Влад МолотовХроники ядерных пустошей. Книга 1: Комар. Часть 2
– Сука… – прохрипел охотник, вернувшись в сознание.
Первое, что он почувствовал – ужасная, пульсирующая боль справа в районе рëбер. Больно было даже вдохнуть, не то что пошевелиться, а когда наконец удалось втянуть лёгкими воздух, в нос ударил нестерпимый смрад – амбре из фекалий, затхлой крови, сырости и трупного разложения. Вонь стояла такая, что начало резать ноздри, а глаза заслезились. Номад с трудом сдержал в себе завтрак, его руки машинально дëрнулись к клапану герметизации шлема, но попытка пошевелиться оказалась тщетной, ведь кровососущая зараза крепко прилепила его предплечья к стене своими выделениями – секрет, собираемый из расположенных на боках комара желëз, смешивался с любой органической жидкостью и превращал еë в густую массу, схожую по свойствам с клеем. Хитрые и проворные твари, устраивая засады, расставляли свои липкие ловушки вблизи людских троп и нападали на обездвиженных путников. Судьба несчастных была незавидной – комары высасывали их досуха, но даже эта незавидная участь являлась не худшей. Куда более ужасающая смерть ждала самых здоровых и физически крепких на вид – они становились живыми инкубаторами для будущего потомства, и не было сомнений что угодившему в плен номаду уготован именно такой конец.
Он расслабился и попытался свыкнуться с болью. Нормально осмотреться не получалось, дотянуться и включить ночной режим визора не было возможности, а потому столь продвинутый, технологичный, и даже не требующий подзарядки шлем в такой ситуации становился не полезнее ночного горшка, надетого на пустую голову.
Прислушавшись, он собрался с силами и медленно потянул руку – бесполезно. Предплечье правой руки увязло на трубе, сплошь покрытой липкой слизью, в условиях повышенной влажности не высыхающей никогда. Вдобавок, двигать правой рукой оказалось невыносимо – напряжение мышц переходило на правую часть туловища, и ушиб отвечал на любое усилие острой вспышкой боли в области рëбер.
Номад на некоторое время затих и, дождавшись когда станет полегче, двинул левой рукой, которая также оказалась основательно вклеена в секрет, но уже не к трубе, а к стене, выложенной рыжим кирпичом. Время было беспощадно, не пощадило оно и кладку стены – кирпич потерял свои свойства и стал крошиться, а постоянное течение грунтовых вод размыло раствор, создав немало щелей.
Он вдохнул поглубже, как следует напрягся и сделал мощный рывок всем телом, рассчитывая если не освободить свою руку от клея, то вырвать часть кирпичей. Стена пошатнулась, на загаженный пол осыпалось рыжее крошево, а бок снова обожгла тянущая, мучительная боль. Сжав челюсти так, что заскрежетали зубы, он с огромным усилием сдержал в горле крик и последующие минут пять приходил в себя.
Внезапно, в полной тишине прозвучал чей-то всхлип, заставив охотника затаить дыхание.
– Тебе не выбраться отсюда, я пытался, но оно живëт во мне и скоро вырвется наружу… – прозвучал стенающий мужской голос откуда-то слева, с противоположной части тëмного подвала.
Здоровяк сквозь зубы вдохнул, затем, раздувая ноздри, нервно выдохнул. Обстановка не предвещала радужных перспектив. Время тянулось так же медленно и утомительно, как клейкая масса комара. Прошла, казалось, целая вечность прежде чем номад предпринял новую попытку. Он собрал в кулак всю свою несгибаемую силу воли, всю злобу и ненависть к мутантам. Рывок, ещё один, и ещё. Дикая ярость огнëм разлилась по телу, он забился словно загнанный зверь. Болевая судорога охватила весь бок и нарастала с каждым рывком, но в какой-то момент гнев полностью вытеснил собой это ощущение. Спустя несколько минут отчаянной борьбы стена дала слабину и с полдесятка кирпичей с глухим грохотом осыпались на пол, покрытый толстым слоем результатов жизнедеятельности обитателей этой дыры. Только-только получив возможность двигать рукой, он схватился за трубку и, вытянув её из воротника, присоединил к клапану на шлеме, после чего хлопнул ладонью по рециркулирующей коробке и жадно вдохнул чистый воздух. Рвотный позыв, всё это время копившийся в гортани, немного отступил и пришло время осмотреться. Он потянулся к поясной кобуре, но та, ожидаемо, была пуста. Учтивая тварь вытащила его револьвер, нож остался где-то возле башни, а из полезного в кармане нашёлся разве что фонарик. Номад щëлкнул кнопкой и яркий, широкий луч, рассеяв тьму, озарил всё помещение светом. От увиденного он застыл в оцепенении а глаза его округлились.
Большой, тëмный подвал, напоминающий какой-то узел водоснабжения с трубами по углам и потолку, оказался хранилищем инкубаторов – людей, пойманных с целью увеличения популяции мутантов. Чувствуя ком, подступающий к горлу, он обвëл взглядом измученных бедолаг и насчитал их аж двенадцать без учëта новой дикарки – она висела на стене без чувств и ещё не стала новым носителем.
