и они качаются надо мною незрелой рожью,
как от ветра,
и это совсем не больно,
только дрожь по телу проходит вдоль, но
я готов.
Я лежу на спине, у меня не осталось слов,
я люблю тебя больше, чем есть их в любом из людских языков,
ты втыкаешь иголки — несильно, неглубоко,
и они становятся как антенны, они растут,
поднимаются выше неба за пять минут,
растворяются в космической мгле,
и я вижу все, что есть на земле.
...небеса склоняются, сдавливают, корежат.
Я не чувствую боли, просто кончается кожа.
Ты склоняешься надо мной (я молчу, я не шевелюсь):
«я люблю тебя, милый,
я люблю тебя,
я люблю...»
Нет, я не хотела об этом, но я скажу,
знаешь, как это — дыра в груди, свистящая на ходу,
знаешь, как это — вдруг поскользнуться на льду,
и протянуть за помощью руку, и она в пустоту
проваливается, в ледяную черную жуть?
Знаешь, как это — обернуться, и увидеть, что ты одна?
Как ребенок в супермаркете, которого бросила мать,
как выходишь покурить и отстаешь от поезда на
затерянной станции,
знаешь ли ты,
каково это понимать?
Нет, не будем об этом, не надо, я не о том,
лучше — как мы смеемся, сидим на кухне втроем
с серым, не очень гладящимся котом,
как идем по осени, и рука в руке,
как отправляемся в путешествие налегке.
Только дай тебе бог никогда об этом не знать,
потому что это надолго лишает сна,
потому что все мои страшные сказки — то ерунда
по сравнению с этим падением в никуда.
И который раз я поскальзываюсь, и руку к тебе тяну, как в тяжелом сне,
и который раз встаю, и дальше живу, ну и что же еще остается мне.
ТАКОЙ ДЕКАБРЬ
Кончается год, не уходит осень, вцепилась худыми пальцами в провода,
продавец сигарет прихлебывает растворимый кофе из пластикового стакана,
всей-то зимы — мандаринами пахнет, да
на ларьках появились дождики, подорожала говядина и бананы.
Кончается год, стоишь на остановке, ждешь и думаешь — ты один во всем мире,
в землю ушли все соки, побелели руки без солнца, беспросветные облака,
ветер треплет объявление «сдаются комнаты» — для тех, кто, как ты, по съемным квартирам,
по гостям, по друзьям, потому что нет ничего своего — только большая тоска.
Закури, кулаком прикрывая спичку, поищи на проезд мелочёвку в кармане,
вот такой хреновый декабрь — по расплывшимся лужам шлепает дождь.
Застывай, каменей, пусть гранитом становятся мягкие ткани,
и вот так затвердеешь, не сможешь обмякнуть, и, значит, не упадешь.
ЙОЛЬ
Вот бывает — серость, тоска и стынь, и не радует ничего, и долги сплошные, везде хвосты, и какое там рождество. И как будто декабрь, а идут дожди, плесневеют стены, туман по утрам, и все время ноет что-то в груди, словно там открылась дыра. И уже не тянет ни вниз, ни ввысь, голова тяжелая затекла...
Ты тогда подготовься и соберись, заверши тут свои дела. Ты рывком попробуй груз доволочь, а потом его брось и бери разбег.
И тогда наступает долгая ночь. Выпадает пушистый снег.
Где-то есть тот лес, где снега кругом, тени веток пляшут на серебре, у деревьев искорки на коре, и синеет озеро черным льдом. Собери костер, с листка подпали, подставляй созвездьям лицо, и услышишь в полночь, как где-то вдали повернется незримое колесо.
Ты не бойся ночи, не бойся тьмы, не пугайся угроз других — и откроются заснеженные холмы, и услышишь музыку в них.
И большие звезды в небе стоят, и мерцающий снег слепит.
«возвращайся домой, наш маленький брат,
полон кубок твой,
стол накрыт».
МАРИЯ
Мария живет на шестнадцатом этаже, мимо ее окна проплывают тучи. Снаружи декабрьский дождик — мелкий, плакучий, скребет, скребет по душе. А на сырую погоду так ноют кости, и в голову как будто вбивают сваи.
К Марии никто не ходит — ни так, ни в гости,
И писем в почтовом ящике не бывает.
Она приучилась слушать сквозь тонкие стены, как дышат, живут, смеются в других квартирах: вот, скажем, соседи слева — Таня и Гена, они поженились назад недели четыре, и так они жарко дышат, смеются громко,и он хохочет, когда приходит с работы…
Мария смотрит долгую кинопленку — с начала отсчета.
Соседка справа — бледная, молодая, приходит поздно, и что-то все время моет, гремит посудой и так протяжно вздыхает, и смотрит фильмы, про счастье чтоб, неземное. Мария слушает, суп наливает в тарелку, и проливает немного на край стола, и синим цветком светит газовая горелка, и отдает немного тепла.
