Вот только этот результат явно не стоил того риска, которому девочка подверглась во время своей очередной прогулки. Тогда Астерию спас в этот же день с ней познакомившийся мальчишка, по части своей необычности нисколько принцессе не уступающий. Элиот, ныне получивший говорящую фамилию Нойр, видился Чарльзу ответственным молодым человеком, всей душой преданным не трону, но принцессе. Прибавить к этому Северную Корону и его пугающее упорство — и станет ясно, что лучшего кандидата в защитники не найти. О том с Чарльзом советовалась и сама королева, которую ему когда-то довелось обучать.
Но в одном их с Эстильдой мнения разошлись: подходит ли Элиот, появившийся из ниоткуда безродный с огромным потенциалом и широкими перспективами, в мужья наследующей трон принцессе.
Чарльз считал, что эту тему не стоит поднимать ещё минимум два-три года, так как подросткам свойственна влюбчивость, и нельзя было гарантировать, что его дражайшая ученица и свежеобретённый ученик действительно станут друг другу чем-то большим, чем просто друзьями. Эстильда же отчего-то верила, что встреча этих необычных детей была подготовлена самими небесами, а испытывать терпение небожителей лишний раз не стоит. Королева совершенно серьезно собиралась объявить о помолвке Астерии в тот же день, как ей исполнится пятнадцать, и отвадить таким образом возможных претендентов на руку принцессы. Было ли то только её решение, или же Фребберг тоже приложил свою руку, мастеру-заклинателю было неведомо, а разузнать об этом он и не пытался. Где политика — и где он, пусть и хорошо сохранившийся, но старик, которому не суждено уже обучать дочь Астерии, как бы рано она не вышла замуж? Альмагест дал ему прожить восемьдесят лет и сохранить при этом ясность рассудка с крепостью тела, но от приближающейся смерти магическое могущество защитить не могло…
— Превосходный результат, Астерия. А теперь отзови своего фамильяра и попытайся призвать его снова… что ты делаешь? — Мужчина проводил взглядом вылетевшую в коридор бабочку, после чего перевёл взгляд на принцессу. — Крепость этих чар не зависит от расстояния, принцесса. Сейчас ты должна сосредоточиться на том, чтобы гарантированно мочь призвать фамильяра с первой попытки.
Но Астерия не реагировала, полностью погрузившись в передаваемый фамильяром поток ощущений. И вот тут-то старик заволновался, так как бабочка ринулась не куда-то, а в ту сторону, где он оставил Элиота. Та комната хоть и была изолирована во всех смыслах, и звук не пропускала, но насекомое вполне могло пролезть хотя бы в то же окно под потолком, а зрелище насильно формирующего внутренний альмагест человека приятным назвать мог бы разве что Дьявол.
— Астерия! Отзови фамильяра! Астерия!
Девочка всё так же пропускала требования учителя мимо ушей, а насильно прерывать контакт Чарльз не решался. Неокрепшая психика впервые осознавшего, чем является фамильяр, заклинателя, была особенно уязвима в моменты полного слияния, каковое Астерия каким-то образом сумела воспроизвести без соответствующих инструкций или хотя бы чтения книги заклинаний Дарфайи.
Решив более не тратить времени, заклинатель ринулся к комнате, в которой оставил Элиота. Если он поторопится, то…
Судорожный вдох, раздавшийся уже за его спиной, заставил мужчину замереть в тщетной надежде. Астерия, вскочившая на ноги и с маской ужаса на лице бросившаяся в коридор, едва не сбившая учителя с ног, была самым ярким доказательством того, что он не успел.
А в момент, когда холодные пальцы сжали его внезапно зашедшееся в безумном стуке сердце, старик понял, что сейчас произойдёт катастрофа…
Элиот смотрел, но не видел; кричал, но не слышал своего крика; пытался остановиться…
Нет, не пытался. Он с присущим только ему упорством выжигал на кости указательного пальца вязь нитей Альмагеста, старательно игнорируя и загоняя жуткую боль в самые дальние уголки своего сознания. На судороги и дрожь он уже не обращал внимания, но старался держать под контролем порывающуюся испепелить всё вокруг магию, считающую, что её хозяину намеренно причиняют боль.
Немало помогало то, что стены комнаты были давно и надёжно зачарованы, и его тёмная сила не могла найти отсюда выхода, беспомощно разбиваясь о полыхающие огнём руны, вмурованные в камень. В такой ситуации последним, чего он ожидал, было появление Астерии, столь неосторожно распахнувшей дверь комнаты.
Мощный поток магической энергии подхватил девушку, словно невесомую пушинку, и понес по коридору, в котором, к счастью, до стены было больше пятнадцати метров — дверь, ведущая в «комнату страданий», была тупиковой. Элиот только и успел, что остановить процесс и вскочить на ноги, окончательно упустив контроль над бушующей вокруг тьмой — квинтэссенцией сумрака, который так легко подчинялся Северной Короне. Но стоило ему только это сделать, как нашедшую опору Астерию потащило дальше, так как поток магии возрос многократно, а сил сопротивляться чему-то подобному у принцессы даже с активированным Альмагестом не было.
