса. Нужно было ворочать множество строк текста, и я чувствовал, как у меня начинается творческий ступор. Дэнни вложил сколько мог атмосферности и ничему не давал расползтись, но мне эту песню из рук выпускать не хотелось. Можно было менять текст, однако шаблоны уже укоренились. Мелодия набирала вес поминутно, и никакая одежда ей не подходила. Все было зажато и застойно.
Мы доработались до упора. Чтобы все раскочегарить, Дэну придется быть шаманом. Песня, с самого начала казавшаяся незавершенной, по мере того, как мы катились дальше, стала лишь незавершеннее. Я не понимал, во что вообще ввязался. Мне казалось, что все тяготы звукозаписи у меня уже позади. Зачем мне вообще все это? Дело не в том, что я презирал эту песню, — мне просто не хватало силы воли работать над ней дальше. В тексте было столько туманного смысла, а в самой песне ничего не преображалось, даже со всей этой атмосферностью.
Посидев и поговорив немного с Дэнни и Малколмом, я записал «Достоинство» только с Брайаном и Вилли. Эта песня оказалась первой, где все осуществилось, а не просто пригрезилось. Мы послушали ее, и Дэн воодушевился, сказал, что песня очень многообещающая, — и договорился, чтобы на следующий день ее записали Рокин Дупси и его «Кейджун Бэнд». С тем, как ее только что записали мы, — с минимумом инструментов и выдвинутым вперед вокалом, — все было в порядке, но я знал, что пытается сделать Дэн, и мне хотелось посмотреть, как он это сделает, поэтому меня никак не на