Явился громадный мужик и попросил отвалить от двери:
– Это моя квартира.
– А вот комната …
– И все комнаты в ней мои. И кухня. И сортир.
– А вот учитель …
– Что? Кто? Учитель? Что ты говоришь! А я думал, он жулик. Не знаю. Смылся. Не знаю куда. Он мне не доложил, а я не спросил.
Мужик посмотрел на Борю насмешливо, но без раздражения. И Боря вдруг спросил:
– Вам бухгалтер нужен?
Бог его знает почему, ничто к этому вопросу не располагало.
Мужик не удивился. Поинтересовался:
– Образование какое?
– Высшее. МИИТ. Прикладная математика.
– О.
– Красный диплом. И бухгалтерские курсы. И опыт работы есть. Два года.
На обратном пути Боря приблизился к столбу, нашел обрывок заветного объявления.
Бог милостив…
Да.
Настала в Бориной жизни счастливая полоса. Работа, зарплата, здоровье, жена, дети (а их народилось у Бори сразу двое в декабре девяносто седьмого) – все было в порядке. И Боря похорошел, выпрямился, выправился, глаза научился без нужды не отводить. Научился смеяться без стеснения, отказывать с твердостью, не суетиться и не пугаться перемен.
Работал Боря размеренно, по графику, с девяти до шести. Вечером с радостью спешил домой. Ему нравился родной семейный дух. Нравилось целовать жену в мягкие губы. Переодеваться в домашнее, свободное. С нарочитой опаской брать на руки детей. Ужинать. Слышать голос жены. Нравилось выходить с ней в люди (он умел уговорить тещу посидеть с близнецами, у него вообще наладились с ней отношения).
Друзья спрашивали, как Боре удалось так счастливо перемениться. Боря охотно рассказывал про объявление (помнил каждое слово), про занятия.
– Я не особо преуспевал, но как действовать, понял. И как не действовать. Если коротко – меньше шума. Меньше говори, даже и с самим собой. Слушай. Доверяй чувству. Элементарно.
Год прошел, и второй уже подходил к концу. Боря возвращался домой в прекрасном расположении духа. Он воображал новогоднюю ночь. Она на исходе. Гости разошлись. Близнецы спят. Он подходит к жене со спины, целует в шею. Мягкие, чуть влажные волосы щекочут нос.
Боря был один на остановке. Забыл мысли, фантазии, шум. Стоял пустой, прозрачный, как бы и не существующий. Боря был отрешен, но замечал огни, прохожих, искрящийся снежными кристаллами воздух.
Женщина приблизилась, спросила время. И Боря знал: нельзя отвечать, нельзя смотреть ей в глаза. Нельзя.
– Шесть часов тридцать пять минут.
– Боже мой, я опоздала.
Боря спросил куда.
Он знал, что вся его жизнь рушится. Знал, но не мог удержать себя.
Рука. Триптих
29 декабря, раннее зимнее утро, сумерки. Вы бережетесь, но все-таки наступаете на ледяной накат и летите прямиком в 7-ю палату травматологии (второй корпус, третий этаж), койка вдоль окна.
30 декабря. Вы просыпаетесь в четыре утра, как обычно. Окно занавешено вертикальными жалюзи. Планки разомкнуты. Темные спящие окна дальних домов. Вертолетная площадка. Больничный корпус. Из давнишних, с высокими окнами (все темны). Фасад украшен гирляндами, они светятся выморочным фиолетовым светом. Свет глубокой ночи в купе дальнего поезда.
Рука только что отболела, утихла. Вы берете с тумбочки телефон и, тихо ступая, выбираетесь в маленький коридор. Надеваете маску. Таковы здешние правила. В палате можно без маски. В коридоре никого нет, но вам удобно по правилам. Они вас поддерживают. Ваше пошатнувшееся равновесие.
Каталка у стены. Несколько кресел на колесиках. Дежурной медсестры нет на месте. Светится экран ее компьютера. Дверь в мужскую палату открыта настежь.
Что-то вроде прихожей перед отсеком с платными палатами. Самое тихое, самое надежное место. Удобная скамья. Вы проверяете почту (несколько соболезнующих посланий), проверяете записи в фейсбуке[4]. Спрашивают, какая сломана рука. Левая. Повезло. Да, и голова на месте. Впрочем, не совсем. Вы не помните, как, почему оказались вдруг ранним зимним утром на этой улице недалеко от станции МЦК «Ростокино».
Куда вы направлялись? Откуда? К кому? От кого? Вы не помните.
Вы не ночевали дома?
Странная точечная амнезия. Точка разрыва в непрерывном ходе вашего времени. (Функция с точкой разрыва. Кажется, есть и такие. Можно спросить Яндекс. Точно, есть.)
Открываете карту. Находите улицу, на которой упали.
Панорама. Милый старый район. Пятиэтажки. Рябина. Тихая заветная Москва.
Валя, так ее звали. Худенькая, женственная.
Как только оказалась в палате 29-го, присела на койку, перевела дух, первым делом позвонила Мите. Так, мол, и так, прости, милый, Новый год без меня.
– Ох, – сказал Митя.
– Да. Именно. Ох.
– А я икру достал. Такую. Настоящую. Не магазинную.
– Ну, потом съедим, что же делать. Ты мне вот что скажи, только не пугайся, я ночью дома была?
– Э. Ты чего это, ты головой тоже ударилась?
– Нет. Кажется, нет.
– Ты попроси, чтобы проверили.
– На вопрос ответь.
– Дома, дома.
– Встала во сколько?
