Возможно, так оно когда-то и было. Но за много лет до того, как Вилл сошел с поезда, скамейки, шторы и гобелены сняли и куда-то запрятали, мраморно-турмалиновый пол заменили на линолеум, а выхлопные газы локомотивов и дым миллионов сигарет окрасили мрамор стен и колонн в унылый грязно-бурый цвет.
И все равно огромный зал ошеломил его, и не богатством своим, а бессчетными поездами, которые все прибывали и прибывали, изрыгали толпы пассажиров и двигались к следующим платформам, чтобы принять отъезжающих. И таково было количество иммигрантов и путешественников, что, хотя по отдельности они суетились и натыкались друг на друга, как роящиеся насекомые, коллективно их толпа обретала свойства жидкости: текла ручьями и потоками, взвихривалась в тихих отстойных уголках и снова бросалась вперед, чтобы немного успокоиться, разлившись озером перед длинной плотиной таможенного контроля.
– Вы – мое семейство, – сказал Нат. – Постарайтесь это не забыть.
– Да, папочка.
– Почему это? – спросил Вилл.
– А потому что я хочу проскочить на дурика. Тот паспорт, что у меня, не проведет и близорукую корову.
– Подожди. Если ты в настолько плохом положении, так зачем же было впутывать сюда еще и нас?
– Да ладно. С моим языком я выберусь откуда угодно.
Подхватив Эсме на одну руку, а Виллов чемоданчик в другую, долговязый фей стал проталкиваться через толпу; Вилл поспешал следом, неуклюже таща два Натовых чемодана в руках, а третий, с колесиками, волочил за собой. Он изо всех сил старался не терять Ната и Эсме из виду в страхе, что, отведя глаза хоть на мгновение, навсегда потеряет их в этой толчее.
Через куда меньшее время, чем можно было ожидать, таможенник хмуро перелистал Натовы документы, коротко поговорил с кем-то по телефону и указал на одну из боковых дверей.
– Вам нужен иммиграционный контроль, кабинет сто два, в самом конце коридора, вы легко найдете. Это единственная там дверь, не заколдованная убивать любого, у кого нет допуска, – сказал он и закрыл за ними дверь.
После зала прибытия, гудевшего тысячами разноязыких голосов, кабинет 102 оглушал почти сверхъестественной тишиной. В крошечном помещении только и хватало места что на два канцелярских стола с грудами бумаг и на узенький проход между ними. Под столами торчали картонные коробки, под завязку набитые еще какими-то бумагами. На дальней стене, за железными шкафчиками, уже не закрывавшимися от переполнивших их документов, висели две казенной печати репродукции, слева и справа от закрытой двери. Как легко догадаться, это были Брейгелева «Вавилонская башня» и его же «„Малая“ Вавилонская башня», показывавшие город таким, каким он, наверное, выглядел на ранних этапах строительства. На переднем плане одной из них царь Нимрод, великаном (а он ведь таким и был) возвышающийся над ошалевшими в благоговении каменщиками, сурово наставляет их на свершение еще более славных подвигов на строительном фронте. А вот на второй людей и совсем не видно, а башня выглядит темной, зловеще багровой, ну прямо разрываемый внутренними конфликтами герой своей собственной сложной психодрамы.
Когда Нат, Вилл и Эсме вошли в кабинет, в их сторону повернулись, стуча по полу копытами, два крылатых быка с человеческими лицами и длинными прямоугольными бородками. Их волосы, их бородки и кончики их хвостов были аккуратнейшим образом расчесаны и завиты. Рук они, конечно же, не имели, а потому каждому из них помогала в работе пара здоровенных обезьянов в красной униформе с желтым кантом, что обозначало иммиграционный контроль.
– Vašu putovnicu, molim! – сурово сказал один из быкочеловеков.
Нат вытащил паспорт. Один из обезьянов раскрыл его перед лицом своего начальника.
– Imate li što za prijaviti?
– Нет, мне нечего заявить. В смысле, кроме того, что я не хорват.
Оба крылатых быка недовольно нахмурились, однако язык сменили.
– Вам нечего заявить, и все равно вы в этом кабинете. Как вы думаете, почему вы здесь, если должны быть в другом месте? Вы считаете нас за дурачков?
– Нет, это скорее уж по моей части, видите? – Идиотически ухмыляясь, Нат ткнул пальцем в свои бумаги. – Икабод Дурила. Это я он самый и есть.
Повисла долгая тишина. Затем человекобык указал кивком на дальнюю дверь в стене:
– Видите эту дверь? – (Один из обезьянов торопливо подбежал к двери и открыл ее.) – Как только вы ее минуете, вам можно будет навсегда забыть про этот кабинет. Но чтобы это произошло, вам нужно сперва пройти мимо нас. – (Обезьян захлопнул дверь и вернулся в прежнюю позицию.) – Поэтому я бы вам очень советовал…
– Это подделка, – заявил второй бык; к полному Виллову изумлению, обезьян держал перед ним не Натов паспорт, а его собственный. – Это все сплошные подделки!
– Нет, нет, – умиротворяюще закудахтал Нат, качая головой из стороны в сторону.
– Транзитные визы, пункты прибытия – все не так! – Крылатый бык повернулся от паспортного обезьяна к другому, который держал перед ним открытую книгу размером с телефонный справочник. – Согласно этим данным, вы должны были быть направлены в Ур.