— Астерия, в комнату! Быстрее! — Прокричал, судорожно пытаясь собрать закручивающуюся вокруг него силу, Элиот, понадеявшись на то, что принцесса свернёт в одно из боковых помещений. Но то ли девушка не услышала его слов за протяжным воем магической энергии, то ли решила, что лучше знает, что сейчас нужно делать, но направилась она прямо ко двери, отсвечивая в заполонившем весь коридор сумраке символами Ориона.
Элиот, сдавленно ругающийся сквозь зубы и костерящий куда-то пропавшего Чарльза, сумел взять под контроль большую часть вышедшей из-под контроля силы, и теперь выглядел как принявший человеческую форму сгусток непроглядной тьмы, в районе головы которого ярко сияла пара лун-серпов. Дальнейшая концентрация магии грозила привести к повторной потере контроля или даже смерти, а потому парень принял единственное разумное в этой ситуации решение: в два шага вышел из комнаты и, подняв обе руки, начал выпускать сумрак прямо в небо, с большим трудом контролируя направление его движения. Яростная, разрушительная стихия плохо подчинялась человеку, совсем недавно решившему стать её хозяином.
Наливающиеся фиолетовым цветом шрамы с каждой секундой всё больше и больше разрастались, пронзая болью не только тело, но и душу, символизируя тем самым ту цену, которую Элиоту приходилось платить за управление неподвластными ему силами. В момент, когда их плотная вязь распространилась и на плечи, в спину юноши уперлись маленькие, но жаркие, словно раскаленные факелы, ладони. От стремительно распространившегося по телу пламени на глазах Элиота выступили слёзы, а ноги — задрожали, грозя вот-вот подкоситься и повалить его на землю. Но незамеченные им метаморфозы, за которыми прямо сейчас наблюдала только подоспевшая к полуразрушенному зданию и склонившаяся над не подающим признаков жизни учителем королева, были в сотни раз более ошеломляющими, чем даже огромной силы вихрь, созданный четырнадцатилетним ребёнком.
Густые потоки серого, непроглядного тумана охватили всё в радиусе двадцати метров, но область эта не продолжала расти; её, словно помещённого в стальную клетку зверя, сдерживали тысячи золотых нитей, берущих начало в заметно более маленькой по сравнению с Элиотом фигурке, упёршейся в спину юноши обеими руками и вдобавок прижавшейся лбом. Всё уменьшающаяся пульсация разрушительной магической аномалии позволяла предположить, что ещё чуть-чуть — и всё закончится, но мысли Эстильды сейчас были очень далеко от этого места. В глубине воспоминаний она глазами маленькой девочки наблюдала за катастрофой, в которой была убита её мать. Точно такой же вихрь, взявший начало в тронном зале дворца — и такие же нити, что сдержали тёмную магию, не позволив ей полностью поглотить сердце Констеллы…
Глава 11. Сны о былом
Элиот, в какой-то момент осознавший, что его тело более не терзает ужасная боль, открыл глаза и замер, боясь даже просто пошевелиться. Перед ним, рассержено сопя и склонив увенчанную рогом голову к самому лицу юноши, стоял единорог, растворившийся в потоке магии Астерии. Это был именно тот дикий зверь — Элиот знал, что не мог ошибиться, ведь именно таким он его запомнил в тот день.
— На твоём месте, рогатый, я бы этого не делал. — Элиот мысленно приказал Альмагесту пробудиться, но вместо привычного отклика и разливающейся по телу силы он не ощутил ничего, будто и не было у него никогда Северной Короны. — Хороший единорог… Красивый… Добрый…
Юноша медленно, не сводя взгляда с дикого зверя, принялся отступать, всей душой надеясь на то, что единорогу маленький человек покажется неинтересным… Но стоило только Элиоту отойти на несколько метров, как лес вокруг поплыл и сменился богатым интерьером одной из дворцовых в комнат, в которой можно было с лёгкостью узнать спальню принцессы, в которой почему-то отсутствовала часть вещей.
— Ну-ну, дорогая, не стоит плакать — твоего зайца ещё можно зашить…
Юноша обернулся — и с огромным удивлением уставился на непривычно молодую, но всё-таки похожую на себя королеву Эстильду, на полу перед которой сидела маленькая светловолосая девочка, сжимающая плюшевого зайца с открученной головой. Рефлекторно Элиот шагнул вперёд, узнав в малютке Астерию, но окружающий мир в очередной раз изменился. Теперь это был охваченный огнём дворец, по коридорам которого бежала девушка, удивительно похожая на взрослую семнадцатилетнюю Астерию — но с серебряного цвета волосами. За её спиной в небо тянулся вихрь серого пламени, запечатанный в коконе из золота — и от одного взгляда на него Элиоту стало не по себе. Уж очень этот огонь напоминал его сумрак… Но, как и во все прошлые разы, одного шага хватило для того, чтобы оказаться в совершенно другом месте.
Обгоревшие до черноты деревья, ровный слой пепла, из которого то тут, то там торчали не поддавшиеся огню деревянные столбы, служащие основной для фундаментов небольших, но добротных и таких знакомых домов. Элиот повернул голову — и наткнулся взглядом на каменную основу колодца, вызвавшего в нём жуткие, отвратительные и отдающиеся в голове острой болью воспоминания прямиком из детства. Время обточило острые углы и вымыло из картины краски, но не узнать пепелище родной деревни, на котором его, прятавшегося в неглубоком колодце мальчишку, нашла прибывшая сюда со своей свитой королева Эстильда, юноша не мог.