Он больше не мог оставаться в доме. Скоро матка проголодается. Она же огромная, ей много времени не понадобится. Аппетит у нее, наверно, чудовищный. И тогда… что она сделает? Убираться надо, подальше, в городскую безопасность, и поскорей, пока матка еще надежно заперта в винном погребе. Да, но что там за пол? Пластик, а под ним – утрамбованная земля, а воины умеют и копать, и прорывать тоннели. Когда они выберутся на свободу… Крессу и думать про такое не хотелось.
Он метнулся к себе в спальню и принялся торопливо собираться. Упаковал три сумки. Одна-единственная смена одежды, больше не понадобится; ну а все остальное пространство он битком набил ценными вещами – драгоценностями, произведениями искусства и прочими дорогостоящими безделками, с какими слишком жаль было расставаться. Кресс осознавал – больше он сюда не вернется.
Вслед за ним по ступенькам бежал шаркун, – следовал за хозяином, впиваясь в него отчаянным, молящим взглядом. Тощий совсем стал. Кресс прикинул: черт-те сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз кормил зверюгу. Обычно шаркун и сам о себе неплохо умел позаботиться, однако в последнее время, судя по всему, с добычей у него здорово не ладилось. Когда тварь попыталась радостно ухватить Кресса за ногу, тот отпихнул беднягу – да еще и пнул со злостью, и шаркун, похрюкивая от обиды, поплелся прочь.
Неловко ухватив все сумки разом, Кресс поспешил на двор и захлопнул за собой дверь.
Минуту-другую он постоял, прижавшись к стене, – сердце в груди выплясывало. Между ним и глайдером – только несколько метров. Сделать этот десяток шагов ему было страшно. Ярко сияла луна, ясно виднелись следы учиненной перед домом бойни. Погибшие огнеметчики Лиссандры лежали там, где их застигла смерть, – одно тело обгорелое, искореженное; второе – под вспученной массой мертвых песчаных королей. И воины – куда ни глянь, вокруг – черные и красные воины. Кресс не без усилия припомнил, что они тоже мертвы. Больше похоже было, будто они попросту замерли в ожидании, как уже не раз делали прежде.
Чушь, разозлился на себя Кресс. Очередной пьяный кошмар. Он собственными глазами видел, как разносили замки. Черные и красные подохли, белая матка – в ловушке, заточена в погребе. Он несколько раз глубоко и трудно вздохнул, – и ступил на песчаных королей. Панцири захрустели под ногами. Он яростно втаптывал черные и красные тельца в землю, – ни одно не шелохнулось.
Кресс заулыбался. Неторопливо пошел по полю недавней битвы, прислушиваясь к звукам спасения и безопасности.
Хруст. Шорох. Хруст.
Он аккуратно поставил сумки на землю и открыл дверцу глайдера.
Что-то выползло из тени на свет. Светлая фигурка на сиденье глайдера – длиной примерно ему по предплечье. Жвалы тихонько клацнули, на Кресса уставились шесть глазенок, расположенных по всему телу существа…
Кресс обмочился и как можно медленнее отступил.
В глайдере вновь началось движение. Дверь он оставил открытой. Песчаный король выбрался и сторожко двинулся в его сторону. За ним последовали остальные, прятавшиеся раньше под сиденьями или в прогрызенной обивке. Теперь они вышли – все до единого. И окружили глайдер неровным кольцом.
Кресс облизнул пересохшие губы, развернулся и молнией помчался к глайдеру Лиссандры.
Остановился он примерно на полпути, – во втором глайдере тоже происходило шевеление. Твари, едва различимые в лунном свете, явственно напоминали гигантских насекомых.
Всхлипывая, Кресс ретировался к дому. Уже у входной двери он поднял глаза…
Не меньше десятка длинных белых силуэтов карабкались туда и сюда по стенам. Четверо, будто склеенные вместе, – у самой крыши заброшенной колокольни, где некогда свил себе гнездо ястреб-стервятник. Они что-то высекали в камне.
Что-то? Лицо. Очень притом узнаваемое.
Кресса передернуло, он бросился в дом – прямиком к бару с запасами алкоголя.
Изрядная доза выпивки принесла долгожданное сонное забвение. Но потом он проснулся. Вот так, пьяный ли, трезвый – проснулся, и все тут. Башка трещала, от немытого тела несло потом, и хотелось есть.
Он был голоден. Сильно. Как никогда в жизни.
Кресс знал – это не его желудок сейчас сводит голодной болью.
Белый песчаный король, пристроившийся на комоде в спальне, наблюдал, легонько шевеля усиками-антеннами. Большой. Вроде вчерашних, ночных, из глайдера. Кресс подавил в себе желание обратиться в бегство.
– Я… я тебя накормлю, – сказал он белой твари. – Я тебя накормлю.
Слова едва вылетали из пересохшего, точно наждачная бумага, рта.
Кресс вновь облизнул губы и выскочил из комнаты.
В доме было полным-полно песчаных королей, приходилось соображать, куда ставить ногу при ходьбе. Казалось, все воины попросту занимаются собственными делами. Они перестраивали дом, вбегали и выбегали наружу, лазили по стенам, вырезали на них изображения. Дважды – в самых неожиданных местах – Кресс натолкнулся на свои портреты. Лица – искаженные, измученные, перекошенные от страха.