– Но я же не сам выбирал, куда мне ехать, – возразил Вилл. – Они посадили меня на поезд и привезли прямо сюда. А это все документы, выданные мне чиновниками лагеря «Оберон», и, если там что-то не так, это их вина, а не моя.
– Вы были обязаны удостовериться, что все полученные вами документы оформлены правильно и что вы имеете законное право на их получение. – Бык коротко кивнул, и обезьян подсунул ему под нос другой паспорт. – В документах этой девочки не указан год рождения.
– А мы не знаем, – сказал Вилл.
– О! Как же такое может быть? – Таможенник повернулся к Нату. – Уж вы-то, как ее отец, непременно должны это знать.
– Я не присутствовал при ее рождении, – сказал не моргнувши глазом чистейшую правду Нат. – Но мне кажется довольно очевидным, что моей дочери девять лет. Так что запишите ее годом Кузнечика.
Эсме сидела на груде их багажа и баюкала куклу, вырезанную из кукурузного початка. Теперь она вскинула глаза, расплылась от уха до уха и сказала:
– Я люблю кузнечиков.
– В наши служебные обязанности входит не помощь всем вам в ваших подделках, а изучение ваших документов на предмет наличия несуразностей. Вот ваш, к примеру, паспорт – настоящая сокровищница разнообразных нелепостей. Он напечатан на бумаге такого сорта, какой никогда не использовался никакими официальными органами. В нем нет положенных водяных знаков. Шрифт попросту смехотворен. Печати, сколько я могу понять, были неумело вырезаны на сырой картошке. Даже фотография какая-то сомнительная, вы ничуть на нее не похожи.
– Правду говоря, – сказал Нат, взглянув на свои часы, – я не понимаю, с какой такой стати мы с вами все еще разговариваем. Вы ведете себя чрезмерно обструктивно. Я гражданин, и я знаю свои права.
– Права? – презрительно фыркнул первый бык. – У вас нет никаких таких прав. Только обязанности и привилегии. Обязанности я мог бы перечислить, но это долго, а привилегии полностью зависят от моей доброй воли. Они могут быть отозваны без всяких объяснений и без права на апелляцию по малейшему моему капризу. Вам бы стоило это запомнить.
– Кроме того, – добавил второй крылатый бык, – одной только наглости никак не достаточно, чтобы сделать субъекта гражданином. Так что ты, чужеземец, мог бы не тратить попусту сил на свои спектакли. Мы все это видели, и не раз.
На мгновение могло показаться, что Нат не находит слов для ответа. Затем, беззаботно поцокав языком, он сказал:
– Мне кажется, что эта проблема может быть разрешена достаточно легким образом. – Несколько купюр, извлеченных им из бумажника, исчезли, за исключением маленького уголка, между двумя стопками каких-то желтых машинописных листов. – Я уверен, что, изучив эти бумаги, вы сразу увидите…
Вилл никак не думал, что глаза этих быков могут раскрыться шире, чем были раскрыты до того, и что выражение их лиц может стать еще более возмущенным. Теперь он увидел, что все в этом мире возможно. Оба чиновника как один гордо вскинули головы, их ноздри трепетали от святого негодования, они рыли линолеумный пол копытами и яростно хлопали крыльями. Один из них задел краем крыла железный шкафчик с делами, чуть не смахнув на пол гору скоросшивателей.
– Помести вещественные доказательства этой оскорбительной попытки подкупа официального лица в пакет для вещественных доказательств, – сказал один из быков ближайшему обезьяну.
– Затем помести этот пакет в папку временного хранения! – приказал второй.
– Вложи туда же фотокопии всех документов, относящихся к данному делу и имеющихся на настоящий момент.
– Присвой этому делу порядковый номер.
– Сделай перекрестные ссылки и разошли копии материалов по всем соответствующим отделам.
– Подготовь бланки для официального заявления о выявленном преступлении.
– Фиксируй все предпринимаемые меры и все проходящие по делу документы в регистрационном журнале.
Пока обезьяны метались по кабинету, хлопая ящиками и дверцами шкафов, отталкивая друг друга от ксерокса и собирая быстро растущую кучу бумаг, один из быков подошел к Нату вплотную и угрожающе сказал:
– Теперь ты на собственной шкуре узнаешь, что здесь, в Вавилоне, любая попытка подкупить чиновников правительства Его Отсутствующего Величества воспринимается с крайней серьезностью.
– «Подкупить» – это очень грубое слово, – запротестовал Нат. – Я ведь только…
– Так как ты очевиднейшим образом не гражданин, – оборвал его другой бык, – у тебя нет права на бесплатного адвоката. В случае если у тебя есть деньги, чтобы нанять адвоката, эти деньги будут конфискованы. Все, что ты скажешь, подумаешь или не захочешь признать, может и будет использовано против тебя. Тебе никогда не будет сообщено, по каким обвинениям ты арестован, а также не будет позволено ни увидеть тех свидетелей, которые могут быть вызваны в суд для дачи показаний о твоей виновности, ни получить информацию, сколько им за это заплатили. В период заключения ты будешь обязан платить за камеру и за свое содержание по рыночным ценам. Если это окажется тебе не по карману, тебя будут регулярно бить. У тебя не будет права на медицинское обслуживание. У тебя не будет права на выздоровление. У тебя не будет права на похороны. Ты хорошо меня понял?