и идет к ручью — отпускать.
Где-то там, на другом — или этом? — краю земли
кто-то выловит такую одну,
будет плакать?
мечтать?
белый парус искать вдали?
будет искать родных
тех, придуманных Кэт, что в земную ткань проросли?
просто выбросит?
Кэт не знает. Кэт отходит ко сну.
Завтра будет новое утро,
и новые письма, и все сначала.
Ей снятся далекие люди, которых она никогда не встречала.
Решишь торговать красотой, мой друг, —
так помни: мода проходит, года —
запрет на что-либо вечное, да.
Но знай, что на рынке мягких услуг
коты котируются всегда.
Они котируются в клубок,
и в марте котируются они.
У них в глазах — три тыщи дорог,
и все выбирают свои одни.
Пожертвуй колбаску или творог
и по пути своем упорхни.
Они котируются на стул —
вот именно тот, куда тебе сесть.
Они приходят, когда уснул,
и вечно будят именно в шесть:
твой кот — суров и широкоскул —
садится на голову, просит есть.
Они котируются везде,
и часто — на сумку и сапоги.
Но знай: когда мир в унылом дожде,
когда в темном небе не видно ни зги,
они приходят к тебе на грудь,
любуйся, мол, гением красоты.
Урчат. Клубочатся. Не заснуть.
Короче, гладь. И когда-нибудь
тебя за собой уведут коты.
Он говорит ей:
«Я люблю тебя.
Я тебя очень люблю»,
гладит по русым прямым волосам, целует в глаза.
Она смеется, утыкается в подмышку: «и за что такого терплю?
Чай принести?».
Ее глазищи — солнце и бирюза.
Подходит к подоконнику. Распахивает окна.
за окном — роскошный вид в мегаполис, даже ночью неомрачим.
Он думает: еще немного — я свернусь и подохну,
и этому, в общем, даже не будет причин.
Он думает: ну что за бред. Лучше встань и окно закрой,
но сворачивается в кресле больной змеей.
Как там умирало чудовище, оставленное красавицей?
Чудовища вообще одинаково умирают —
оставаясь одни, даже если это кому-то не нравится,
просто уходят, не останавливаясь у края,
ну какие там, к черту, рыцари, мечи, удары судьбы,
чудовища просто ложатся и —
перестают быть.
Он думает о том, что у нее красивые руки,
что она никогда не кричит, что мягка и тепла всегда,
он думает: не придумать лучшей супруги,
Она заходит:
«Ты окно бы захлопнул, да?
Тут же холодно. Вот твой чай, родной, и еда».
СКАЗКА О ДРАКОНЕ
1.
Говорят, на свете живет дракон, говорят, страшней его не найти, мол, он враг человеческий испокон, искушает людей, сбивает с пути. Говорят, что кожа его — гранит, говорят, в глаза ему не смотри — мол, завертит, закрутит, заворожит, заморозит каждого изнутри.
У дракона шкура темна, сера, а еще он быстрее любой змеи. Пролетают мимо века, ветра, он — почти скалою во тьме стоит.
Есть принцесса, дворец ее далеко, косы рыжие, порванные штаны. Она знает, что где-то живет дракон (выдох пламенный, зубищи жестяны). Королеве нужен хороший зять, и король на дочку опять сердит, но принцесса мечтает однажды взять и дракона самостоятельно победить.
Горизонт серебрян, необозрим, поднимаются горы в неровный ряд.
То ли это мы легенды творим,
то ли это легенды тебя творят.
Песня сложится за твоей спиной, золотое солнце войдет в зенит, и принцесса едет на смертный бой, и копье о щит жестяной звенит. И влетает, как рыжая стрекоза (правда, что ль, он пламя рождает ртом?)... Но они замирают глаза в глаза, и становится сказка вдруг не о том.
2.
Всех, кто сегодня счастлив — боже благослови,
где-то в душе рассказчика мерзко скребутся черти.
Понимаешь. Любая сказка — она всегда о любви,
даже если кажется, что о смерти.
Просто законы — справедливы, хотя и злы.
Тот, кто горяч — никогда не сможет согреться.
Это неправда, что драконы умирают от старости или стрелы.
Они умирают от любви,
что не помещается в сердце.
3.
Входит ночь во дворец, темноглаза, тепла, боса,
затихают шаги, умолкают все голоса,
и в свои покои идет королева,
и никто не хочет попадаться ей на глаза.
Да, она не любит празднества и балы.
Молчалива, спокойна. Идет. Прямее стрелы.
Ее косы рыжи и руки ее теплы.
Говорят, что она смотрела в глаза дракону
и осталась жива, величайшей из дев прослыв.
Может, кто-то еще б добавил чего, но кто же будет так глуп?
Королева раздевается у зеркала и всматривается вглубь.
