— Благонравие к лицу невесте, — сказал он, — однако в сражении оно может стоить воину головы.
Иоав, сын Саруи, сказал:
— Давид — это голова. А голова знает больше, чем конечности.
— Но у тебя есть свои глаза, чтоб смотреть, — возмутился я, — и свои мозг в башке, чтобы думать.
— Я солдат, — пожал он плечами.
Хушаия из Араха, друг Давида, с сочувствием выслушал меня и сказал:
— Я тоже замечаю, что не все так, как оно должно быть. Я был бы признателен тебе, если бы ты всегда делился со мной своими мыслями и планами.
Я понял, что дело ГОспода требует отстранения Давида от власти. Для этой цели в стране необходимо было создать союз всех недовольных, а во главе этого союза поставить человека, который сумел бы зажечь сердца людей.
ГОсподь позаботился о том, чтобы своими деяниями Давид сам постоянно умножал число недовольных. Среди них были старейшины родов, их семьи и приближенные, власть и богатство которых ускользали из их рук, при этом они обязаны были поставлять Давиду солдат для его бесконечных войн; были крупные землевладельцы и скотовладельцы, которые косо смотрели на то, как царские угодья расширяются за счет их земель; священники местных святилищ, которые опасались за свои доходы ввиду строительства главного Храма; и масса крестьян, ремесленников, носильщиков, торговцев, погонщиков и прочих, на шее у которых сидели сборщики налогов и долги которых возросли настолько, что впору было продавать себя; а еще нужно было подмазывать царских чиновников, когда рождался сын Израиля и когда он умирал, когда женился и когда переезжал, подмазывать стражников у городских ворот — врат справедливости. Среди недовольных была и молодежь, которая, едва вступив в жизнь и разочаровавшись в ней, скептически относилась к вере отцов в обетованные великие преобразования.
Идолом же этой молодежи стал сын Давида Авессалом. Одно его имя приводило дочерей Израиля в экстаз: от подошв ног до макушки был он совершенен; а когда стригли его голову, что происходило ежегодно, ибо волосы его были слишком тяжелы, то волосы с его головы весили двести сиклей по царскому весу.
Авессалом был не глуп, но он видел лишь то, что лежит на поверхности, и отличался немалым своенравием.
Я попытался выяснить его умонастроение. Похоже, такового у него не было, во всяком случае по отношению к своему отцу, царю Давиду; впрочем, царю он не прощал того, что тот не наказал Амнона, обесчестившего Фамарь; своего же брата по отцу Амнона Авессалом возненавидел. Он похитил бы с неба БОжью молнию, чтобы поразить Амнона; я тщетно толковал ему, что не стоит ставить капканы на зайцев, если собираешься охотиться на льва, и что нужно все хорошо обдумать и приложить большие усилия, чтобы расправиться с крупной дичью, а заодно и с Амноном.
Однако у него уже был свой план. Меня он в него не посвятил, но многочисленные намеки давали основания предполагать наихудшее. Я не желал, чтобы меня заподозрили в причастии к этой необдуманной и сумасбродной затее, поэтому на некоторое время возвратился в Гило, занявшись своими розами, и о происшедшем узнал позднее.
По слухам, Авессалом отправился к своему отцу царю Давиду и пригласил его, а также всех царских сыновей, своих братьев, на большой праздник стрижки овец в свое имение неподалеку от Ваал-Гацора, что граничит с Ефремом. Он прекрасно понимал, что Давид слишком занят, чтобы приехать; тем не менее царь оценит любезное приглашение и постарается доставить удовольствие сыновьям. У Давида возникло сомнение, разумно ли отпускать на праздник Амнона; Авессалом же объяснял, что после происшествия с Фамарью прошло уже более двух лет и, кто знает, только ли Амнон виновен в этом, а что касается его, Авессалома, то он, мол, питает к брату самые сердечные чувства. «Да будет так, благослови тебя БОг», — сказал Давид; и за исключением Соломона, который еще лежал в пеленках, все четырнадцать сыновей царя оседлали своих мулов и поехали в Ваал-Гацор, имение Авессалома.
Авессалом устроил роскошный пир. Он хотел, чтобы гости хорошенько наелись и напились, особенно Амнон, потому приказал своим слугам: «Запомните, как только сердце Амнона согреется и развеселится от вина и я скажу вам: „Убейте Амнона“, — тогда убейте его и ничего не бойтесь, ибо я приказываю вам; сделайте это со спокойной душой».
Слуги сделали свое дело быстро и точно, Амнон не успел понять, что происходит. Царские сыновья как один вскочили, сели каждый на своего мула и бежали.
И Авессалом тоже бежал — в Сирию, к гессурскому царю Фалмаю, своему деду со стороны матери.
Я же потерял вождя для замышляемого мною союза против царя Давида, который превратил в посмешище великие преобразования и дело, для которого он был избран.
Траур по Амнону проходил как обычно: царь разорвал на себе одежды, лег на землю, и все его сыновья, и все слуги разорвали на себе одежды, зарыдали и запричитали. Но лишь немногие жалели Амнона: его знали как глупца и негодяя.