Он вышел на двор – подобрать трупы, разлагавшиеся возле дома; возможно, они помогут унять голод белой матки? Тел не было, исчезли. Оба! Кресс вспомнил, с какой легкостью песчаные короли перетаскивали грузы, во много раз превосходившие их вес.
Жутко было думать, что матка все еще голодна после подобной трапезы.
Кресс зашел обратно в дом и увидел колонну песчаных королей, спускавшихся вниз по ступенькам. Каждый тащил кусок мертвого шаркуна. Голова, проплывая мимо, словно бы смотрела на него с укором.
Кресс опустошил холодильники и продуктовые шкафы – всю еду, что только в доме нашлась, вытащил и ворохом сложил посредине кухонного пола. С десяток белых вои-нов стояли поодаль, поджидая, пока ее можно будет забрать. Замороженными продуктами они побрезговали, бросили в большущей луже талой воды, а остальное унесли.
Еда исчезла, и Кресс, как ни странно, обнаружил: его собственный голод немного ослабел, хоть и не сильно, а ведь он и крошки не проглотил! Впрочем, он понимал: насыщение окажется недолгим. Очень скоро матка опять проголодается. И придется ее накормить.
И тут он понял, что делать. Подошел к видеофону.
– Малада, – произнес самым небрежным тоном, как только подошла к телефону первая из его приятельниц, – я тут сегодня, попозже, думаю небольшую вечеринку забабахать. Да, дорогуша, знаю, раньше надо было предупреждать, но, может, все-таки выберешься? Я очень на тебя надеюсь, правда-правда.
После он позвонил Джаду Раккису. А потом набрал номера остальных. Пятеро приглашение приняли. Кресс и впрямь от души надеялся – этого хватит.
Гостей Кресс встречал снаружи, у дома, – воины там на удивление быстро и тщательно прибрались, если особенно не приглядываться, так и не отличить от того, что было до битвы, – и провожал в дом. Приглашал пройти первыми. Сам за ними не следовал.
Когда четверо оказались внутри, Кресс наконец собрал остатки воли в кулак. Захлопнул дверь за четвертым гостем, наплевал на ошеломленные крики, скоро сменившиеся ужасающими воплями, и опрометью ринулся к глайдеру, на котором приехал приятель. Забрался в кабину, ткнул пальцем в панель управления – и зло выматерился. Случилось то, чего в общем и следовало ожидать, – машинка запрограммирована подниматься в воздух только в ответ на отпечаток большого пальца хозяина.
Последним прибыл Раккис. Стоило лишь опуститься его глайдеру, а Кресс уже подбежал и ухватил Раккиса, едва вылезшего, за руку.
– Быстро назад залазь! – заорал, толкая Джада обратно. – Отвези меня в город. Быстрее, Джад, быстрее. Валим отсюда!
Раккис, однако, лишь пялился во все глаза, не шевелясь:
– Погоди, Саймон, что стряслось-то? Ни хрена не понимаю. А там… вечеринка твоя?
А после стало уже поздно – вокруг них обрушивался, оползал песок, и следили за людьми красные глазенки, и пощелкивали жвалы. Раккис со всхлипом втянул в себя воздух и сделал движение, точно пытаясь запрыгнуть назад в глайдер, – но пара челюстей уже сомкнулась у него на щиколотке, и он упал на колени. Песок вокруг вскипел, пошел волнами. Разрываемый песчаными королями на части, Раккис дергался и отчаянно кричал, – Кресс с трудом мог наблюдать за происходящим.
После он уже не совершал попыток к бегству. Когда все закончилось – вернулся в дом, тупо встал под душ, затем пошел в бар и нажрался до птичьего щебета. В последний раз позволяет он себе подобную роскошь – он это понимал. Все прочие запасы алкоголя в доме хранились внизу, в винном погребе.
За целый день Кресс ни разу не поел, – но уснул с ощущением полнейшей насыщенности, – будто наконец наелся до ушей, а терзавший его голод исчез. Последней связной мыслью Кресса перед тем, как над ним сомкнулся омут кошмарных снов, было: кого бы завтра в гости пригласить?
Утро выдалось сухое и знойное. Кресс разлепил веки – и тотчас увидел песчаного короля, с удобствами обосновавшегося на комоде. Торопливо прикрыл глаза, в надежде, что кошмарный сон исчезнет. А сон и не думал исчезать, да и уснуть снова Крессу больше не удалось, – очень скоро он понял, что лежит и внимательно рассматривает тварь.
Он озирал незваного гостя минут пять, не меньше, преж-де чем в полной мере осознал странность происходящего: песчаный король не шевелился.
Воины, несомненно, способны сохранять почти неестественную неподвижность. На памяти Кресса они наблюдали за противником, замерев, раз, наверное, с тысячу. Но хоть какое-то шевеление всегда имело место: пощелкивали жвалы, подергивались ножки, изгибались длинные, изящные усики-антенны.
А песчаный король у него на комоде был недвижим абсолютно.
Едва дыша, не смея даже надеяться, Кресс встал с дивана. Может, тварь мертва? Может, ее что-то уничтожило? Он пересек комнату…
Глаза песчаного короля были остекленелыми, совершенно черными. Казалось, он распух, раздулся, точно разлагался и гнил изнутри, наполняясь газами, что распирали пластины белого панциря.
Трясущейся рукой Кресс прикоснулся к воину.