И отчетливо видит, как белая кожа становится чешуей,
такой, что не пробьет ни одно копье,
как в чертах лица проступает — уже не вполне свое.
Как становится неуязвимым и нелюдским —
потому что любивший дракона
сам становится им.
И она сползает по стенке, нищим завидуя и калекам,
шепчет: «Господи боже,
как я устала быть человеком».
Слышишь, брат, я пишу тебе, за полшага до психбольницы.
Если я вены не вскрою — можешь думать о чуде.
Мне кажется, что меня окружают сплошь хорошие люди.
От этого хочется сбежать и напиться.
Так привыкаешь к мысли, что тебя никто не полюбит,
но они приходят, любезны, добры, незваны,
так подцепляешь обычную девку в клубе,
а она начинает лечить твои душевные раны.
Слышишь брат? Хорошие люди меня окружают,
вчера прорвались вот на эту кухню и здесь целый час сидели.
Они говорят: вот эти слова других обижают.
И я понимаю: твою же ж мать, ну и в самом деле.
Они объясняют мне, где лежат ловушки и сети,
они рекомендуют мне верить в любовь и бога.
Мне кажется, что я последний мудак на этой планете,
я даже не против — пусть бы оставили ненамного.
Просто оставили меня с петлей и на стуле,
забрали свои фонарики, в глаза не тыкали светом.
Слышишь, брат? Приезжай ко мне и пусти в меня пулю.
А не то хорошие люди сделают это.
ПРО КОТА ДОРОФЕЯ
28 марта российские СМИ сообщили о пропаже любимого кота тогда еще президента Дмитрия Медведева. Как сообщалось, к поискам Дорофея была подключена местная полиция и бригады добровольцев. Впоследствии президент дал опровержение в своем Твиттере, однако мы-то знаем: власти опять скрывают…
И кто-то кричит, мол, массы — неправы, всегда, всегда,
а кто-то им возражает: качаешь лодку, балда,
и третий сжигает книги: все скоро перешерстят,
а кот уходит на север, и когти его блестят.
А кот крадется к границе по первой весенней траве,
и как бы фак демонстрирует полиции и братве.
Он все рассчитал заранее, он вышел, пока все спят,
и кот уходит на север, и когти его блестят.
И кто-то кричит: наш выбор — смести их с лица земли,
а им отвечают: ну что вы,
вот вы бы выжить смогли —
В бессмысленном, беспощадном, сметающем все подряд?
А кот уходит на север. И когти его блестят.
А кто-то выходит на улицу, а кто-то репостит в блог,
а кто-то забросил все: устал, надоело, не смог,
бессмысленно быть человеком (а котиком — и стократ),
но кот уходит на север, и когти его блестят.
Пожарные ищут, милиция ищет, трубят волонтерам сбор,
но кот выбирает бегство, и он не вступает в спор.
уходит в леса, к партизанам, раскормлен и толстопят,
уходит, уходит на север, и когти его блестят.
Он говорит:
«Да вы шизанулись —
нет никакого бога,
выдумки для слабаков, для тех, кто не может сам.
извините, но это пошло,
старо, убого,
верить сладкозвучным чужим голосам».
Он умен — такого
не переспоришь и вшестером,
он улыбчив, темноволос и немного хром,
и его доспехи
поблескивают серебром.
Но однажды он закрывает свой ежедневник, сдает дела,
достает рюкзак из старенького чехла,
и такого-то года означенного числа
он выходит на трассу,
и дорога ему светла.
никаких тебе дискуссий, споров и умных реплик.
Солнце бьет навылет, и ветер волосы треплет,
и на грани слуха где-то крик петушиный.
Поднимает руку —
и останавливается машина.
И в груди у него набухает что-то нежное,
светлое,
так —
на рассвете нечаянный сон весенний разбудоражит.
И он точно знает, что бог есть любовь,
и еще что он свой чувак,
вот только никогда никому об этом он не расскажет.
Мне двадцать три, я немного ходила по трассе,
я умею стрелять навскидку,
чуть-чуть на ножах,
я меняла дома, города, мужчин и окрасы,
выбиралась оттуда, где, вроде бы, полный швах.
Мне знакомы матанализ, химия и баллистика
и законы внутреннего горения,
все, что есть у меня — зеленая майка с трилистником
и одна несложная точка зрения:
Можно сколько угодно по краю ходить, влюбляться,
главное — не подставляться,
не подставляться.
Промолчать о любимых, о болезненном, о тоскливом,
как болит спина, когда за стеною ливень,
как ломает, выворачивает — от одиночества, от темноты,
как вздрагиваешь от случайных шорохов в ночной квартире.
Не показывать свою глупость, наивность свою — ведь ты
так и не сумеешь отстоять их в мире.
Главное, чтобы дом был — и чтобы тепло было с ним.