— Ахитофел, — пожаловался мне Давид, — сердце мое не хочет больше радоваться. Я пытался молиться, писать стихи, разрабатывать планы новых войн. Но ничего не помогает.
— Время лечит любую боль, — сказал я. — Из Вавилона приехали танцоры, их очень хвалят. Пускай они выступят во дворце; разве не приглашал вас ваш предшественник царь Саул играть ему и петь?
— Дело не только в Амноне, — задумчиво произнес он. — Когда умер мой младший, первенец Вирсавии, я сказал: «Разве я могу вернуть его?» Но Авессалом! Я связывал с мальчиком такие планы.
Он ждал от меня каких-то слов. Но я промолчал: зачем, чтобы потом мне припомнили, что это я предложил вернуть Авессалома?
— Я хотел было обратиться за предсказаниями к священнику Авиафару или Садоку, — сказал Давид, — а может, пусть бы Нафан попророчествовал; но только я хорошо знаю этих БОжьих слуг: они будут пытаться угадать мои желания, а не волю ГОспода.
Тогда я пошел к Иоаву и сказал ему:
— Ты знаешь, что царь все еще весьма гневается на тебя за убийство Авенира, сына Нира.
— Но ведь прошло уже столько времени! — воскликнул Иоав. — После этого я взял для него Иерусалим, одержал множество побед и устранил Урию, чтобы Давид мог спать с Вирсавией; кроме того, он сам возвысил меня — назначил главным военачальником.
— Да, это так, — согласился я. — Но царь недавно опять говорил о тебе и был очень зол. Однако я знаю, как можно вернуть его расположение.
Иоав начал умолять, чтобы я подсказал, как это сделать.
— Очень просто, — сказал я. — В Фекое живет одна мудрая женщина. Если ты пойдешь к ней и скажешь, как я тебя научу, а потом приведешь ее сюда, то, я уверен, ты не только снова обретешь благоволение царя, но и совершишь великое дело для народа Израиля и во славу ГОспода.
Выслушав мои поучения, Иоав отправился в путь и привел к царю мудрую женщину из Фекои.
Притча так же соотносится с жизнью, как чертеж с возведенным строением.
Притча, которую я рассказал Иоаву, а он — женщине из Фекои, чтобы та передала ее царю Давиду, была вполне ясна в своем значении. Фекоитянка должна была сказать царю, будто у нее, вдовы, было два сына; однажды один из них напал на другого и убил его. Тогда поднялась вся родня и потребовала выдать им убийцу, погубившего душу своего брата. Если бы она это сделала, то лишилась бы последнего сына и наследника, а от мужа ее не осталось бы на этой земле ничего — ни имени, ни памяти, ни потомства.
Это было серьезное противостояние: древний закон кровной мести против нового закона собственности. И я знал, на чью сторону станет Давид.
Фекоитянка прославила свое имя. Когда Давид объявил, что не допустит, чтобы произошло еще одно убийство, что ни один волос не должен упасть с головы ее сына, дабы остался наследник имущества и имени мужа ее, она воздела руки и сказала:
— Если мой повелитель царь принял такое решение в моем случае, почему же он не вернет домой своего изгнанника?
Давид был ошеломлен, а потом, увидев стоявшего неподалеку Иоава, улыбающегося, словно сытый кот, сказал женщине:
— Не скрывай от меня того, о чем я тебя спрошу.
— Говори, повелитель мой царь, — отвечала она.
Давид спросил:
— Не приложил ли здесь своей руки Иоав?
Фекоитянка недаром слыла умной женщиной.
— Сколь явно то, что жива душа моя, повелитель мой царь, — молвила она, — ни налево, ни направо ничего не возможно утаить от прозорливого ума повелителя моего царя; слуга ваш Иоав в самом деле вложил все эти слова в уста рабы вашей. Повелитель мой мудр, как мудр ангел ГОсподень, и видит все, что творится на этой земле.
Можно себе представить, как подействовали эти слова на Давида: деспоты живут лестью. И в конце концов он велел Иоаву:
— Отправляйся и привези ко мне Авессалома.
Иоав пал лицом на землю и молвил:
— Теперь видит слуга твой, что ты явил ему свою милость, повелитель мой царь.
И отправился Иоав в Гессур, и привез Авессалома назад в Иерусалим.
22
Из записей Ахитофела из Гило (Продолжение).
В то время был царь Давид полон недоверия ко всем и каждому; бессильный против неприязни, которую он ощущал везде, где бы ни появлялся, Давид чувствовал себя в безопасности только со своими хелефеями и фелефеями, ибо эти наемники, не будучи сыновьями Израиля, не разделяли настроений народа. Давид оказался одинок в том, что считал делом ГОспода, и испытывал горечь, и замкнулся, ушел в себя. А когда Авессалом, возвратившись из Гессура, пришел, чтобы броситься отцу в ноги, тот не принял его, сказав: «Он убил своего брата, Амнона; что удержит его от того, чтобы поднять руку на меня?»
Авессалом боялся сделать шаг, пока снова не окажется в милости.