Мария сидит, опираясь на подоконник, и смотрит в окно — там летают мелкие птицы. Кончается год. Соседке сверху не спится, и там играет Энио Морриконе.
Мария думает — вот бы немного счастья, украсить им елку, распорошить по городу. И если всем даром может не получаться, то пусть бы хотя бы было не очень дорого.
Кончается год. День за днем — все одно и то же. Под окнами воет прикормленная собака.
А руки Марии становятся тоньше и тоньше, почти растворяются в синем вечернем мраке.
НОВЫЙ ГОД
Вечер декабрьский салютами весь расшит.
Мира. Любви. И не болеть никому.
Я говорю за тех, кто сейчас молчит
и у окна всматривается в тьму.
Я говорю за тех, кто всегда один,
с кем бы ни жил и ни растил детей,
тех, кто сейчас выдыхает в форточку дым,
тех, кто сейчас молчаливей речной воды,
за одиночек всех полов и мастей.
И наклонился город, который свят,
пусть уже тем, что полон живых людей,
люди за окнами режут на стол салат,
елка стоит, гирлянды висят на ней,
и обнимает, берет к себе на ладонь,
город качает и песню тихо поет:
как же уютно светит живой огонь,
как будет новый, хороший и светлый год.
Вот я стою у окна, выпускаю дым,
вот я дышу на стекло и рисую тут.
Я говорю за тех, кто всегда один.
Пусть нас услышат.
Пусть сегодня придут.
РОЖДЕСТВО
рождество наступает (хорошего вечера),
всходит первая звезда, раздается звон,
рождественская звезда — это дороги, расходящиеся на семь сторон,
вот стоишь на перекрестке (ты меня слышишь?), распахнут и оголен,
в желтых окнах квартир (слышишь ты, я тебя люблю)
женщины расставляют по столам компот, и кутью, и двенадцать блюд.
Мы сегодня все помирились, и любим друг друга, это такой закон,
и в ушах, в голове, в небесах нарастает звон,
(смерти нет, послушай меня) закуриваешь, и руки дрожат твои,
спичка падает на асфальт, и кружатся снежинки, и
(говорю тебе — смерти нет,
нет,
нет,
есть только чудо и рождество),
и дороги на семь сторон, и вокруг совсем никого,
и восходит звезда над твоей головой,
и из окон льется бесконечный свет,
ничего плохого нынче на свете нет.
(будет лето, и теплая трасса, и ковыли,
и травинка в зубах, и рисунки веточкой на пыли)
ты стоишь на своем перекрестке, и мгновения замерли,
за-
мер-
ли.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
1.
Да, все было именно так:
подъезжает маршрутка, открываешь заднюю дверь,
спрыгиваешь в этот мрак,
поднимаешь воротник пальто — мелкий дождь, сквозняк,
переходишь дорогу и дальше идешь домой,
вглубь по спальному району, по тропинке скользкой пустой.
Да, я так возвращалась, это было, я помню, да,
расходились в метро, а потом — киоски, дождевая вода,
мимо детской площадки (вот здесь становится холодно,
начинается
останавливаешься, закуриваешь и идешь).
Да, вот с этого момента начинает трясти,
что-то внутри побаливает трещинкою в кости,
(помню, как домой нужно было — до десяти)
Что ты знаешь об этой дороге,
об этом каждодневном пути?
2.
Что ты знаешь о том, как на берег идет волна?
Как она огромна и как черна,
как она так медленно наплывает на
маленькую фигурку, как становится размером с дом,
со скалу,
а потом —
нет ни берега, ни моря, только она.
(вот я спрыгиваю с подножки маршрутки, да, на бордюр,
подставляю лицо дождю,
вот иду — здесь вечно лужа, а здесь уклон, а вот сигаретный киоск,
время распадается, плавится, словно воск,
и волна поднимается до облаков, до звезд).
Что ты знаешь о том, как уходит земля из-под ног,
как подпрыгивают чашки в шкафу, как ползет со стола листок,
как трясущимися руками открываешь замок
и бежишь в подвал,
чтоб успеть, пока не смело, не накрыло
сколько их, кто не успевал?
Что ты знаешь об этом — о ночи, о холоде,
об этой стихии, что поднимается изнутри?
Передай зажигалку, давай о чем хочешь —
только не надо об этом городе,
лучше вообще со мной
о прошлом
не говори.
Однажды ты разбежишься — и прыгнешь с мыса
прямо в небо,
высокое,
чернее чернил.
И все, что будет иметь хоть какой-то смысл —
это те, кого ты любил.
Тебя проведут в общественную приёмную
самого главного,
попросят заполнить анкету,
например: почему разошлись? — будешь мяться:
мол, все при нём, но я
так не любила, как он шумно грызет конфеты.