Живот мне свело от страха, но ГОсподь продолжал вещать Давиду моими устами: «Посему никогда не оставит меч дома твоего. Смотри, хочу я навлечь несчастье на тебя из твоего же дома, возьму жен твоих и отдам их на глазах твоих ближнему твоему, и будет лежать он с женами твоими при свете дня. Ты свершил тайно; я же сделаю это пред всем народом Израиля и в ясный день».
Сейчас он наверняка меня поколотит, подумал я, и потеряю я место за царским столом, и доходы мои, и титулы. Однако царь склонил голову и молвил: «Нафан, я согрешил перед ГОсподом. Но это в основном вина Вирсавии. Я сам не понимаю почему, но я в руках этой женщины, точно послушная глина».
Тогда я помолился ГОсподу, и дух ГОсподень снова сошел на меня, и говорил он Давиду: «Все-таки снял ГОсподь с тебя грех твой, ты не умрешь. Но потому, что поступком своим ты дал врагам ГОспода повод богохульствовать, должен умереть сын, который у тебя родился».
После чего дух ГОсподень покинул меня. Царь же, глубоко задумавшись, ничего больше не сказал, поэтому я потихоньку удалился и пошел к себе домой.
(Нафан глубоко вздохнул и отложил в сторону последнюю табличку.
Я встал, сжал его руку и воскликнул: «Великолепно! Просто великолепно! Потрясающе!»)
18
Да восславится имя ГОспода БОга нашего, сотворившего человека по образу своему; образ же его переливается множеством красок.
Прочитав до конца записки из архивов Иоава, я отнес их Ванее, сыну Иодая; тот приказал позвать меня к нему и осведомился, удовлетворен ли я тем, что узнал. Я отвечал ему, что письма и записи весьма ценны для Хроник царя Давида, ибо существенно дополняют историю согревающей сердце, нежной любви царя Давида и госпожи Вирсавии, которую описал в книге своих воспоминаний господин Нафан.
— Что же он там понаписывал? — заинтересовался Ванея.
Я вкратце рассказал ему.
— И ты поверил этому? — Ванея улыбнулся так, что я увидел его зубы. — Особенно в той части, что повествует о своевременной смерти хеттеянина Урии?
— Если не принимать во внимание некоторое преувеличение собственной значимости, — сказал я, — мне кажется, что господин Нафан весьма достоверно и подробно повествует о том, что видел собственными глазами и слышал собственными ушами.
— Это доказывает лишь то, — заметил Ванея, — что человек наряду с глазами и ушами должен использовать еще и ум, которым наградил его ГОсподь. Тебе не показалось, что Урия вел себя в высшей степени странно? Смотри-ка, человек возвращается домой с войны. Лагерь его стоял в поле, он скакал четыре дня, устал и покрылся пылью, но полон жизненных соков — и тем не менее не торопится к своей молодой жене, приславшей ему письмо, которое ты прочитал…
— Да простит мой господин своего слугу, но похоже, было много свидетелей тому, что Урия действительно улегся спать у офицеров дворцовой стражи, а не пошел в свой дом.
— А то, как он объяснил свое воздержание?
— Это звучало довольно высокопарно.
— Ну, а если Урия все-таки побывал у своей жены?
— Когда?
— Прежде, чем предстал пред очи царя Давида, дабы явить свои благородные чувства.
— Мой господин, вероятно, забыл, что госпожа Вирсавия послала к царю Давиду слугу, чтобы тот осведомился насчет Урии, и царь сказал, что она уже согрела воду омыть мужу ноги и так далее, но Урия так и не пришел.
— Это не является доказательством обратного.
Ванея был прав.
— А если предположить, Эфан, что Урия все-таки был дома и узнал от Вирсавии, что она беременна и от кого, что сделал бы он в этом случае?
— Убил бы ее?
— В самом деле?
— Ну, как минимум, побил бы.
— Поставь себя на его место.
Я подумал о Лилит и о потере, что мне угрожала, если царь Соломон сделает ее наперсницей своей будущей египетской супруги.
— Мой господин намекает, что Урия проглотил обиду и страдал?
— Допустим, Эфан, что Вирсавия обратилась к своему супругу с такими примерно словами: «Урия, любимый мой, ты знаешь, что не оставалось мне ничего иного, как покориться царю и лечь с ним. Теперь же старый сластолюбец не хочет исполнять своего обещания, а задумал представить дело так, чтобы ребенок, которого я ношу под сердцем, появился на свет как твой, дабы мы не смогли ничего от него потребовать. Но если ты поведешь себя умно, Урия, любимый мой, и не придешь вечером домой, не ляжешь со мной, то никто не усомнится в том, что ребенок родился от Давида; ты продвинешься на царской службе и будешь сидеть за царским столом среди вельмож, а маленький принц, который зреет сейчас во мне, станет, когда придет время, царем над Израилем».
Я невольно восхитился Ванеей, у которого были уши в самых отдаленных уголках страны и разум которого плел хитроумные сети из многочисленных нитей, и сказал:
— Такой поворот мог бы объяснить высокопарную речь Урии пред царем и то, что он столь явственно выставлял напоказ свою самоотверженность. Но разве Вирсавия не могла предвидеть, что когда угроза нависнет над Давидом, он просто уберет Урию?
