Эдуард отметил, что Викула старается выражаться художественно, видимо, тоже пытается бороться с недобрым чувством, возникшем при зрелище невидимых космических иголок. «Зрелище невидимых – оксиморон, – машинально отметил Эдуард, – а ведь именно так».
Марс налетал на них, что твой курьерский поезд. Несся навстречу, распухая гигантской каплей крови. И вдруг распахнулся на все небо.
– Прибыли, – все также бесцветно сообщил перс и открыл дверцу машины.
Машина уже каким-то образом оказалась на поверхности планеты и стояла на зеленой лужайке. Эдуарду, когда перс открыл дверцу, стало страшно, почудилось, что сейчас свистнет воздух, и они погибнут от удушья.
– Здесь пока что поддерживается земная атмосфера и земная сила тяжести, – вновь сообщил перс.
– А где цветы? – удивился Викула. – Здесь же все было в цветах!
– Цветов уже нет. Поднимемся на вершину.
Перс пошел вверх по склону. «Что за игры, можно же на машине?» – подумал Эдуард, и перс на его мысль ответил:
– Лучше пешком. Почувствуй эту сторону, чтобы сравнить с той.
Ноги Эдуарда утопали в мягкой, пушистой траве.
– Да, как-то все не то, – сокрушался Викула у него за спиной. – Пчелы куда-то подевались, исчезли ароматы. Было же благоухание... И воздух неподвижен. Что такое, перс?
– Сейчас увидишь сам, русс.
– Ты, значит, у них теперь русс? – осведомился Эдуард.
– Это такая здесь традиция, – виновато объяснил Викула.
– Ну-ну, – Эдуарду все больше хотелось слышать свой голос; голос казался ему единственной опорой, подтверждением реальности собственного существования. – А как быть с полукровками, как со мной?
– И почему никого не видно? – продолжал удивляться Викула. – Где люда, куда попрятались?
– Их здесь уже нет, – коротко и непонятно ответил перс. – Поднимайтесь быстрее, нам нельзя задерживаться.
Эдику опять подумалось, что нелогично у того получается – если нельзя долго находиться, почему тогда пешком, а все же не на машине?
– Твоей логикой только горшки лепить, – немедленно отозвался перс. – Раз я так решил, значит, у меня есть причина.
Наконец они достигли вершины. Перс развернул Эдуарда в сторону долины. Эдуард взглянул вниз и удивился тому, что холм оказался гораздо выше, чем казалось. Гора просто какая-то, а не холм. Но он тут же понял, в чем дело – джип стоял не у подножия горы, а на небольшой террасе почти у самой вершины, которая оттуда показалась ему холмом.
В долине мирно стояли домики, несколько дворцов, на дальней стороне виднелась плотина, а в центре, образуя круг, высилось около десятка кристаллических образований, светящихся сиренево-лиловым.
– Кристаллы изменили цвет! – воскликнул Викула.
– А теперь смотрите сюда. – Перс подошел к самому краю «земной» атмосферы и показал рукой в сторону марсианских гор.
Эдуард развернулся и подошел туда же. Разница впечатлений была потрясающей. Они стояли над обширной долиной, за которой угрюмо возвышался коричневый горный кряж. Жутью дохнуло со стороны марсианской пустыни.
– Присмотритесь к долине, – посоветовал перс.
Сначала Эдуард не видел ничего особенного: долина была погружена во мрак. Потом ему показалось, что в этом мраке есть что-то необычное. Солнце стояло довольно высоко – марсианское маленькое солнце, – и ничто не закрывало долину тенью. И вдруг он увидел, что мрак этот на самом деле – черный лес. Глаз стал различать формы – призматические стволы купами лезли из песка, образуя подобие кустов. Кусты эти, – по-видимому, были огромны. От «стволов» отходили в разные стороны «ветви», уже в виде трехгранников. Зрелище черного леса было по-своему внушительным, может, даже была в нем какая-то потусторонняя красота. Но смотреть на этот лес почему-то было невозможно. Это был словно овеществленный ужас.
– Что это? – спросил Викула. Голос его срывался.
– Это марсиане. Надо возвращаться.
Эдуард с Викулой, словно пришибленные, медленно пошли вниз, к машине. Эдуард сейчас совсем не ощущал своего тела. Казалось, лишь одно сознание, без тела, перемещается в пространстве. И все чувства парализованы.
Позже, когда Эдуард вспоминал это их возвращение, он так и не смог припомнить, как добрались до джипа – вроде бы они до него так и не дошли; как перелетели на Землю – вроде бы сразу оказались у дома. Здесь уже было утро, и шесть зловещих колонн горели в небе призрачным, едва заметным огнем.
– Прощай, Эдуард, – сказал напоследок перс. – Ты все видел сам.
– Постой... – У Эдуарда раскалывалась голова и что-то жестоко сдавливало грудь.
Он не знал, что сказать, о чем спросить. Он поймал себя на одном единственном желании – бежать, бежать, бежать, спасаться в никуда. Это желание ему совсем не нравилось. Надо было держаться И так просто расстаться с марсианцем тоже было нельзя. Он же что-то от него хотел, марсианец знает что-то главное...
– Ты – марсианец? – спросил, наконец, он того.
– Да, – сухо ответил перс.
– А лес – марсиане?
– Да.
– И вы – разные?