– Не представляю. Ты же знаешь, как я сплю под утро. Или забыла?
– Помню, помню. А ты встал во сколько?
– В девять.
– И меня уже не было дома?
– И тебя уже не было дома.
Он спросил, чего принести.
– Хоть посмотрю на тебя.
– Не посмотришь. Карантин. Сумку передашь там внизу, и всё. Записку напиши. Травматология. 7‑я палата. Валентина Иващенко. Здесь над каждой койкой висит листок А4, а на нем жирными буквами пропечатано имя, отчество, фамилия и год рождения, почти как на кладбище, только что года смерти пока нет.
– Шуточки у тебя.
– А что еще мне остается?
– Болит рука?
– Нет. В приемном дядька такие уколы врубил, все онемело.
– Пальцы шевелятся?
– Шевелятся. Кланяются. Привет тебе передают.
Операцию назначили на 31-е. Утром привезли каталку, помогли раздеться, лечь, накрыли по шею простыней, повезли. Тележку вели бойко, поворачивали круто, только держись.
В тамбуре перед операционной лежала бок о бок (борт о борт) с каким-то дедом. Молчали. А вдруг умер? Посмотрела на него. Дышит. Смотрит в потолок.
Долго. Как долго ждать.
Валю увезли первой. Парень (ординатор?) привинчивал что-то сбоку. Анестезиолог колола в подмышку. Пальцы дергало.
Кажется, что рука отдельно от тебя. Подвешена в воздухе вертикально. За большой палец. Определенно кто-то держит руку за большой палец. Что-то они с ней делают в воздухе. Валя ничего не чувствует, кроме этого большого пальца. Ничего.
– Пластинка иностранная, – говорит хирург, – винт легко идет.
Говорит об ординаторе, что он молодец, где-то еще подрабатывает, на шее у родителей не сидит.
Пластинку перевинчивают два раза.
– Зашивай, – командует хирург.
Вот и всё, вот и всё.
Привезли в палату. Очухалась, позвонила Мите.
– Нормально. Всё нормально. Ну что делать, встретите без меня. Салаты Нюрка нарежет. Костик мясо запечет, он умеет. Матвей с Машей тортик принесут. Встретите Новый год, мимо не пропустите, ничего. Нет, Мить, не звони, бесполезно, я этот год просплю. Прилетят феи сна, вот почему. Я не шучу. Всем на ночь обезболивающие вколют, у кого операция была. Так что у вас Дед Мороз, а у нас фея.
Митя молчал.
– Мить. Ты где?
– Дома. Я чего-то не помню, где у нас рюмки. Такие. Чешские.
– В буфете.
– Не вижу.
– Наверху. Вторая полка.
– Не вижу.
– Конечно, не видишь, их кастрюля загораживает.
– А. Точно!
– Мить.
– А.
– Второго меня уже выпишут.
– Во сколько? Я тебя встречу.
– К часу примерно. Плюс-минус.
– К двенадцати буду. Может, тебе что-нибудь вкусненькое сегодня привезти? Я прям щас, мигом.
– Не хочу.
– Валя.
– А.
– Ты не поверишь, но я еще никогда в жизни не ночевал один дома.
– И как оно?
– Так себе.
– Ну. В эту ночь вас много будет. А второго меня выпишут.
– Да. Скорей бы.
– Да. Народ? Ничего народ. Старуха все кричит, что вода течет из стиральной машинки. Бредит наяву.
Проснулась в четыре. Как обычно.
1 января 2021 года. Спасибо, смартфон, вижу.
За окном сумерки. Флаг колеблется над вертолетной площадкой. В дальних и ближних окнах темно. Химическим фиолетовым светом мерцают гирлянды. Рука побаливает.
Да к черту всё!
Валентина с трудом одевается. Уговаривает покалеченную руку: спокойно, не волнуйся, мы аккуратно. Вот.
И молнию застегнула на джинсах. И свитер надела. Благо модный, широкий. Пальто и сапоги забрали в приемном отделении. Да плевать. Потом, после. Выбралась в маленький коридор. Маску да, надела.
Мерцает экран компьютера. Дежурной медсестры нет, спит где-нибудь в закутке.
Валентина спускалась медленно, со ступени на ступень. На счет раз-два. Раз. Два. Раз. Два. Вышла из боковой двери. Удивилась громадному пространству. Вызвала такси.
В квартире было тихо. Всё. Отшумели. Угомонились.
На столе в большой кухне громоздится неубранная посуда. Порожние бутылки стояли на полу. Не так уж много и выпили. Салат не доели и в холодильник не убрали. На выброс. Понюхала. Да нет, вроде ничего. Нашла чистую ложку. Доела. Салат – классика, оливье.
Майонезу многовато. Нет, рука, молчи. Не мучай меня. Таблеточку хочешь? Нурофенчик. Тебе понравится.
Проглотила таблеточку. Водой из чайника запила.
Елка посреди комнаты, настоящая, большая, под потолок. В блестящей мишуре. Шар стеклянный угробили, осколки на полу. Телевизор включен. Но без звука. Что там такое? Ирония, что ли, судьбы?
Митя, конечно, спал сладким сном. Уткнувшись в мягкое Нюркино плечо.
Валентина посмотрела на спящих и тихо вышла из спальни. Посмотрела на елку. Включила гирлянды, и они засветились разноцветными огоньками. Больше задерживаться не стала.
В лифте смотрела на свою руку, кровь проступила на повязке, небольшое пятно, ничего страшного. «Держись», – сказала Валентина руке.