Расположенные по порядку закладки личинок пленники тянулись цепочкой вдоль забрызганных дерьмом и кровью стен – в дальнем углу стоял худой, словно скелет, изморенный мужчина, буквально вросший своими конечностями в липкую жижу. Его неестественно раздутый, громадный живот с нарывами и чëрными от заражения венами, говорил о скором появлении плода на свет. Небольшой прокол под его рëбрами, используемый для введения личинки, сочился буро-коричневой жидкостью, а находящийся внутри ублюдок подпитывался телом ещё живого человека и, судя по движению внутри, со дня на день собирался покинуть свой «кокон». Стенки живота бедняги растягивались, из гнойной раны то и дело брызгала околоплодная жидкость вперемешку с экскрементами зарождающейся особи, а о том, что носитель всё ещё не умер, можно было догадаться по живым, но отрешённым и пустым глазам, смотрящим в никуда. Его худые, как две кривые коряги, ноги, до самых пят были покрыты его же дерьмом.
Остальные инкубаторы выглядели ничуть не лучше. Вторым коконом стала некогда тучная женщина – паразит превратил еë в бледную мумию с дряблыми, тонкими складками кожи, висящими на костлявом теле.
Затем шёл скиталец со шрамами на лице. Он безразлично смотрел на торчащее из его живота жало – маленькое чудовище внутри него совсем недавно прорвало плëнку и теперь, в попытках присосаться к телу, пронзало его изнутри неловкими колющими челюстями.
Рядом, даже не касаясь пола, находился высокий мужчина с бородой – он висел на стене распятым, а его живот растянулся новым комаром настолько, что свисал до самых коленей.
Будто на какой-то бойне, всюду валялись, выглядывая из-под грязи, покрытые кусками гниющей плоти кости, обрывки одежды и мумифицированные останки людей, высосанных до последней капли.
Неожиданно, сверху донеслись гулкие шаги и крышка люка медленно отъехала в сторону, наполняя металлическим скрежетом весь подвал. Номад быстро выключил фонарь, но активировал ночной режим визора, после чего вернул освобождённую руку к стене и свесил голову, дабы не привлекать внимания и выиграть себе ещё немного времени.
Хозяин этой проклятой ямы страданий спрыгнул вниз и немедленно направился в дальний угол, к самому старому инкубатору, внутри которого буйствовал молодой сосатель. Ублюдок готов был вырваться наружу в любой момент и в безрассудном голоде мог навредить как людям, так и своим сородичам, ещё не появившимся на свет, поэтому более рослый и развитый комар тщательно следил за подвалом дабы этого не допустить.
Номад затаил дыхание и, глядя на идущего мимо комара, понял, что уступает ему в росте почти на две головы – таких крупных особей он ещё не встречал, но открытия на этом не закончились, ведь когда комар, хлюпая гнилью и лужами мочи под ногами, прошёл мимо, стали видны его крылья – небольшие, длиной всего до середины бедра, полупрозрачные, и похожие на стекло. Хитиновые рëбра жёсткости и многочисленные жилки, идущие вдоль и поперёк, делали их более прочными и гибкими, но соотношение пропорций давало понять, что летать эта особь не может. Умей эти твари нападать с воздуха, они стали бы серьёзной проблемой для остатков человечества, поэтому номада немного утешала мысль о том, что эти крылья всего лишь рудимент.
Проследив взглядом за комаром, пленник стал свидетелем поистине омерзительного действа – кормление. Дабы инкубатор не погиб вместе с плодом от голода и жажды, комар тщательно следил за его состоянием и по мере своих возможностей поддерживал в нём жизнь, но к добыче человеческой еды и готовке был совсем не приспособлен, а потому для кормления научился срыгивать высосанную ранее и уже ферментированную кровь, представляющую собой чëрную субстанцию – смесь крови, желудочных соков и слюны. Мутант подошёл к самому большому кокону и, склонившись, через старый прокол ввёл своё жало в полость живота, и то ли он впрыснул некое успокоительное, то ли подал выродку какой-то сигнал, но тот вдруг замер и прекратил всякие попытки выбраться из своего носителя – максимально долгое нахождение внутри помогало новому потомству окрепнуть и развиться лучше. Убедившись, что плод в порядке, мутант заглянул в глаза мужчины и, трëхпалой ладонью распахнув его рот, ввёл своё жало в горло, после чего, содрогаясь, стал срыгивать питательную смесь и накачивать ею желудок инкубатора. Тонкая трубка, проходящая через всё жало, с чавканьем выплеснула порцию жидкости. То же самое он проделал и с другими людьми, которых кормëжка, почему-то, вывела из непонятной прострации, в коей они пребывали всё время до этого. Один за другим они вырывались из пучины дурмана, осознавали своё положение и приходили в ужас. Весь подвал наполнился какофонией боли и немыслимых страданий. Они рыдали, бились в истерике и молили о смерти, чувствуя как нечто поглощает их изнутри. Лица жертв искажались в криках и стонах, они рвали голосовые связки и вопили до хрипоты, адские муки охватили их истощённые тела, превращая подвал в настоящую обитель страданий и отчаяния.
Закончив с кормлением, комар распустил жало, остановился напротив свежей девчонки и стал, к удивлению номада, обследовать её. Сначала коснулся щупами клейкой массы, облепившей её руки – выделенное им в этот момент вещество разбавило клей и жижа отс