Разводиться – расставаться.
Белые кудри старухи и черные отверстия ее зрачков.
Сидят за столиком люди, отстояв очередь в серой асфальтовой чаше на промозглом ветру. Мужчина неуверенно берет нож и вилку, режет лангет на куски, сочный лангет, горячий, а разговор даже не по кругу, а так – из угла в угол.
Старушка допивает кофе и сидит смирно, слушает ли чужой разговор – неизвестно. Черные отверстия зрачков смотрят.
Мужчина жует мясо.
Разводиться – расставаться.
Молодой человек смотрит на них всех с грустью. Подбирает кусочек хлеба с белой скатерти и жует. Столик у самого окна, у большого стекла. Ночная улица за стеклом, Арбатская площадь. Кинотеатр «Художественный», он не виден, но он есть, он рядом.
Молодой человек сидит на стуле, сгорбившись, чуть отодвинувшись от стола, чуть в стороне.
Мужчины высматривают официантку, машут ей, вынимают бумажные деньги.
– Я расплачусь.
– Я расплачусь.
Каждый готов. Официантка кладет счет. И старушка просит свой счет и вынимает из ридикюля маленький мягкий кошелек.
– Платим по счетам, – кто-то из них это говорит – в шутку.
Все они уходят, и молодой человек остается за столиком один.
Никто его не гонит, никто не спрашивает, зачем он здесь.
Официантка уносит приборы, стелет новую скатерть, разглаживает складки. К столику подходят четверо, и молодой человек поднимается, уступает место.
Он подсаживается к кому-то еще, он переводит взгляд с одного лица на другое. Никого его взгляд, порой долгий, не тяготит. У него вообще долгий взгляд. Он любит его задерживать; на лице, на хлебной крошке, на стеклянном блике. Времени у него много, не убывает.
Столики стоят пустые, народу все меньше, ночь близится, скоро закрытие, «Прага» съедена. Он один в зале, официантки ушли.
Он шагает освещенным коридором в кухню. Посудомойки домывают посуду. Он останавливается и смотрит на сверкающие капли.
– Снег-снег-снег, – говорят посудомойки.
Он увязывается за ними до метро.
Они спешат в подземелье к последнему поезду. Он смотрит им вслед.
Снег-снег-снег.
Он бредет по ночному городу.
Женщина его обгоняет. Он прибавляет шаг, она оглядывается, равнодушно скользит взглядом. Она не боится его, она его не видит.
Он идет с ней рядом, заглядывает ей в лицо.
Она долго ищет ключ в большой сумке. У сумки надорван ремень. Женщина говорит вслух:
– Уже рвется.
Молодой человек стоит у стены и смотрит в подъездное окно. Снег на их обуви тает.
Он проскальзывает вслед за женщиной в отворенную дверь.
Она устала. Стягивает сапоги, проходит в комнату. Опускается на диван. Старый, продавленный, пружины вздыхают. Она расстегивает на пальто пуговицу за пуговицей; пальцы у нее опухшие, красные.
Сидит на диване под жидким электрическим светом. Молодой человек шагает по квартире. Рассохшийся паркет скрипит под его ногами. Но женщина не слышит.
Молодой человек останавливается возле серванта, смотрит на хрустальную вазу за стеклом. Смотрит на фотографию, приставленную с той стороны стекла; мужчина и женщина на снимке.
Молодой человек трогает занавеску; на занавеске рисунок – серебряные круги.
Молодой человек стоит у темно-зеленой стены и смотрит, как женщина снимает юбку и колготки.
Она берет со спинки стула пестрый домашний халат. Одной пуговицы у халата недостает.
Женщина уходит на кухню. Молодой человек остается в комнате. Времени у него вагон, вагоны, огромный состав, не пройти из конца в конец, не дождаться, когда проедет. Он слышит, как женщина чиркает на кухне спичкой, и, опустив голову, смотрит себе под ноги.
Он выбирается на площадку, захлопывает за собой дверь.
В переулке замирает вдруг у окна, в котором вспыхивает свет. Смотрит на движущихся в светящемся квадрате людей.
Мужчина в военной форме направляется к машине. Ладонью в кожаной перчатке стряхивает с капота снег.
Молодой человек подходит к его машине, отворяет заднюю дверцу и забирается в холодное нутро, оно согреется очень скоро.
Машина увезет молодого человека далеко за город. Он заночует на старой, заброшенной даче, которая знавала лучшие дни. Он помнит. Он слышит на старой даче прежние голоса. И свой собственный прежний голос он тоже слышит.