– Да, – в третий раз произнес перс. – Марсиане нас убили. Сейчас убивают вас.
– Почему же ты жив? – тупо глядя на юношеское, дышащее свежестью лицо перса, спросил Эдуард.
– Ты видишь перед собой кристаллят, автономно действующий, вроде робота. Моя марсийская структура уничтожена, моя лебесная структура уничтожена. Меня больше нет.
– А столбы эти? – Эдуард посмотрел вверх.
– Это насос. Через неделю Земля превратится в мертвую пустыню, какой был Марс. А Марс расцветет.
Перс хлопнул дверцей, точнее, к дверце он не прикасался, она захлопнулась сама. Потом вспоминалось Эдуарду, что вроде бы даже никакая дверца не захлопывалась – джип с последними словами марсианца просто исчез, как сквозь землю провалился.
Викула обнаружил, что они с персом вновь оказались в космосе.
– По-моему, у меня был сердечный приступ, – сказал он, массируя грудь. – У кристаллята ведь не должно быть сердечных болей?
– Ничего не должно быть. Только генетическая программа.
– Я умру?
– Все люди умрут. Твоя структура – астральная. Она пока жива, в отличие от моей марсийской. Разрушено только неокрепшее лебесное ядро.
– Мы опять на Марсе? Зачем?
– Я хочу показать тебе все до конца. Раз уж посвятил в свою тайну.
Они уже плыли над бывшим Городом Солнца. Долина, оставаясь зеленой, казалась обихоженным кладбищем.
– Сейчас покажу тебе лебес, – тихо сказал перс.
Викула оказался в давешнем мире с домами-башнями, реками-лентами, каплями-птицами. Все это казалось теперь нарисованным, просто трехмерной картинкой. Потом они нырнули в слой, где Викуле побывать не пришлось. Здесь тянулись вертикальные полосы, похожие на бамбук, состоящие из разноцветных прямоугольничков, чем-то они напоминали хромосомы под микроскопом. Пространственной перспективы здесь не было. Были лишь массы вертикальных полос. Полосы перемещались, сливались друг с другом, расходились, порождая новые полосы, разделялись на сегменты и вновь соединялись из сегментов. Зрелище было тихим и каким-то чарующим. Завораживало оно скорее разум, нежели чувства. Казалось, в этом движении, в трансформациях полос есть некая симфония разума.
– Теперь в них нет жизни и нет смысла, – сказал перс все так же тихо. – А ведь это был слой овеществленного разума марсианцев. Теперь же – гримаса кретина. Желаешь пройтись по другим слоям?
– Не надо, – попросил Викула.
Они опять были в джипе, по щекам Викулы текли слезы.
– Какая боль в сердце. – Викула снова принялся массировать грудь.
– Терпи. Эта боль ничто в сравнении с тем, что сейчас происходит с моим огнем. Помнишь, я тебе показывал место, где полыхала огнем моя структура. Сейчас там – пепел, туча золы. Боль... Когда боль исчезнет – исчезнет и кристаллят, не останется ничего.
– А душа? Она ведь у тебя есть?
– Да, собрал из осколков. Но как ей передать мое сознание, мой опыт? После трехтысячелетнего анабиоза?..
– И ничего нельзя поправить?
– Ничего.
– Все умрут?
– И люди, и звери, и птицы. Развоплотятся. Останутся одни камни, огонь, воздух и вода. Потом не станет воды, воздуха. Еще позже не станет подземного огня. Каменная мертвая планета будет кружить бесцельно вокруг Солнца, равнодушная его лучам.
– Откуда же взялись марсиане? – морщась от боли, спросил Викула.
– Их вызвал к жизни я. Теперь мне кажется, что и обнаружил их в марсианском песке я тоже не случайно. Таков был их замысел. По всем планетам разбросали они свои артефакты. А здесь создали места из шулы, близкой этим планетам. Мы, земляне, таких мест не видим, за исключением вот этого, лебесного. Впрочем, лебеса уже больше нет. Кристалляты постепенно растворятся. И будет на этом месте марсианский пейзаж, каким они его захотят видеть.
– Да что же происходит в конце концов?
– Активизировались, выражаясь вашим научным языком, марсианские кристалляты. Пошли в рост. И принялись качать земной астрал. А когда накачают с Земли достаточно астрала и преобразуют его в марсий – свершится чудо. Появятся собственной персоной марсиане. И попробуют вновь прибрать к рукам Солнечную систему. Вот и все, русс. Они знали, что кто-то из поселенцев рано или поздно сумеет соединить марсий с астралом или с шулой любой другой планеты. Им ведь безразлично, куда вторгаться. И я, безумец, всех опередил. Через мою структуру они вторглись, ее использовали, создавая пятимерный насос.
Дома Эдуарда встретила мрачная жена.
– Ты где был? Мы тебе на службу звонили. Уже черт знает что думали. Вышел на пять минут... Что случилось?
– А Рита где?
– Рита... Рита в реанимации.
– Что?! – Эдуарда качнуло, он прислонился к стене.
– Нет, не она, не то, что ты думаешь. Роман в коме.
– Так... А Сомик как?
– С ним все в порядке. На занятия не пустила. Эти в небе висят, по телевизору ужасы рассказывают. Пусть дома побудет.
– Правильно. Молодец. В какой больнице... Рита?