— А если она это предвидела?
Мой язык прирос к гортани.
Ванея усмехнулся.
— Остается вопрос: зачем Урия четыре дня и четыре ночи вез с собой письмо царя, не удосужившись его прочитать? Ты бы поступил так, Эфан?
— Я надеюсь, — отвечал я, — что никогда не разочарую царя и его приближенных, не обману их доверия.
— А если Урия все-таки прочитал письмо? — спросил Ванея.
— Тогда бы он его уничтожил.
— Иоав получил бы другое письмо такого же содержания с другим гонцом.
— Скорее всего, он так быстро, как только может скакать конь, умчался бы в одно из сирийских царств или на родину своих отцов. Да куда глаза глядят.
— Бежать от славного будущего, которое обрисовала ему жена его Вирсавия и которое было вполне достижимо, если бы только ему удалось продержаться до рождения ребенка?
— У мертвого нет будущего.
— Сразу видно, что ты никогда не бывал на войне, Эфан; иначе знал бы то, что для Урии было само собой разумеющимся: ни Иоав, ни даже сам царь не послали бы его туда, где рискуют головой, против его воли. В такие вылазки, где в голову может угодить обломок жернова, Отправляли простых солдат, вроде Авимелеха, сына Иероваала, начальник же тысячи всегда мог оставаться там, куда стрелы не долетают.
— Тем не менее Урия погиб, как и Авимелех.
Ванея хлопнул в ладоши — вошел слуга и принес кувшин с ароматной водой и несколько глиняных табличек.
— Читай, — предложил мне Ванея. — Это признания Иоава. Он делает их изо дня в день, облегчая свою душу.
ПРИЗНАНИЯ ИОАВА, СЫНА САРУИ, ОТНОСИТЕЛЬНО СМЕРТИ ХЕТТЕЯНИНА УРИИ,СДЕЛАННЫЕ ВО ВРЕМЯ ДОПРОСА ЕГО ВАНЕЕЙ, СЫНОМ ИОДАЯВопрос: Урия передал тебе письмо царя Давида?
Ответ: Да.
Вопрос: И что же ты сделал?
Ответ: Я последовал содержавшимся в нем указаниям.
Вопрос: А не показалось ли тебе странным, что царь приказывает пожертвовать одним из лучших твоих людей?
Ответ: Царь Давид был избранником ГОспода.
Вопрос: Стало быть ты послал Урию туда, где было жарче всего?
Ответ: Я послал его к воротам № 5 выманить неприятеля и завязать бой.
Вопрос: И это все? Ты признался уже в стольких вещах, так что выкладывай все до конца.
Ответ: Я приказал группе лучников быть наготове.
Вопрос: И Урия умер со стрелой в спине?
Ответ: Да, так оно и было.
Царица-мать Вирсавия с сонным видом сидела в своих подушках; однако глаза ее меж покрывалами внимательно и настороженно поглядывали то на Нафана, то на меня.
Я намеревался исподволь подвести ее к важному для меня вопросу: была ли она всего лишь беззащитной женой солдата, которую принудили утолить страсть, бушевавшую в нутре царя, или же причиной и движущей силой всех тех преступлений, что последовали за первым грехом, и с помощью своего тела и плода в этом теле добилась того, что теперь на троне сидел ее сын — не Амнон, не Авессалом, не Адония, и никто из других старших сыновей от более ранних браков, а ее Соломон, поздний ребенок, сын незнатной женщины.
Я пытался сделать это всеми способами. Я говорил о страданиях, которые принесла ей преждевременная смерть первого супруга; она отвечала, как когда-то Давид: меч пожирает то одного, то другого. Я восславил великую — доброту ГОспода, который дал Урии возможность приехать в Иерусалим, чтобы повидать жену; она ограничилась замечанием, что пути ГОспода неисповедимы.
Только когда я упомянул о ребенке, умершем потому, что Давид поступком своим дал врагам ГОспода повод для богохульства, веки ее задрожали.
— Он был таким крошечным, — прошептала она, — таким беспомощным.
— Царь Давид любил это дитя?
— Он молил ГОспода о мальчике, и постился, и целую ночь лежал на голой земле.
— Царь Давид любил всех своих детей, — добавил Нафан.
— Ребенок умер за него и вместо него, — сказала Вирсавия, — почему бы Давиду не любить его?
— Он молил БОга оставить младенца в живых, — опять вмешался Нафан. — Семь дней и семь ночей провел он в молитвах. Старейшины дома его пришли к нему и хотели поднять с земли, но он не захотел и не стал даже есть с ними.
— Дитя было при смерти, — проговорила Вирсавия. — И Давид все не мог решить: благодарить ли ГОспода за то, что он забирает жизнь ребенка взамен его собственной, или проклинать себя за эту сделку с ГОсподом; и чувство вины его было беспредельным.
— Это была не сделка, — возразил Нафан, — это было предназначение. Ибо Давид был избранником ГОспода.
— И потому должно было быть наказано невинное дитя? — спросила Вирсавия.
— Но ведь БОг даровал вам другого сына, госпожа